Али-бек. Конечно, ясно. Ты говоришь — все ясно. Он говорит — все неясно. В заповеднике он зверя жалеет, а здесь он его бьет. Это что такое? Это туман. Это грязное дело. У, старый черт, шайтан.
Суворов (входит). Ну что, отдохнули? Сейчас в путь… связывайтесь веревками. Спуск очень крутой.
Грозный. Товарищ Суворов, пойдем, конечно, мы дальше. Самое, может быть, трудное впереди… В горах, сам знаешь, подъем легче спуска. Позволь мне тебе одно дело спокойно сказать.
Суворов. Конечно, говори.
Грозный. На спуске один может всех удержать, один же может всех погубить. Один всех держит — все его… Тут уже не разные люди вниз идут, а одно, одна цепь. Нельзя идти вниз, если враг в цепи есть.
Суворов. К чему это ты так говоришь, не понимаю?
Грозный. Каждый в себе и в других должен уверенность иметь. Позволь мне в одиночку идти.
Суворов. Почему?
Грозный. Вы одной цепью идите, а я около. Нету в Дорошенко уверенности.
Дорошенко. Может быть, я и сама не рада, но пока я своими глазами не увижу, где наши овцы, где животные, какие такие звери съели их с костями и с копытами, — нету во мне доверия и не будет. Я за все отвечаю? Могу я верить? Нет. Суди меня, пожалуйста.
Суворов. Суд будет короткий. Ты, Дорошенко, по-своему права. Не верь. Лучше лишний раз не поверить. На тебе, верно ответственность.
Грозный. Ветеринара у нас нет. Раз в полгода приезжает. Кто животных лечил? Я. Кого ветеринар хвалил? Меня. А теперь болеет скотина, а она меня уже месяц лечить не пускает. То ругала, что в заповедник часто хожу, а теперь — чего не в свое дело мешаюсь.
Суворов. Стой. В недоверии она права. А в том, что к скотине не допускала, — неправа. И кончено. Воздух наверху разреженный, кровь от головы ушла, вот вы и не в себе. Жалуетесь, как маленькие. Будет. Ты, Дорошенко, себя, как и эти горы, только частью знаешь. Не было случая — не все дороги узнала. Есть в тебе дикость. Подумай.
Дорошенко. Найду в себе дикость — откажусь от нее при всех.
Суворов. Ладно. Ну, ребята, еще немного — и мы пришли. Два дня мы в пути. Природа, дура, нам ледник под ноги — а мы его топором. Она нам гору — а мы на гору. Она нам пропасть — а мы цепью вниз. Один другого поддержит. Грозный, в цепь.
Дорошенко. Он…
Суворов. Здесь я отвечаю. Я вас вел'?
Дорошенко. Ты!..
Суворов. Новой дорогой?
Дорошенко. Новой.
Суворов. Наметил ее верно?
Дорошенко. Верно.
Суворов. Самое трудное впереди, Эй, Мурзиков! Нос выше! Может, еще жива Птаха. Рудники нас внизу ждут. Все отлично, все правильно. Ну, ходу, ребята, дружно.
Занавес
Туман
Мурзиков. Ну вот… Этого нам только не хватало. Как проклятые — через реку, через ледник, через гору. Ноги сбиты… А теперь, здравствуйте, туман. Вот ты все хвалил — красивая природа. Сколько мы уже идем?
Орлов. Три дня.
Мурзиков. А мне кажется — три года. Когда это было, что Птаха в таком же тумаке от нас отбилась?
Суворов. Не бросать веревку.
Али-бек. Крепко держим.
Орлов. Где мы?
Суворов. Должно быть, близко.
Орлов. Откуда?
Суворов. От рудников.
Мурзиков. Значит, это то место?… То самое, над которым тот уступ был… Птаха где лежала… Сюда вниз и села земля и с нею вместе…
Грозный. Должно, сюда.
Мурзиков. Может, она здесь близко? Птаха… наша… Чего молчите?
Суворов. Не бросать веревку.
Дорошенко. Держим, держим.
Мурзиков. Я покричу,
Дорошенко. Нельзя.
Мурзиков. Почему?
Дорошенко. Знаешь сам… Обманное эхо в тумане. Ее с толку собьешь, если она здесь.
Суворов. Стоп! Что-то впереди неясное.
Дорошенко. Гора?
Суворов. Наоборот. Провал какой-то. Попробую правее. Возьмитесь за руки, потихоньку травите веревку.
Али-бек. Ладно.
Суворов. Нет конца. В другую сторону попробую. Нету дна. Садись.
Мурзиков. Ждать будем?
Суворов. Да, будем ждать. Кто устал — спи.
Дорошенко. Ветра нет.
Суворов. Тихо.
Грозный. Долго будем ждать, может быть. Тут котлован.
Мурзиков. Ой, Шура! Что-то железное под рукой, зажги спичку.
Суворов (зажигает). Кинжал.
Орлов. Длинный какой,
Али-бек. Старый. Весь черный, зеленый.
Суворов. Должно быть, близко мы.
Орлов. Стой, стой! Дай-ка еще спичку. Честное слово — это он! Вот вам и я! Вот и ругали, и ругали, и крыли. Это он. Дай еще спичку, сравню с образцом. Он у меня куртке. Ну да, он. Дай поем- сладкий в корню. Он!
Суворов. Что ты нашел?
Мурзиков. Помешался от усталости.
Орлов. Ты сам. А я нашел. Нашел!
Суворов. Ну, говори толком — что?
Али-бек. Травинку нашел.
Орлов. Туссек. Вы в растениях ничего не понимаете. А я знаю. Мне говорил Павел Федорович из Ботанического: найдешь туссек — герой будешь. Вы растения не любите, а я люблю.
Мурзиков. Травоядный.
Орлов. Ты сам… Небось не знаешь, как он по-латыни называется, а я знаю.
Мурзиков. Ох, нужно мне.
Орлов. «Дактилис цеспитоза» называется. Съел?
Дорошенко. А в чем этой травы редкость? Польза в чем?
Орлов. Польза в чем?… Это для барана любимая еда.
Мурзиков. Чего ты так обрадовался?
Орлов. Ты сам. Самая полезная. Только в одном месте и растет эта трава. Так считали. На Фолклендских островах. На самом юге Южной Америки. Там всегда сыро, всегда дождь, а туссек это любит. Там самые вкусные, самые большие бараны в мире.
Мурзиков. Потеха.
Дорошенко. Это, паренек, не смешно. Это меня касается.
Грозный. Стойте!
Дорошенко. Чего?
Грозный. Шагает кто-то легко-легко.
Дорошенко. Где?
Грозный. Разве в тумане поймешь?… Тише, слушайте… Легкие шаги… Зверь или нет? Как будто дети ходят.
Мурзиков (во весь голос). Птаха!
Неожиданно крик «Птаха» повторяется десять раз, сначала замирал, к концу усиливаясь. Последний раз крик повторяется как будто смутным хором.
Суворов. Это…
Дорошенко. Это эхо.
Мурзиков. Туманное.
Грозный. Какое туманное? Горное!
Мурзиков. Я читал… Я знаю… Такое эхо только в пещерах у изрытых гор… Звук отражается… Мы около рудников.
Суворов. Жди. Увидим.
Мурзиков. А ходит кто?
Суворов. Увидим. Жди.
Занавес
У рудников Али-бека.
Али-бек (один ходит взад и вперед). Обидно, Обидно очень мне. Обидно это. Три дня шли. Три дня! Что нашли? Оползень. Обидно мне… Обидно. Где рудники? Нету рудников. Гора осела, их в землю вдавила. Может быть, на версту их в землю вдавила. Радовались ночью — к рудникам пришли. А днем что увидали? Камни. Острые камни, голые. Ой, как обидно мне — даже холодно стало, холодно.
Суворов (входит). Ну что, Али-бек?
Али-бек. Ничего, хозяин, ничего. Острые камни, голые камни. Как будто я сон вижу худой. Бежал бегом, смотрел, смотрел — ничего.
Суворов. Все хорошо осмотрел?
Али-бек. Очень хорошо. Как ястреб. Когда дед мой здесь был — он рудники видел. Мы пришли — одни камни видим. Мы ходим, ищем, а горы давят, прячут. Не любят нас.
Суворов. Чего там не любят. Заставим, так полюбят.
Али-бек. Глупые они. Стоят. Очень тяжелые, каменные.
Суворов. Да, да. Неужто ничего не нашел?
Али-бек. Нет, холодно мне, хозяин.
Суворов. Хоть бы чашечку найти медную, хоть бы палочку в Ленинграде показать. Чтобы доказательства были, что под оползнем рудники.
Али-бек. А кинжал лежал ночью?
Суворов. Очистил я его — обыкновенный стальной кинжал.
Али-бек. А рукоятка?
Суворов. Костяная.
Али-бек. Теперешний. Холодно мне, хозяин. Эх, что наши не идут? Холодно.
Суворов. Да ты не заболел ли?
Али-бек. Нет. Девочка пропала без следа. Рудники под землю ушли на версту. Что делать? Песни петь? Из ружья стрелять? Нельзя так стоять, товарищи. Пожалуйста.
