УХОВ. Сама же ты об этом не хочешь говорить?
НАДЯ. Не хочу.
УХОВ. А надо. У вас в театре есть люди, которые ничего не играют, а живут в прекрасных квартирах.
НАДЯ. Кто? Где? Почему это вас беспокоит?
УХОВ. Сказала бы спасибо, что я избавил от этих разговоров тебя.
НАДЯ. Я не хочу квартиру, мне не нужно квартиру.
УХОВ (Володе). Слышал?
Володя улыбнулся, покачал головой.
Тебе сейчас не нужно. Ну, Лида у нас переселяется, теперь комната твоя. Но ведь придет время – и ты выйдешь замуж. Или ты решила остаться старой девой? А? (Володе.) Я не прав?
ВОЛОДЯ (смущаясь). Разумеется.
УХОВ. Что же тогда? Будете ютиться в этой комнате?
НАДЯ. Придет время – будем думать.
УХОВ. Время уже пришло. Тебя будут посещать люди, может быть иностранцы. По тебе
будут судить, как живут советские артисты.
Володя застенчиво кивает головой.
НАДЯ. А вы что киваете? Перестаньте, ей-богу.
ВОЛОДЯ. Не придавайте значения.
УХОВ. Скромность украшает только в первый момент. А потом к тебе начинают относиться так, как ты сама себя поставила. На завистников не обращай внимания, завидовать все равно будут.
НАДЯ. Я прошу вас, не вмешивайтесь в мои дела.
ВОЛОДЯ. Надежда Георгиевна, я понимаю, что мой прошлый приход был неприличен…
унизителен для нас обоих.
УХОВ. Вспомнил. Ты извини, она сейчас спешит.
ВОЛОДЯ. Вы тогда посмеялись надо мной и были правы. Теперь мне хочется поговорить с вами серьезно.
НАДЯ. О чем?
ВОЛОДЯ. Вы тогда спросили, в чем дело, может быть, я так стесняюсь, неуверен в себе? Это правда, я не очень уверен в себе. Я больше всего не люблю людей самодовольных, самоуверенных. Если это в человеке есть – все, он для меня не
существует. Но в то же время моя неуверенность не означает, что я действительно ни на что не способен. Одним словом, если бы вы узнали меня поближе, то, может быть, вы бы даже примирились с этим недостатком… Может быть, это неуместно, что я вам все это говорю.
УХОВ. Прости меня, Володя, но именно неуместно. Зачем ей это знать – все твои подробности, подумай сам!
ВОЛОДЯ (Наде). Но у меня нет другого выхода. Едва ли вы захотите увидеть меня еще раз, так хотя бы я не буду себя ругать за то, что ничего не сказал.
УХОВ. Ну, все. Сказал – и довольно, ей уже пора собираться, а она даже не отдохнула. Неужели трудно понять!
Володя встал.
ВОЛОДЯ. До свиданья.
НАДЯ. Подождите, Володя, побудьте у нас, пожалуйста.
УХОВ (отошел). Ну, не знаю…
ВОЛОДЯ. Я понимаю, это глупо. Вы и тогда надо мной посмеялись, теперь же у вас такие успехи…
Пришла Лида.
УХОВ. Где же твой жених?
ЛИДА (взглянула на Володю). Что-то слишком много женихов.
ВОЛОДЯ (деликатно). Я пошел.
НАДЯ. Но вы приходите…
УХОВ. Ладно, ладно, как-нибудь заглянет.
НАДЯ. Приходите завтра.
ВОЛОДЯ. Я приду. (Ушел.)
Лида, не раздеваясь, сидит с авоськой в руках.
НАДЯ. Разденься.
ЛИДА. Я была у него дома. Я в первый раз была у него дома. Не надо было к нему ходить. Во всяком случае – не теперь. И я кое-что поняла.
НАДЯ. Что ты поняла?
ЛИДА. Знаешь, я всегда думала о Шуре только в определенной плоскости. А теперь я кое-что начала понимать.
НАДЯ. Что, что ты поняла?
ЛИДА. Только вы, дядя, не слушайте. Вы все истолкуете наоборот. Понимаешь, когда я вошла к нему в комнату и огляделась… Это комната, где живут два человека, не как в общежитии, а два дружных, два похожих, два близких человека. Двое, понимаешь? Я это почувствовала сразу. Но может быть, это мне показалось.
НАДЯ. Тебе показалось.
ЛИДА. Мы пили чай, разговаривали, а он слонялся по комнате и посматривал по углам. Как по пустой комнате, понимаешь? Я была рядом, здесь, а он слонялся по пустой комнате. Я раньше думала, что его женитьба – только лишь неприятное обстоятельство, которое осложняет наши отношения, а оказывается, это было совсем-совсем не так. У него был дом, была семья, несмотря ни на что.
УХОВ. А говорила, что я не пойму. А я понял.
ЛИДА. Что вы поняли?
УХОВ. Что ты стала взрослая, стала умная, теперь я могу тебя уважать.
ЛИДА. Все эти годы она была, эта семья, и незаметно становилась для него все нужнее, хотя он об этом даже не подозревал! А теперь он это вдруг почувствовал, хотя не сознается даже самому себе. Вот что я поняла. Тогда я сказала: "Схожу в магазин". Пошла и не вернулась. И больше я к нему не пойду. Я не могу. Пускай берет отпуск за свой счет, едет за женой и привезет ее обратно.
УХОВ. Виноват, ничего не понимаю. Ровным счетом ничего! Столько лет прятались по чужим парадным, вырывали минутку, чтобы встретиться, мучили себя, мучили Шуру – до чего довели человека,- уехала, не сказала ни слова, устранилась с вашей дороги, мол, будьте счастливы… Думаешь, ей было это легко? Я все время был против, ты знаешь. И вот вы добились своего. Через столько препятствий, через столько страданий, людям все равно все уже известно, люди знают все… и вот теперь – она не может. Почему? Неизвестно. Что произошло? Ничего. Кирилл – большой человек, редкий талант, не бросайся – пробросаешься! Ничего не понимаю! Сегодня у вас одно, завтра – другое. Если вы нигилисты, так уж будьте нигилисты до конца!
НАДЯ. Дядя, оставьте ее, она разберется сама. Мы все равно не можем жить по-вашему. Мы не умеем, у нас не получается.
УХОВ. Ничего, ничего, получится.
НАДЯ. Нет, я все-таки хочу, чтобы вы поняли. Мы ни за что не будем жить по-вашему. Это исключено. Мы никогда не будем жить по-вашему. Лучше уж совсем не жить!…
УХОВ. Дуры…
НАДЯ. Дуры…
УХОВ (понял, что пока им все равно ничего не втолковать). Мы еще продолжим наш разговор. (Ушел.)
НАДЯ. Лида, я знаю, тебе трудно. Я… уважаю тебя.
Лида молчит.
Занавес