Если эта особа мне еще подвернется, я ее отхлестаю по щекам!
Л а у р а. Кого же это оклеветала Мадлен, если, конечно, позволительно знать?
Л е н б а х. Ну разумеется, в таких ситуациях ты всегда разыгрываешь наивность! Будто ничего не знаешь. Ты что, не понимаешь, что она меня ненавидит черной ненавистью, потому что знает, что, не будь меня, ты пала бы жертвой ее гнусных интриг! Не будь меня, вся эта банда вокруг «принцесс Володарской» выпила бы из тебя всю кровь!
Л а у р а. При чем тут принцесс Володарская? Какую еще кровь? Кого оклеветала Мадлен?
Л е н б а х (с возрастающим бешенством). Да все это эмигрантское отребье живет интригами и клеветой! Ах, графини, их превосходительства, адмиральши… Адмиральша! А что за этим стоит? Одни скандалы и сплетни. Ну что ты на меня так смотришь? Она болтает по городу, что я злодей и растратчик. Что будто бы я подделал подпись на векселе и что меня якобы за это и судили, а не за принадлежность к австро-венгерским военным кругам… Единственное, что у меня еще осталось, — это моя верность долгу! Так и это хотят отнять и запачкать! Можете думать и говорить о красных штанах все, что хотите, но верность присяге вы у меня не отнимете! Я заявил на суде, что ношу бирку заключенного с такой же гордостью, с какой носил орден Марии-Терезии, пожалованный моему деду. Будь у кого-нибудь из вас хоть на грош порядочности, вы заткнули бы рот этой Мадлен, вы бы объяснили ей, что чужую честь пятнать могут только гиены! Что до меня, то я уже в могиле, меня, собственно, нет, но марать память о себе я не позволю! Нет, не позволю!
Л а у р а. Послушай, все это существует только в твоем воображении. Это выдумки! Ты живешь как во сне.
Л е н б а х. Я знаю от верных людей: эта дрянь заявила, что я живу на твой счет! Как смеет всякая сволочь распространять такую чудовищную ложь? Да не будь эта гадина бабой, я бы ее пристрелил, как собаку! И будь добра, прими к сведению: если эта особа еще раз осмелится переступить порог моего дома, я ее собственноручно выставлю за дверь! Вы же не станете утверждать, что эта особа бывает у вас только в качестве маникюрши! Что я, вчера родился? Если они так обожают вас, извольте направиться к ее высочеству принцесс Володарской, там принимают дам с интимными визитами. А что касается меня, то я слишком Ленбах, слишком пуритански воспитан, чтобы якшаться с подобными авантюристками!
Л а у р а. Вы совершенно пьяны и не понимаете, что вы говорите! От вас несет, как из бочки! (С негодованием отворачивается от него. Уходит в мастерскую.)
Еще во время монолога Ленбаха часы, расставленные на комодах, начали мелодично отбивать время. Теперь слышен и звон городских башенных часов, в тишине четко раздаются семь ударов. Кто-то с улицы с грохотом, в два приема опускает шторы на витринах, потом приспускает до высоты человеческого роста штору на входной двери.
Ленбах продолжает нервно ходить по сцене, выпуская дым и бормоча проклятия: «Herrgott! Crucifix!» [40] Садится на стул и начинает листать модные журналы. Постепенно успокаивается и, заметив стоящий на столе патефон, ставит вальс Штрауса «Голубой Дунай». Меланхолически подсвистывает музыке. Входит Л а у р а и начинает гасить свет. Она уже в шляпе и в пальто. Ленбах не двигается с места.
Л а у р а. Ну в чем дело? Семь часов! Я ухожу.
Л е н б а х (заискивающе). Вот, все мы волнуемся, расстраиваемся, а собственно, из-за чего? À propos [41], Лаура, я, кажется, оставил здесь двести динаров.
Л а у р а. Какие двести динаров?
Л е н б а х. Да те, что лежали на столе, когда вошел доктор Крижовец!
Л а у р а (возмущенным жестом достает из сумки деньги и протягивает ему). Ну? Пошли! Пошли!
Л е н б а х (свернув деньги, с довольным видом). Ты теперь прямо домой?
Л а у р а. Да!
Л е н б а х. Ты не могла бы попросить Марию затопить в моем кабинете? Пусть приготовит кофе и водку, Я пригласил фон Лоренца на партию преферанса. А о вине я сам позабочусь.
Л а у р а. Марии сегодня не будет! Я ее отпустила. И, кроме того, я к себе пригласила кое-кого.
Л е н б а х. Как?! Ведь доктор Крижовец, кажется, сегодня приглашен на ужин в «Гранд-отель»?
Л а у р а. Доктор ужинает в «Гранд-отеле». Ну и что из этого? Говорю тебе: я пригласила гостей.
Л е н б а х. Ну ладно, ладно. А я? А я?!
Л а у р а (открывая входную дверь). Пожалуйста, без сцен! Я сегодня вечером занята. Весьма сожалею!
Л е н б а х (снова приходя в ярость). Ах так? У меня в этом доме уже нет никаких прав? Я в своем доме никто и ничто? Я пригласил на вечер генерал-майора фон Фабковица, и что теперь — я не могу сдержать своего обещания! Как я покажусь на глаза генерал-майору фон Фабковицу! Что я ему скажу? Да вы все с ума посходили! Я должен в собственном доме выпрашивать элементарные вещи! Это просто…
Л а у р а (закрыв стеклянную дверь, возвращается и останавливается рядом с ним). Ты пьян! Ты сам не знаешь, что говоришь. Если ты не в состоянии вести себя прилично, изволь идти один! (Садится.)
Л е н б а х. Ничего я не пьян, просто вы все — куча нахалов! Я не пьян! Я прошу об элементарных вещах, а вы меня оскорбляете каждую минуту. Я больше не в состоянии этого переносить! Я — ноль, и вы все на меня плюете! По какому праву вы меня унижаете в моем собственном доме? Я пьян?! Где это я пил? Когда это я пил?
Л а у р а. Да что вы на меня кричите? С меня хватит всех этих комедий! Вы не можете, а я могу?! Я пригласила к себе на вечер людей, потому что не рассчитывала на ваше присутствие!
Л е н б а х. А то я не знаю, что это за люди! Княгиня Володарская и компания! Меня выгоняют на улицу, чтобы эта лесбиянка могла устраивать свои дела! Я не позволю с собой так обращаться! Вы на меня не рассчитывали?! А как вы смели на меня не рассчитывать? (Бросает на ковер горящую сигару.)
Л а у р а (встает и с отвращением поднимает ее). Вы везде устраиваете трактир!
Л е н б а х (кажется, он вот-вот бросится на Лауру, смотрит на нее с бешенством и ненавистью). Вы слышали, что я спросил? Как вы смели на меня не рассчитывать?!
Л а у р а (холодно и спокойно). Вы сказали, что в семь часов вы застрелитесь! Вы же мне сказали это по телефону несколько минут назад. Я думала, что вы хоть раз сдержите свое слово. Семь часов пробило. А я пригласила своих гостей к девяти.
Л е н б а х. Что за глупые шутки!
