Элеонора. Что же это такое? Столько предательств? И у вас есть улики?
Робеспьер. Да, и даже больше чем улики: у меня есть внутренняя уверенность, а это такой светоч, который никогда еще меня не обманывал.
Элеонора. Да вы и не можете обмануться, вы знаете все, вы читаете в сердцах людей. Но неужели же все они продажны?
Робеспьер. Я уважаю человек пять, не больше: честного Кутона, который забывает о своих страданиях и думает только о страданиях человечества; милого, скромного Леба; моего брата, человека благородного, но слишком любящего удовольствия; двух младенцев и одного умирающего.
Элеонора. А Сен-Жюста?
Робеспьер. Его я боюсь. Сен-Жюст — одушевленный меч Революции, неумолимое оружие, он и мною пожертвует ради своего железного закона. Все прочие — изменники. Моя проницательность связывает им руки, любовь народа ко мне вызывает у них зависть, и они всеми силами стараются очернить меня. Проконсулы Марселя и Лиона прикрывают свои зверства именем Робеспьера. Контрреволюция выступает то под маской милосердия, то под маской террора. Если я хотя бы на миг поддамся усталости — конец мне, конец Республике. Кутон болен. Леба и мой брат — сумасброды. Сен-Жюст далеко, укрощает армию. Я один среди всех этих предателей, и они все ходят вокруг меня и пытаются нанести мне удар в спину. Они меня убьют, Элеонора.
Элеонора (с порывистостью юности берет его за руку). Если вы умрете, то умрете не один.
Робеспьер с нежностью смотрит на нее. Она краснеет.
Робеспьер. Нет, дорогая Элеонора, вы не умрете. Я сильнее моих низких врагов. Со мною истина.
Элеонора. Вы должны быть счастливы — ведь вы трудитесь для всеобщего счастья, а вас гнетут заботы. Как несправедлива жизнь!
Робеспьер. Я расстроил вас. Я не должен был смущать ваше доверие к жизни. Простите.
Элеонора. Не жалейте. Я горжусь вашим доверием. Всю ночь я думала о тех страницах из Руссо, которые вы нам прочли вчера. Они веяли отрадой на мою душу. Я слышала ваш голос и эти дивные слова... О, я знаю их наизусть!
Робеспьер (читает на память, с ласковой и чуть-чуть грустной улыбкой, напыщенным и вместе с тем искренним тоном). «Общение сердец придает печали нечто сладостное и трогательное, чего нет в наслаждении; дружба дарована была главным образом несчастным как облегчение страданий и утешение в горестях».
Элеонора, держа свою руку в руке Робеспьера, молча улыбается и заливается румянцем.
Что же вы молчите?
Элеонора (продолжает). «Разве то, что говоришь другу, может сравниться с тем, что испытываешь, когда он тут, рядом?»
Госпожа Дюпле (за сценой). Максимилиан! Сен-Жюст пришел.
Элеонора убегает.
Робеспьер, Сен-Жюст.
Сен-Жюст входит медленным шагом. Робеспьер идет ему навстречу. Они пожимают друг другу руку с таким видом, как будто расстались всего несколько часов назад.
Сен-Жюст. Здравствуй.
Робеспьер. Здравствуй, Сент-Жюст.
Садятся.
Сен-Жюст (смотрит на Робеспьера без тени улыбки). Я рад тебя видеть.
Робеспьер. Леба писал, что мы могли с тобой и не увидеться.
Сен-Жюст. Да. (Помолчав.) Туда нужно послать оружие. В армии не хватает ружей.
Робеспьер. Работа идет, весь Париж только этим и занят. Куют даже в церквах. Все другие работы приостановлены. Проходя по двору, ты мог видеть, как столяры Дюпле изготовляют деревянные части для ружей. Часовых дел мастера выделывают ружейные замки. Всюду на площадях звенят наковальни.
Сен-Жюст (помолчав). Съестных припасов недостаточно. Целым дивизиям не хватает фуража. Время не ждет, военные действия начнутся через три недели самое позднее. Нужно, чтобы кровь всей Франции приливала к северу.
Робеспьер. Меры приняты. Франция голодает, чтобы накормить солдат.
Сен-Жюст. Как только я вам здесь перестану быть нужен, отпустите меня обратно. Уже от первых схваток будет зависеть многое. Необходимо напрячь все усилия.
Робеспьер. И силы тебе не изменяют?
Сен-Жюст (без единого жеста, искренне, горячо убежденно). Я отдыхаю там от бесплодных препирательств. Вот где мысль и действие неотделимы друг от друга, как молния неотделима от столкновения туч. Всякое проявление воли мгновенно и навсегда отпечатлевается в крови людей и на судьбах мира... Великая задача! Благодетельная тревога!.. Ночью на аванпостах, среди неприветной снежной шири фламандской равнины, под бескрайним пасмурным небом, я чувствую, как по моему телу пробегает трепет восторга и как бурной волною кровь притекает к сердцу. Мы одни, мы затеряны во мраке вселенной, окружены врагами, стоим на краю могилы, но мы — хранители разума в Европе, мы несем ей свет. От каждого нашего решения зависит судьба всего мира. Мы пересоздаем человека.
Робеспьер. Счастлив тот, кого слабое здоровье не удерживает здесь, вдали от настоящего дела!
Сен-Жюст. Кто же еще делает больше, чем ты? Свобода всего мира — в Париже.
Робеспьер. Здесь истощаешь силы в борьбе с пороком. Ты невольно пачкаешься об него. Признаюсь, когда я вижу, как поток Революции несет вместе с добродетелью мерзость злодейства, я начинаю бояться, как бы грязное соседство развращенных людей не замарало и меня в глазах грядущих поколений.
Сен-Жюст. Поставь между ними и собою топор. Дотрагиваться до скверны должно только железом.
Робеспьер. Всюду разложение. Оно коснулось таких людей, на которых я особенно рассчитывал. Старинных друзей.
Сен-Жюст. Долой дружбу! Есть только отечество!
Робеспьер. Дантон угрожает. Это внушает нам подозрения. Он то и дело разражается грубой бранью. Он окружает себя интриганами, развратниками, финансистами, у которых отняли их богатства, разжалованными офицерами. Вокруг него объединяются все недовольные.
Сен-Жюст. Да погибнет Дантон!
Робеспьер. Дантон был республиканцем. Он любил отечество. Вероятно, любит его и теперь.
Сен-Жюст. Кто оскорбляет отечество безнравственной жизнью, тот вовсе не любит его. Кому привились пороки и правила аристократии, тот вовсе не республиканец. Я ненавижу Катилину. Его циничная душа, пошлый ум, подлость политикана, который лавирует между всеми партиями и всеми ими пользуется для своих целей, — все это унижает Республику. Дантона нужно сокрушить!
Робеспьер. Он увлекает за собою в пучину безрассудного Демулена.
Сен-Жюст. Демулен — это бесстыдный ритор, для которого несчастья родины только повод, чтобы показать, какой у него красивый слог, это честолюбивый остроумец, который ради какой-нибудь антитезы готов пожертвовать свободой отечества!
Робеспьер. Это дитя, сбитое с толку друзьями и собственным остроумием.
Сен-Жюст. Когда Франция в опасности, остроумие тоже есть преступление. Несчастья родины наложили на все государство печать мрачной торжественности. Я не доверяю людям, которые в такое время могут смеяться.
Робеспьер. Я люблю Демулена.
Сен-Жюст. А я люблю тебя. Но я первый осудил бы тебя, если бы ты совершил преступление.
Робеспьер (в смущении отходит от Сен-Жюста. Затем, после короткого молчания, снова приближается к нему). Благодарю тебя. Ты — счастливец, ты не знаешь колебаний. В тебе ничто не может перевесить ненависть к пороку.
Сен-Жюст. Я видел порок на более близком расстоянии, чем ты.
Робеспьер. Где же?
Сен-Жюст. В себе самом.
Робеспьер (с удивлением). В себе? Но ведь вся твоя жизнь — это образец самоотверженности и сурового самоотречения!
Сен-Жюст. Ты не знаешь.
Робеспьер (недоверчиво). Какой-нибудь грех юности?
Сен-Жюст (мрачно). Я стоял на краю пропасти. На дне этой пропасти я увидел преступление, и оно чуть было не поглотило меня. Тогда я дал клятву уничтожить его во всем мире, как и в себе самом.
Робеспьер. А я порой устаю от этой борьбы. Враг слишком многочислен. Сможем ли мы преобразить человечество? Сумеем ли мы претворить в жизнь нашу мечту?
Сен-Жюст. Если бы я убедился, что это невозможно, я бы в тот же день закололся кинжалом.
Элеонора (отворяет дверь. Шепотом). Пришли Билло-Варенн и Вадье.
Робеспьер, Сен-Жюст, Билло-Варенн, Вадье. Входят Билло-Варенн, понурив голову, мрачный, изнемогающий от усталости, с блуждающим взглядом, и Вадье, насмешливый, желчный, с поджатыми губами. Робеспьер и Сен-Жюст с подчеркнуто холодным видом встают. Все приветствуют друг друга сухим и коротким кивком головы, без рукопожатий.
