Лесорубы (возвращаются). Ну ты даешь, Слон! Сейчас мы тебе покажем кузькину мать... Где бутыль с водкой, что стояла под его кроватью?
— Где ты был все это время, пока мы были заняты несчастным Тедди? Сукин ты сын! Ведь он тогда еще дышал...
— Где ты был? Отвечай, кому сказано! Свинья ты этакая! (Передразнивают Ваала.) "Сжальтесь над бедными сиротками..." У, гад! Сам ты мародер проклятый!
Ваал. Еще ничего не доказано, дорогие мои.
Лесорубы. Где водка? Ее, по-твоему, что, леший вылакал?
— Нам не до шуток, Слон.
— А ну-ка встань да пройди прямо... шагов этак пять. Только не говори, что тебя качает от душевного потрясения. Старая свинья!
— Ну-ка пощекочите его, ребята! (Двое лесорубов ставят Ваала на ноги.)
Ваал. Сами вы банда свиней! Не наступите мне на бедного Тедди! (Вырывается у лесорубов из рук, снова садится, хватает покойника за голову, прижимает ее к своей груди.) Если вы меня будете бить, ему тоже достанется. Вас четверо, и вы ничего не пили, а я один и в стельку пьян... Разве это по-честному — четверо на одного? Успокойтесь! Тедди вот уже успокоился...
Лесорубы (с горечью и возмущением). Один выжрал целую бутыль... Пропойца несчастный!
— Руки об тебя марать не хочется.
— Для этого типа нет ничего святого.
Ваал. Да сядьте вы! Я не люблю проповедей. Умные и дураки были всегда. Зато дураки лучше работают. Я, как вы понимаете, создан для умственного труда. (Закуривает.) Другие на вашем месте с меня бы пылинки сдували... Что толку переводить на вас хорошую водку, дорогие вы мои? Какие силы придут от этого в движение в ваших куриных мозгах?.. А на меня при этом нисходит озарение, доложу я вам. И я сказал нашему Тедди нечто важное, чрезвычайно важное. (Достает из нагрудного кармана покойника какие-то бумаги, внимательно их рассматривает.) Но вы этого не слышали. Всем скопом дунули за какой-то жалкой бутылкой водки. Садитесь да взгляните на небо... там, за деревьями. Оно чернеет на глазах. Вас что, это не трогает? Тогда вы не люди, вы — животные...
Ваал, Экарт. Слышен шум дождя.
Ваал. Мы порядком запаршивели в нашей грязной берлоге. Пора кончать эту зимнюю спячку.
Экарт. Ты так и не раздобыл мяса?
Ваал. А ты, я вижу, уже приготовился к своей мессе...
Экарт. Не твоего ума дело. Лучше подумай о Софии. Зачем ты ее опять прогнал? В такой дождь!
Ваал. Пусть не ходит за нами по пятам. Не бросается мне на шею...
Экарт. Как же низко ты пал, Ваал!
Ваал. Потому что я слишком тяжел.
Экарт. Не боишься, что отбросишь копыта?
Ваал. Э, нет, я буду драться до последнего. Не подохну, если с меня даже сдерут кожу. Спрячусь в пальцах ног. Я буду драться до последнего и в один прекрасный день рухну как бык в траву... туда, где помягче. Поперхнусь смертью и не буду ничего знать.
Экарт. Ты прямо на глазах жиреешь с тех пор, как мы здесь отлеживаемся.
Ваал (засовывает правую руку за пазуху). Но ведь и рубаха мне стала широка. Чем больше грязи, тем она шире. Сюда еще один человек влезет... не очень толстый. А ты-то что все на боку лежишь? Ты же худой как щепка...
Экарт. У меня в башке вроде как плещется небо, такое зеленое и чертовски высокое. А под ним, как облака, снуют мысли. Туда-сюда, туда-сюда. И все это во мне. Ты представляешь?
Ваал. Представляю. У тебя белая горячка. Ты же алкоголик.
Экарт. Когда начинается белая горячка, я это замечаю по своему лицу.
Ваал. У тебя такое лицо — есть где от ветра спрятаться. Впрочем, у тебя вообще нет лица. Ты ничто. (Смотрит на него.) И становишься все прозрачнее. Слушай, почему ты о себе никогда ничего не рассказываешь? Ни одной истории!
Экарт. А их у меня и не было. (Прислушивается.) Под окном кто-то ходит...
Ваал. У тебя неплохой слух. И все же, все же в тебе есть что-то такое, что ты скрываешь. Похоже, ты, как и я, дурной человек, сущий дьявол. Когда ты увидишь чертиков, станешь хорошим.
В дверях появляется София.
Экарт. Это ты, София?
Ваал. Опять двадцать пять. Чего ты хочешь?
София. Позволь мне войти, Ваал.
Ваал, Экарт, София.
София. У меня уже ноги подкашиваются. Почему ты мчишься как угорелый?
Ваал. Потому что ты хочешь камнем повиснуть у меня на шее.
Экарт. Да как ты смеешь так обращаться с женщиной, которая от тебя беременна?!
София. Я сама этого хотела, Экарт.
Ваал. Она сама этого хотела. Ты слышал, Экарт? А теперь норовит повиснуть у меня на шее.
Экарт. Какое скотство! Садись, София, отдохни.
София (усаживается на землю, тяжело дыша). Не держи его, Экарт!
Экарт (Ваалу). Если ты надумал бросить ее в таком состоянии, знай, что я останусь вместе с ней.
Ваал. Она сама с тобой не останется. А вот ты бы меня бросил. Ради нее. Это и дураку понятно.
Экарт. Ты уже дважды стаскивал меня с кровати. Они были тебе безразличны, мои возлюбленные, но ты увел их у меня из-под самого... носа, несмотря на то что я их любил.
Ваал. Потому что ты их любил! Именно поэтому мне пришлось дважды оскверниться, чтобы ты оставался чистым. Я даже не испытывал при этом никакого удовольствия. Бог тому свидетель.
Экарт (Софии). И ты все еще его любишь? Эту скотину?
София. Я ничего не могу с собой поделать, Экарт. Я его и мертвого любить буду. Я даже его кулаки люблю. Ничего не могу с собой поделать.
Ваал. Могу себе представить, что вы здесь вытворяли, пока я сидел в каталажке...
София. Мы бок о бок стояли перед белым зданием тюрьмы да все смотрели вверх, на твое окошко.
Ваал. Вот именно! Бок о бок...
София. Ну ударь меня за это, ударь!
Экарт (кричит). Разве не ты сам повесил мне ее на шею?
Ваал. Да, я сам. Но тогда ты мне еще был безразличен.
Экарт. Я же не такой толстокожий, как ты!
Ваал. Вот за это я тебя и люблю.
Экарт. Попридержал бы свой поганый язык, пока она здесь сидит.
Ваал. Пусть проваливает, каналья! (Хватается руками за горло.) В твоих слезах она полощет свое грязное белье. У меня ангельское терпение, но ведь всему бывает конец...
Экарт (садится рядом с Софией). Может, пойдешь домой, к матери?
София. Я не могу.
Ваал. Она не может, Экарт.
София. Если хочешь, ударь меня, Ваал. Только позволь мне идти вместе с тобой, пока меня еще ноги держат. А потом я лягу под какой-нибудь куст, и ты меня не увидишь. Только не прогоняй меня, Ваал.
Ваал. Лучше пойди окуни его в реку, свое толстое брюхо. Ты получила, чего хотела.
София. Ты же не бросишь меня здесь. Ведь не бросишь? Ты просто сам не понимаешь, что говоришь. Ты как ребенок, Ваал.
Ваал. Я сыт тобой по горло.
София. Только не сейчас... сейчас ночь. Я боюсь оставаться одна. Боюсь темноты. Так боюсь...
Ваал. В таком состоянии тебе никто ничего не сделает.
София. Но ведь сейчас ночь... Не бросайте меня, побудьте со мной хотя бы до утра.
Ваал. Топай к сплавщикам. Там сегодня Иоганнес. Они там все напились до чертиков...
София. Хоть полчаса!
Ваал. Пойдем, Экарт!
София. Куда же мне деться?
Ваал. На небесах места много, любовь моя.
София. А наш ребенок?
Ваал. Закопай его!
София. Да как у тебя язык повернулся сказать такое под этим прекрасным небом, которое ты так любишь?! Как только язык повернулся?!
Экарт. Я останусь с тобой, а потом отведу тебя к твоей матери, если ты только скажешь, что больше не любишь эту скотину... эту скотину...
Ваал. Она меня любит.
София. Я его люблю.
Экарт (Ваалу). Ты все еще здесь, гад? Вали отсюда! Ты, видно, совсем одурел от водки и своих стихов. Жалкая тварь! Жалкая тварь!
Ваал. Кретин!
Экарт бросается на Ваала, оба падают; борясь друг с другом, катаются по земле.
София. Езус Мария! Вы же звери, звери...
Экарт. Слышал, что она сказала? Под каким-нибудь кустом... а сейчас уже темно. Жалкая тварь! Жалкая тварь!
