Ознакомительная версия.
Она (небрежно). Это — кажется. Да, жаль, что я заколотила это окно… Но выхода не было… Понимаешь, окно вызывало у меня ассоциации с тем криком о помощи… И когда я вернулась из больницы — его забили.
Он (взял себя в руки). Послушай, что ты хочешь от меня?
Она (будто не слыша). Кстати, это была такая забавная история с окном… Тебе, как драматургу, создавшему мой образ… Ха-ха-ха… Просто необходимо ее знать. Все произошло, когда я по твоей милости оказалась в «офсайде». И тогда я попыталась тебе изменить в первый раз.
Он. Очень интересные воспоминания. Повторяю: что ты хочешь от меня?
Она (продолжает, будто не слышит вопроса). Он был живописец. Художник Витя. Такой чуткий. Я, когда познакомилась с ним, сразу поняла: Витя-художник — человек моей судьбы! Хотя я очень волновалась, все-таки… первая измена… Чтобы убить угрызения совести, мы пошли в ресторан. Я тогда еще не любила пить.
Он. До клумбы еще далеко было…
Она. Браво! На чем я остановилась?
Он. Ты очень волновалась…
Она. Но он все понял: такой деликатный — Витя-художник! И вот выходим мы из ресторана.
Он. Платила, конечно, ты?
Она. Тогда еще платила не я. Это теперь, когда я феминистка, я принципиально плачу за мужчин. И если мужчина мне обходится больше десятки, я его ненавижу, а если меньше — я его презираю! Ха-ха-ха! И вот выходим мы с Витей-художником из ресторана, ловим такси, ехать домой, в наш чертов квартал одинаковых домов, — изменять тебе! Такси, естественно, нет… Поэтому плетемся от метро пешком — и вдруг у самого дома он говорит: «А где твоя косынка?» Ну — чуткий! Чуткий! Вижу, потеряла! А он говорит: «Ничего, я отыщу твою косынку». Страшно деликатный… Ну — художник! А я рада-радешенька: думаю, пока Витя будет искать косынку, я переоденусь и, главное, морально подготовлюсь к измене. И вот я поднимаюсь к себе… и жду, жду… А Вити — нету. Я жду! А Вити — нету! Я жду, жду! И нету… А он даже моего телефона не знает!
Он. Ну понятно, на улице познакомились!
Она (будто не слыша). И тут я понимаю, что он — моя судьба — заблудился! Он, Витя-художник, мне предназначенный, — заблудился! Эти одинаковые, чертовы дома! А он такой… деликатный! Где ж ему меня найти! И тогда я открываю окно и начинаю его звать. Я кричу в ночь: «Витя! Художник! Я здесь! Я — Нина! Витя! Художник!» И так всю ночь! Ни черта не пришел! Всю ночь орала! (Кричит) Витя! Художник! Я здесь! Я — Нина!
Он. Представляю, как он бежал! Со всех ног!
Она. Ты тоже так думаешь? Ты думаешь, что во мне есть что-то такое, отчего от меня все бегут? Нет, ты врешь! Он был… деликатный! Человек моей судьбы! Витя! Художник… И вообще, никто от меня не бегает… Вон в библиотеке в прошлый вторник ко мне подошел знакомиться морской офицер. Очень интеллигентный. «Давайте встретимся с вами после чтения… Назначайте где». А у меня в библиотеке подруга работает, Котляр Галина — в двести восьмой комнате, в библиографическом кабинете… «Хорошо, — говорю, — давайте у двести восьмой комнаты в шесть часов». Думаю, это место-то я знаю… здесь я его точно не потеряю. Ну, я еще тогда не была феминисткой, поэтому для женственности опоздала на десять минут… Боже! Чего мне это стоило! Прихожу… Ужас! Никого! Оказывается, кабинет перевели и в двести восьмой теперь туалет! И на дверях туалета я нашла приколотый лист бумаги: «А вы, однако, шутница». Ха-ха-ха. (Тем же тоном) Значит, что я хочу от тебя? Фортинбрас — спит… Поэтому я… Я хочу сыграть с тобой несколько сцен… Всего несколько сцен… с тобой!
Он. Каких сцен! Каких сцен!
Она. Ну, боже мой, из твоей пьесы, конечно… Из твоей пьесы про убийство…
Он. Опять! Какое убийство? Где ты нашла там убийство?
Она. Почему ты заладил по два раза все противно повторять! Ну что за манера? Короче, ты должен сыграть со мной… Это будет справедливо: ты — будешь играть себя. И я — себя…
Он молчит.
У меня запрятан в потайном местечке второй ключик от двери. Всего каких-нибудь четыре сценки — и ты его получишь. Ха-ха-ха!..
Он молчит.
Решайся! Понимаешь, я очень устала… оттого, что Мариша все время играет мужчин… У нас получается какой-то театр кабуки. Дамы играют кавалеров! А так хочется настоящего партнера… И вот наконец-то! Пришел ты — партнер, мужчина. Как я соскучилась… по истинной «Лиле». Я все-таки актриса, а не… грибник. Ха-ха-ха!.. Ну! Ну, сыграешь?
Он молчит.
Ха-ха-ха. Я поняла, на кого ты похож… нет, не на сайгака. Ты похож на Альдо Моро, которого захватили террористы! Ха-ха-ха… Я так волнуюсь играть с тобой… просто ужас… В последнее время у меня мало сценической практики…
Он. Хорошо!.. Давай осуществим эту дегенеративную затею! Которая… как…
Она. Как все мои затеи… и так далее!
Он. Хорошо! Я буду играть с тобой в третьем часу ночи.
Она (задумчиво ). Мы будем играть… в ожидании Фортинбраса.
Он. Которая никогда не придет…
Она. А разве это важно? Важно ждать… Это так замечательно, когда есть кого ждать. Кстати, мы узнаем заранее о ее приходе. У нее привычка: как только она просыпается — сразу включает магнитофон. Она не может ни секунды без этих диких звуков. Ну, как я в свое время! Ха-ха-ха…
Он. Учти! Я соглашаюсь, не потому что я… я…
Она. Употреби слово «боюсь». Лучше слова все равно не найдешь…
Он (кричит). А потому что ты — истеричка! Психопатка! Если я не соглашусь, у тебя возникнет очередной сумасшедший пунктик. Как сейчас этот пунктик с грибами. (Остановился)
Она. Ты замолчал, чтобы я еще высказалась про волнующие грибки. А я молчу. Заметь, я молчу!
Он (взбешенный тем, что так просто попался). Ты — сумасшедшая, понимаешь? У тебя — неустойчивая психика!
Она (сокрушенно). Да, да… Только жаль, что ты так повторяешься. Даже страх тебя не извиняет.
Он (заводясь все больше). Тебя выгнали отовсюду! Твое имя не могут слышать! В кино! На радио! Волосы у людей встают дыбом…
Она. И на телевидении со вчерашнего дня, не забудь…
Он. Да! Да! И на телевидении! Это я рекомендовал тебя на роль.
Она. Маляра…
Он. Сколько красноречия для этого потратил… А! Но я уверен — ты нарочно туда не пошла! Нарочно! Потому что ты — садистка!
Она (нежно). Пардон, но мне как-то не приглянулось играть маляра, в то время как она будет играть — меня… Меня! Она! А я — маляра!
Он (не слыша и не слушая). Если хочешь знать… Тебя держали в театре из-за меня! Из-за меня, понятно? Я унижался! Я кланялся, и они тебя держали! Не из-за твоего великого таланта, на твой талант они плевали, поверь!
Она. Верю. Верю, что на талант они плевали. Ха-ха-ха!
Он. Но ты умудрилась упиться на гастролях и упасть на клумбу перед гостиницей. Нет, единственное, что я хочу, — это забыть тебя, понятно?
Она. Забыть — это понятно. (Усмехнувшись .) Хотя забыть — это такая роскошь…
Он. Я хочу забыть, что я имел к тебе хоть какое-то отношение. Я хочу забрать кроссовки.
Она. И тренировочные брюки.
Он. И забыть, забыть, забыть — все, как страшный сон. У меня другая жизнь, другая семья…
Она (сокрушенно). Да! Да! И не одна…
Он. И не одна. У меня семьи, жены, тещи, дети! И все просят! И всем нужно! И я снимаюсь, звучу по радио, теперь уже пишу пьесы. И все мало! И все твердят, что я жадный. А я усталый. Усталый! Вчера у меня поломалась машина… и я ловил такси на Арбатской площади… под огромным своим лицом на кинотеатре «Художественный»… Я бегал под собою потный, маленький… И думаю: какое я имею к нему отношение? У него улыбка размером с автомобиль… Зуб больше, чем весь я… И никаких проблем! А я должен бегать, догонять, добывать и, главное — вовремя за вас всех отвечать! А я устал! Я снимаю с себя ответственность, хотя бы за тебя! После всего этого жуткого представления.
Она. Давай тебя жалеть! Я всегда хорошо умела жалеть.
Он. Учти! Я возьму кроссовки… и брюки… И навсегда… Нет, это сплошная паранойя! Играть пьесу… в третьем часу ночи… Ей втемяшилось… Послушай, ты достаточно взрослая баба! Тебе уже…
Она. Пожалуйста, не говори, сколько мне лет… Пощади меня, родной…
Он. Ты сидишь в этой страшной квартире — одна… И все время что-то выдумываешь… И про грибы… какие-то… Ну хорошо, тебе втемяшилось играть! Ради бога! Играй! Всю пьесу будешь играть?
Ознакомительная версия.
