Футоя (подхватывает)…Должна ты истребить. Ах, бедная Идзуми. И князь тут лишь предлог. Не этот, так другой ты сыскала бы резон.
О-Бара. Идете на попятный? Жалеете ее?
Футоя. Жалею, не жалею, пустой то разговор. Гласят законы ниндзя, что отменить заказ теперь уж невозможно. Считай, она мертва.
О-Бара (с мечтательной улыбкой). Тогда еще немного я с веткой потяну. Теперь приятно будет на дуру мне смотреть. Вдохнув волос Идзуми чудесный аромат, смерденье мертвечины я буду ощущать.
Футоя. Уж коль о мертвечине заговорила ты, одна мне закавыка покою не дает. В заклад свершенной сделки их дзёнин мне вручил свой тайный знак, который я должен сохранить. А если пропадет он, считай, что я мертвец. Вот он, дракон из яшмы, всю пазуху прожег… (Достает фигурку.) Скажу, чего боюсь я. Коварны и хитры проклятые синоби. Вдрут вздумается им знак этот взять и выкрасть?
О-Бара. Зачем? Я не пойму.
Футоя. Я за сохранность знака поклялся отвечать. Придут они и скажут: «Где яшмовый дракон? Иль жизнью заплати нам, иль состояньем всем». Куда от них я денусь? Разденут догола. Вполне в привычках ниндзя такой коварный трюк. А ты им неизвестна, в секрете наша связь. Возьми-ка ты дракона, получше его спрячь.
Футоя протягивает гейше яшмового дракона, О-Бара принимает так совершенной сделки. Оба настывают в этой позе.
Свет гаснет. Поворот сцены.
Картина вторая
Сад перед павильоном Идзуми. День. Фонари на энгаве не горят. На авансцене стоит Неслышимый в странной позе: выставив вперед руки, в них зажато несколько деревянных ножей. Па краю энгавы так же неподвижно стоит Сом. Рядом с ним сидит Сэн-тян.
Сказитель.
По видимости внешней в «Янаги» тишь да гладь.
Но близок день великий, когда решится всё.
Волнуется хозяйка, волнуется весь дом.
Судьба как будто мира поставлена на кон.
С усмешкой наблюдает за этой суетой
Лик кармы вездесущей. Известен ей финал
Заранее спектакля с названием «Судьба».
Начертанного свыше не избежит никто…
Ударяет в барабан.
Неслышимый начинает двигаться — жонглирует деревянными ножами. Сэн-тян хлопает в ладоши. Сога спускается с веранды и решительно приближается к жонглеру. Тот показывает ему, что ножи деревянные, но ренина интересуют не ножи.
Сога. Послушай-ка, приятель, не нравишься ты мне. Дурить ты можешь женщин, но только не меня. Сними свою личину. Хочу я посмотреть, что у тебя за рожа, подвоха нет ли тут.
Жонглер показывает шутовскими жестами: «Нельзя! Я уродлив!»
Пустое! Повидал я немало страшных рож. Безносых и безглазых, изрубленных мечом…
Хочет взять Неслышимого за плечо, но тот ловко уклоняется. Это повторяется несколько раз. Сога начинается сердиться.
Эй, братец, я с тобою шутить не стану тут! Иль хочешь ты отведать хороших тумаков?
Из павильона на энгаву выходит Идзуми, наблюдает. И это время Сэн-тян, пользуясь тем, что на нее никто не обращает внимания, подходит к фонарю и начинает лить себе на рукава масло.
Идзуми. Не мучайте, прошу вас, его вы, Сога-сан! Жить без лица на свете — тяжелая судьба. Достоин уваженья отважный человек, не сломленный бедою, страшней которой нет.
Касается своего лица и содрогается. Сэн-тян повторяет «волшебный жест», который изобразил Неслышимый перед фокусом с огнем.
Сога. Я не учу вас танцам иль песням, госпожа. Вы тоже не учите, как службу мне нести…
Сэн-тян (высекает кресалом огонь, поджигает трут и кричит). Смотрите все, смотрите! Свершив волшебный жест, я тоже птицу Феникс сейчас представлю вам!
Зажигает свое кимоно. Оно вспыхивает. Идзуми отчаянно кричит. Сога застывает в растерянности. Не теряется лишь Неслышимый. Он бросается к девочке, голыми руками срывает с нее горящее кимоно, швыряет его на землю. Девочка испуганно плачет, но она цела. Неслышимый упал на колени, согнулся от боли и прижал обожженные руки к груди, но не издал ни единого стона. Сога и Идзуми бросаются к Сэн-тян.
Идзуми. Ах, что ты натворила! Глупышка, ты цела?
Сога (осматривая девочку). Чудесное спасенье! Ожогов нет совсем. Но если б мигом позже поспел Нитонисё, сгорела б ты, дуреха, как пук сухой травы.
Идзуми прижимает к себе ученицу, а ронин переходит к Неслышимому, смотрит на его руки.
А с этим дело плохо… Вчистую обгорел. С ожогами такими ему не выступать. Расстроится Окасан. И парня тоже жаль. Повел себя он храбро. Ей-богу, молодец!
Все застывают: Идзуми и Сэн-тян обнявшись; Сога — положив руку Неслышимому на плечо: Неслышимый — повесив голову.
Свет гаснет. Занавес. Поворот сцены.
Картина третья
Комната в чайном доме, отведенная жонглеру. Бумажные перегородки. Лол, покрытый соломенными циновками. Никаких украшений, никакой мебели — только низкий столик, на котором разложены необходимые для трюков предметы. В углу на скамейке стоит деревянная бадья с водой для умывания. Неслышимый сидит на полу, низко опустив голову и сложив у лба крест-накрест замотанные тряпками руки. Он неподвижен.
Сказитель.
Один сидит убийца в убогой конуре.
В душе его бушует отчаянья пожар.
Себя он проклинает за глупый свой порыв.
Все дело загубил он, когда девчонку спас.
Покрыты волдырями ладони у него,
Обожжены все пальцы, беспомощны они.
Кого убьешь рунами, в которых проку нет?
Такой позор синоби лишь смертью искупит…
Бьет в барабан.
Неслышимый вскакивает, исполняет пантомиму отчаяния: беспорядочно мечется по комнате, пытаясь найти способ лишить себя жизни. Хочет достать что-то из мешка, но руки не слушаются. Берет со столика веревку, но не может сделать петли. Наконец, валится ничком и молча, беззвучно катается по полу, бьется головой о циновки.
Сказитель (продолжает):
Но как лишиться жизни, когда калека ты?
Кинжала не достанешь, не заплетешь петли.
Нет участи ужасней, отчаянья черней,
Чем если неспособен ты даже смерть принять.
Неслышимый приподнимается, на коленях ползет к бадье. Ему пришла в голову мысль: утопиться! Он опускает голову в воду и остается в этой позе.
Сказитель (продолжает):
Находит ниндзя выход. Честь будет спасена!
Вода в бадье — всего лишь в три суна глубиной,
Но волею железной синоби наделен.
Не кровью, так водою он смоет свой позор!
Сама судьба, как будто Идзуми пожалев,
Казалось бы, отводит уж занесенный меч.
Но кармы столь причудлив непознанный узор!
И часто себя сами мы губим невзначай…
Бьет в барабан.
Голос Идзуми (доносится из-за перегородки). Позвольте мне войти к вам! Вы слышите меня? Я вас пришла проведать! Могу ли я войти?
Тело Неслышимого начинает сотрясаться в судороге, но он не меняет позы. Сёдзи раздвигаются. Там на коленях сидит Идзуми.
Сказитель.
Узрев картину эту, подумала она: «Бедняжка!
И умыться не может он без рук!
Не может снять он маски и вынужден вот так,
Лицо свое больное водой сквозь ткань мочить!»
Идзуми, поднявшись, быстро приближается к Неслышимому, трогает его за плечо. От неожиданности он рывком распрямляется. Маска вся вымокла, прилипла к лицу.
Идзуми. Позвольте снять с вас маску и вымыть вам лицо. Клянусь, смотреть не буду, коль это тяжко вам.
Он яростно мотает головой и отодвигается.
Ну хорошо, не стану. Я не за тем пришла… Я так вам благодарна, что вы спасли Сэн-тян! (Низко кланяется ему.) В саду я онемела от ужаса совсем и не могла ни слова тогда произнести.
Он неподвижно смотрит на нее. Глаза горят неистовым блеском.
Вы, верно, огорчились, что из-за ваших рук не сможете в спектакле участие принять? Но от ожогов средство есть верное одно. Мой батюшка был лекарь. Достался от него мне снадобий и мазей целебных сундучок. Там есть бальзам чудесный. Способен он за час зарубцевать ожоги и кожу подлечить. День-два, и к вам вернется вея ловкость ваших рук. Прошу вас только тотчас последовать за мной.
Она идет к выходу, оглядываясь на Неслышимого. Он смотрит на нее, но не двигается с места.
