АНТОНИНА. Академик.
РАИСА. Стыдно над простым народом изголяться! Гады! Я знаю всё про вас! А ты, долбак, Соловьюга, лично ты — в КГБ лейтенантом был, вот так!
СОЛОВЕЙ. Уй-я?! Сказанула, аж у меня глаз от удивленья выпал! Ну? А Лаурка?
РАИСА. А она — полковником, рожа, сразу видно, теперь под дурочку молотит, от наказания скрывается, так, нет?!
Раиса долго рыдает, ест конфеты. Соловей побежал за гармошкой в свою комнату.
СОЛОВЕЙ. А ну, не ныть, не выть, а ну, споём! (Играет на гармошке.) Всё ждала и верила! Думала — рожу! А пошла проверилась! С триппером хожу! (Смеётся.) Ну, давайте, веселей-ка, быстрей-ка, свет включили, поднялися, сейчас Райке настроение поднимать будем, вот у меня какой есть для неё подарок! Сейчас у нас будет мир и дружба! Пошли, Райка, крыс разгонять, пошли быстро, покажу вам!
Достал из кармана, трясёт связкой ключей перед носом Раисы.
РАИСА. Где нашёл? Я третий день ищу?! Ты сказал, не находил?!
СОЛОВЕЙ. А наврал! Нар-вал, нар-вал!
РАИСА. Украл! По сумкам шаришь!
СОЛОВЕЙ. Чтоб тебе потом приятное сделать! Думаю, вот хреново ей станет, а я ей связку! Пошли по всем комнатам, по выблитеке, пошли! Весна, мы до травки дотянули! Люблю грозу в начале мая, когда весенний яркий гром, как саданет из-под сарая, что фиг опомнишься потом! Пошли, девки, дочки академиков, крестьянок пришли в музей на экскурсию к купцу Романову, производителю чайному и кофейному! Пошли, Райка, пока Лаурка спит, я тебя за задницу пощупаю хоть!
РАИСА. (Смеётся.) Правда?
СОЛОВЕЙ. Про что, про “пощупаю”? Правда! Сейчас начнутся нечеловечские целовки, переходящие в потрашки!
РАИСА. Про ключи, долбак? Где нашёл?
СОЛОВЕЙ. В половицу завалились, пока спала!
РАИСА. Отдашь потом!
АЛЕКСЕЙ. (Антонине.) Сходи с ними, не надо их сердить, сходи.
АНТОНИНА. Схожу. (Смеётся.) Уберите это и подавайте второе. И Фантику положите тоже на тарелочку, он будет тоже есть! (Официант улыбается.) Так? (Алексею.) Как ты?
АЛЕКСЕЙ. Иди.
Все встают, рты вытирают, салфетки снимают.
СОЛОВЕЙ. На посошок, выпьем, выпьем!
РАИСА. Уже побежал, поехал, поскакал, куда ты поскакал-то, летит, саблей рубит, куда скачешь, ну?
СОЛОВЕЙ. В сторону восхода, Раёк, как я образно, однако, другой раз скажу!
РАИСА. А откуда ты знаешь, что восход там? Может, он в другой стороне?
СОЛОВЕЙ. В той, я знаю, я в темноте, я на коне, я саблей махаю, лечу, правильно, я знаю, что там восход, земля-то круглая, там восход! (Смеётся.)
Чокаются, пьют, встают, едят на ходу.
АНТОНИНА. (Официанту.) Позовёте нас.
СОЛОВЕЙ. Сначала по выблитеке экскурсия, свет включай, пали, сколько хочешь, за свет не плотим, пусть светло-пресветло! И свечи зажигай, где они, зажигай, ура! Не плотим, завтра приедут менты, выгрузят манатки наши и пошли-поехали отдыхать, на мостик, вниз головой! Пошли! (Кричит.) Мы пи! Мы пи! Мы пионеры с юга! Насра! Насра! Нас рано подняли! Не торопись-пись-пись! Приободрись-дрись-дрись! Мы застрахуем-хуем-хуем нашу жисть!
РАИСА. Ну, ботало! Уже в говно пьяный! Мелет — прям зелёная сёлёдка с топлёным молоком!
Вся компания пошла по лестнице вниз со свечками в руках, встали у двери библиотеки, смеются. Ковыряют замок, открыть не могут. Соловей открывает ставни, звенят клямки-навесы, в окнах первого этажа появился призрачный свет свечей. Окна мутные, совсем грязью забиты, трещины на стёклах заклеены синей изолентой. Между окнами — грязная вата, на ней игрушки новогодние. Никто с зимы окна не распаковывал.
Лаура проснулась, ест быстро что-то со стола, прячет в подол платья. Официант взял её за руку и, улыбаясь, глядя ей в глаза, заставил, чтоб она всё положила на стол. Лаура собралась заорать, но официант так сжал ей руку, что она замолкла. Алексей курит на балконе. Лаура ест, сидя на матрасе, баюкает кошку-копилку. Официант отставил тарелки, вышёл на балкон.
АЛЕКСЕЙ. (Смотрит в темноту.) А ты угадываешь мысли. Я стоял и думал: иди. Ты идёшь.
ОФИЦИАНТ. Угадал. (Смотрят друг на друга.) А теперь что прикажешь?
АЛЕКСЕЙ. Дай мне прикурить. Не надо зажигалку. Сэкономим зажигалку. Прикурю от твоей сигареты.
ОФИЦИАНТ. На.
Алексей прикурил, смотрит на Официанта, улыбается.
Лаура играет с копилкой, смеётся. Поставила её на фортепиано. Пошла по лестнице вниз, матрас упал.
АЛЕКСЕЙ. Какая у тебя работа. Трудно, наверное.
ОФИЦИАНТ. Почему? Прибыльно очень.
АЛЕКСЕЙ. Не обиделся?
ОФИЦИАНТ. За что?
АЛЕКСЕЙ. В грязи свиньям прислуживать, попрёки слушать.
ОФИЦИАНТ. Можно. Деньги не пахнут. А деньги хорошие. Вы платите хорошо.
АЛЕКСЕЙ. Да?
ОФИЦИАНТ. Да.
АЛЕКСЕЙ. Точно?
ОФИЦИАНТ. Точно.
АЛЕКСЕЙ. Я люблю вкусно поесть. Выпить. Покурить. Есть у тебя что-то?
ОФИЦИАНТ. Что?
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Дай руку. Во-от. Тёплая.
МОЛЧАНИЕ.
Ты понял что-нибудь?
ОФИЦИАНТ. Нет.
АЛЕКСЕЙ. Я никому никогда не подаю руки. Боюсь заразиться.
ОФИЦИАНТ. Ну?
АЛЕКСЕЙ. А тебе подал.
ОФИЦИАНТ. Не боишься заразиться?
АЛЕКСЕЙ. Не боюсь.
МОЛЧАНИЕ.
ОФИЦИАНТ. Что ты хочешь?
АЛЕКСЕЙ. Ты не понимаешь? Нет, только ты не подумай: я не в сексуальном смысле. Просто так. Ты красивый, мне хочется подержать твою руку. Без ничего. Без извращений, до этого я ещё не дошёл.
ОФИЦИАНТ. А можно и с извращениями.
АЛЕКСЕЙ. Ну, нет. Я — пас. У меня жена есть.
ОФИЦИАНТ. Какая она тебе жена.
АЛЕКСЕЙ. Жена. Она не понимает меня, верно. Нет, я другое сказать хотел. Я выпил и просто хочу кому-то дать руку, чтобы подержать её. Понимаешь или нет? Просто так. Согреть руку. Понимаешь?
ОФИЦИАНТ. Ну, подержал? Согрел? Отпусти теперь. Я всё понял.
АЛЕКСЕЙ. Нет, ты так и не понял, зачем я тебе дал руку.
ОФИЦИАНТ. Понял, но хочу, чтоб точнее было сказано. (Улыбается, держит руку Алексея.) Может, ты и сам не знаешь о себе чего-то? Нет? Ну, что?
АЛЕКСЕЙ. (Молчит.) Ничего. Мороженое будет?
ОФИЦИАНТ. Мороженое?
АЛЕКСЕЙ. Мороженое.
ОФИЦИАНТ. Ну, будет тебе мороженое.
АЛЕКСЕЙ. Ты с каким-то подтекстом. Я просто так дал тебе руку. (Молчит.) Ладно, иди. Оставь меня, сказал, я подышу.
Отпустил руку Официанта, тот ушёл в коридор, поставил матрас на место. Алексей тяжело дышит, смотрит в темноту на сияющий разноцветными огнями мост. Лаура ходит вокруг дома. Нашла у ступенек ласточку, подняла её, прижимает к себе.
Соловей открыл двери в библиотеку. Раиса и Антонина держат в руках свечки, поднимают с пола книжки старые, разглядывают ободранный стенд с надписью “Писатели нашей Родины” с портретами Толстого и Пушкина. Ходят по комнатам, у них под ногами трещит стекло.
Алексей вошёл в коридор, сел за фортепиано, играет какую-то бессвязную мелодию.
СОЛОВЕЙ. Вот наш домик-гомик! Нет, Райка, твой домик! Всю жисть мы спали на книжках, а в выблитеку не записаны! Они нам не мешали, мы им, потому как они тихие были, а мы буйные! Напьёмся, пляшем во дворе, а читатели идут в выблитеку, да давай вместе с нами плясать, пьянствовать водку, в выблитеку не идут, да провались она!
РАИСА. Вот такая у него струнка — всё врать, болтать, молоть! Удод из сточных вод! А я верю, смеюсь! (Хихикает.)
АНТОНИНА. Да. Красиво тут. Тут стеллажи стояли и какой-то мальчик читал книжки, а потом стал академиком. Тут слышно, что наверху говорят?
СОЛОВЕЙ. Да прям! Нету у нас никаких академиков в городе, говна-пирога!
РАИСА. Противный этот официант. Я знаю таких. Они, если кого не трахнут за день, считай — бесполезно прожитый день. Так?
АНТОНИНА. А Фантику сказал совсем другое.
РАИСА. Чего?
АНТОНИНА. (Смеётся.) Так.
РАИСА. (Идёт по комнате.) Хорошо тут. Ты врал, что током бьёт? Не бьёт. Чего-то мне так хорошо стало, спокойно, прям про что-то хорошее думаю! (Смеётся.) Мужика бы!
СОЛОВЕЙ. Где ж я тебе мужика возьму-то, Раёк? (Смеётся.) Книжки забыли. “Семеноводство” одна, а другая — Пушкин.
АНТОНИНА. Зачитанные. Надо гадать. Рая, скажите страницу и строчку?
СОЛОВЕЙ. Я скажу, она ж неграмотная, она же в торговле, цифр не знает! Сорок пятая, снизу третья!
АНТОНИНА. (Открыла книгу.) “Татьяна, русская душою, сама не зная почему, с её холодную красою любила русскую зиму!” (Смеётся.) Всю жизнь вы спали на гении человеческого духа. Что снилось, интересно?
СОЛОВЕЙ. Лаурка с ума сошла, потому, что книжек начиталась! Книжки — враньё! Красиво, а неправда, в жизни не так! Рассказываю вот! Сидела вся накрашенная, нафуфыренная одна у меня в поезде, на северном направлении это было, вез я её в тюрьму на свидание, а сколько их, блядешек дешевых, поперевозил, ехали к своим хахалям, а вот её помню. Прям с картины, ну, “Незнакомка”, блин, с коробки конфет, как я образно, другой раз, скажу! Вся такая из себя, футы-нуты, ножки гнуты, ну вот. Вёз туда, гордая сидела, говорила красивое. Обратно — с синяками, побил он её. Трахнул, видать, деньги-золото забрал у неё, и что ж, ты думаешь, великая любовь такая, а? Великая! В мой вагон садится! Денег на поезд нетути, и я ей тогда перепихнин с повторином со мной предлагаю, и она — что думаешь? — соглашается. Сделал я своё грязное дело ночью, а ей ночь ехать надо было, и вот, вот, довёз до места, высаживаю: вылазьте, мол, и спрашиваю — червяк в сердце сидит! — спрашиваю: “Милка, спрашиваю, а любовь-то твоя где к нему, что ж ты мне пела, туда как ехали, одно, а обратно взяла и эдак запросто — бух! — со мной, а?” А она: “К моей любви ваша грязь не пристанет!” Так и сказала, зыркнула, фыркнула, кмыркнула, выскочила, глаза вытаращила и бежать! Вот так!
