Я была очень тронута, тем более что Адам показался мне измученным. Что ему пришлось пережить? Или, напротив, не пришлось? Мне это неизвестно. Очевидно, он испытал – и до сих пор испытывает – хандру, он утратил присущие ему прежде бодрость и жизнерадостность.
Мне плевать… Пусть, вновь обретая друг друга, вы не становитесь счастливыми, зато перестаете быть несчастными; вот такое лечение, немного медленное, бессловесное, чуть ли не мрачное, но я предпочитаю эту угрюмость тем страданиям, которые я испытывала прежде.
Когда мне исполнилось двадцать, одна гадалка предсказала: «Когда вы перестанете искать счастье, ваши поиски увенчаются успехом». Я приближаюсь к этому этапу. По опыту я знаю, что существование состоит не только из стремлений, восторгов, огня, но еще из компромиссов, прощений, настойчивости.
Моя юность закончилась в Париже, когда мы с Адамом расстались.
С тех пор как он приехал ко мне в Монреаль, началась моя зрелость.
Мы перестали испытывать друг к другу страсть, гнев, ненависть, те чувства, которые нас возбуждали, зато теперь наши отношения пропитаны доверием, непринужденностью, мягкостью. Раньше мы находились в противоборстве; сегодня мы прилаживаемся друг к другу. Иногда меня вдруг охватывает пессимистическое настроение, я вздыхаю и признаюсь себе в том, что являюсь для Адама тихой гаванью, где он приходит в себя после поражения; однако большую часть времени я дышу полной грудью, уверенная в том, что я ему дорога.
Ты, наверное, улыбаешься, читая мое письмо, Лили, поскольку мы с тобой антиподы, не только в географическом, но и в чувственном плане. Для тебя успех заключается в том, чтобы завоевать, для меня – в том, чтобы сохранить. Разница громадная!
Кто прав? Кто ошибается?
Ни одна из нас.
Любовь не поддается логике, не слушает доводов рассудка, ей не нужны доказательства или правда: она зависит от личного выбора.
В XVII веке философ Паскаль, констатируя тот факт, что доказать существование Бога невозможно, предложил пари. Несмотря на множество сомнений, он обосновал, что если верить в Бога и почитать его, выиграешь значительно больше, чем если в него не верить.
Думаю, с любовью то же самое. Поспорим на нее. Представим, что она существует. Пусть она будет моим вызовом. Любовь интересует меня больше, чем обольщение, наслаждение, даже счастье.
Я желаю тебе успехов в твоей новой австралийской жизни и прилагаю к своему письму флакон духов «Cuir de Russie», тех самых, которыми ты начала пользоваться сразу, как только я тебе их подарила, перед отъездом в Париж. Они тебе по-прежнему нравятся?
Луиза
P. S. Год назад, когда я приземлилась в Монреале, в отчаянии после нашего разрыва с Адамом, как-то вечером я мечтала о том, чтобы найти эликсир, способный вернуть любимого. Как бы странно это ни прозвучало, я не удовольствовалась одними мечтами: я его нашла.
В один прекрасный вечер будущее вдруг оказывается прошлым, и тогда мы оглядываемся назад – и видим свою молодость.
Луи АрагонЗапущенный зимний сад. Две двери ведут наружу – в английский парк, также в очень запущенном состоянии. Одна из этих дверей – из теплицы, другая – из коридора, который относится к самому дому. С одной стороны – площадка лестницы, ведущей наверх, в жилые комнаты. С другой – проход в кухню, которую мы угадываем. Вся мебель зачехлена – свидетельство того, что в доме давно никто не живет. И только высокие старинные часы с маятником не покрыты саваном: они стоят в углу, тикая сурово и торжественно.
Со стороны парка приближается мужская фигура в темном пальто. Человек вставляет ключ в замок двери в теплицу, замок сопротивляется, человек упирается плечом, и дверь со скрипом поддается.
Александр, интересный мужчина лет шестидесяти, входит медленно, почтительно, даже с некоторой робостью. В его лице сохранилось что-то детское. Не решаясь ни к чему притронуться, он оглядывает помещение. Он явно взволнован и смущен. Из задумчивости его выводит звонок мобильного телефона. Он нехотя отвечает.
Александр. Да, мадам Дюкре-Домбазон, я уже здесь… Замóк слегка заело, но в итоге поддался… Что?.. Вот именно: «ржавчина – это артрит замочных скважин»… (Мученически возводит глаза вверх, раздраженный этой формулировкой.) Они тоже подвластны годам, это совершенно верно… Как и мы с вами, говорите? Вас надо записывать, это так глубоко… (Вздыхает, вынужденный выслушивать банальности своей собеседницы.) Да-да, «время придает вещам цену»… (Дверная ручка остается у него в руке, он смотрит на нее в изумлении.) Под временем вы имеете в виду изношенность?.. Ах, вы в высоком смысле… Ну да, извините, я-то видел в слове «время» исключительно низкий смысл… (Пытается прикрепить ручку обратно.) Нет-нет, я вас слушаю… Что я об этом думаю?.. Я, видите ли, мадам Дюкре-Домбазон, не способен думать так стремительно. Я только вошел, причем начал с павильона в саду, а в доме еще не был… Ах вот как… Я не сомневаюсь ни одной секунды, что у вас есть другой клиент, которого очччень интересует эта усадьба, иначе вы были бы исключением из всех агентов по продаже недвижимости, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело… Это прекрасная порода людей – очень заинтересованные клиенты… (Пауза, он слушает.) Вот тут вы правы, такие усадьбы попадаются довольно редко. (В отчаянии, себе под нос.) Зато выслушивать всякую банальную ерунду… (Громче.) Что? Всё в доме – тех самых времен? (Раздосадованный глупостью этой фразы.) На это не возразишь, вопрос только – каких именно «тех»?.. (Негромко, явно забавляясь замешательством собеседницы.) Нет, пожалуй, Карла Великого – это все-таки вряд ли… Наполеона Третьего? Так обычно говорят, когда не знают… Шарля де Голля? Наверняка!.. Вот и новый стиль: Шарля де Голля… (Громче.) А может, Навуходоносора? Очень похоже на его стиль… Стиль Навуходоносора – вы считаете, вероятно? Что ж, на том и сойдемся… Что вы?.. Да, связь здесь неважная… «Преимущество»?.. А если бы не было водопровода, вы бы сказали, что это значительно снижает счета за воду?.. Разумеется, там, где связь плохая, отдыхается просто великолепно! Надо бы проверить, как с этим обстоит дело на кладбище, где я купил себе участок. (Подходит к часам и поглаживает их массивный дубовый корпус.) Да нет же, мадам Дюкре-Домбазон, вы меня не так поняли… Я вовсе не прошу вас уступить, я только… (Громче.) Благодарю вас за предложение снизить цену, но я еще не принял никакого решения, я только что приехал и еще почти ничего не видел!.. (Устало.) Может, это и хорошо, когда связь не годится, только орать приходится так, словно телефон только что изобрели… (Машинально открывает дверцу часов и приводит в движение маятник.) Да, я вам перезвоню… Так будет лучше… Всего доброго. (Закрывает дверцу часов и отворачивается, не замечая, что часы покачнулись и теряют устойчивость.) Хорошо… Обязательно… До свидания, мадам Дюкре-Домбазон!
Александр отключает телефон. В это мгновение часы обрушиваются на него сзади. Увлекаемый часами, он с воплем падает за диван. Резкий звук ломающейся мебели.
Пауза.
Внезапно обстановка меняется. Чехлы с мебели исчезают, мебель оказывается новой и в отличном состоянии. Поют птицы, разливается яркий свет, и на сцене в несколько мгновений воцаряется летнее утро.
Появляются двое молодых людей, юноша (Саша) с девушкой (Бетти) играют в горелки, он преследует ее.
Бетти. А здесь что?
Саша. Ловушка!
Бетти. Как это?
Саша. Опасная зона – волчье логово! (Приближается к ней.) Я здесь сплю, когда гощу у бабушки.
Бетти. Так, значит, волк – это ты и есть?
Саша. Только если ты согласна на роль ягненка…
Бетти (со смехом пожимает плечами). Я, вообще-то, могу быть и волчицей!
Саша. Еще лучше!
Бетти. Между прочим, у зверей командует самка! (Целует его в губы, он радостно поддается, они обнимаются, сплетаются, и тут на пороге появляется Бабушка.)
Бабушка (при виде целующейся пары застывает на месте). Только не это!
Саша и Бетти подскакивают от неожиданности.
Саша. Что такое?
Бабушка. Это ужасно!
Саша. Ты что, ба?
Бабушка. Это не к добру! Чует мое сердце, кому-то здесь не поздоровится!
Саша. Ничего не понимаю… Бабушка!
Бабушка (совершенно другим тоном, ласково). Что, миленький?
