главного врача ждал, потом час с ним ругался.
Л и д и я И в а н о в н а. Нет, ты просто ненормальный, Димка! Не мог Юре сказать? Позвонил бы он в эту больницу, и все.
Р ы ж о в. Это не его район.
Л и д и я И в а н о в н а. У нас там за столом все районы сидят.
Р ы ж о в. Ты же знаешь — не люблю я этого… Вот склероз, я же ее не предупредил! Извини, я сейчас…
Л и д и я И в а н о в н а. Куда ты?
Р ы ж о в. К горничной. Ей завтра мать в больницу везти. (Убегает.)
Л и д и я И в а н о в н а. Сумасшедший! Нет, просто сумасшедший! (Садится в кресло, закуривает.) И, вы знаете, он всегда такой был. Все у него вдруг! Вдруг уехал, вдруг приехал… Как он оперирует, просто не представляю! Нет-нет, вы не подумайте — хирург он великолепный. О нем грандиозная статья была недавно в немецком журнале, сама читала. Впрочем, он еще в институте подавал надежды, в ординатуре оставляли. И опять это вдруг! Вдруг женился, вдруг махнул в этот Нерчинск…
О л я. В Ачинск.
Л и д и я И в а н о в н а. Да-да, в Ачинск. Ну, что заставило его бросить Москву, уехать в эту глушь…
О л я. Он говорил, что там большие возможности для самостоятельной работы, для практики…
Л и д и я И в а н о в н а. Попрактиковался бы лет пять, и хватит. Впрочем, Диму я не виню. Ах, если б он попал в хорошие руки! Многое зависит от жены. Пусть наши мужья остаются в приятном заблуждении, что в семейном оркестре они — первая скрипка. А ноты? По чьим нотам они играют? Даже на самом изумительном страдивариусе можно и Моцарта сыграть, а можно и «Чижик-пыжик». Что у Юры моего административный талант, еще в институте ясно было. А он, представьте, рвался практиковать. «Я врач, я должен лечить!» Но я же сумела его убедить, направить. И вот, пожалуйста, — дай бог, как говорится… А Дима — в хороших руках Дима академиком мог бы стать.
О л я. Кажется, он и сейчас доволен своей работой. Когда о ней рассказывал, глаза горели.
Л и д и я И в а н о в н а. Я вижу, он вам понравился. Женщины любят таких непрактичных чудаков с горящими глазами. Вот только замуж почему-то выходят за других.
О л я. А вы счастливы?
Л и д и я И в а н о в н а. Для женщины, которая выдает замуж свою дочь, этот вопрос скорее теоретический. Если у Веры с Мишей получится не хуже, чем у нас, что ж — буду счастлива.
О л я. У вас славная дочка. И Миша мне понравился.
Л и д и я И в а н о в н а. Нет, правда, милый парень? Жаль только, что сразу в армию. Хотя и в этом есть свои плюсы: после армии легче поступить в аспирантуру.
О л я. А если он не захочет?
Л и д и я И в а н о в н а. Захочет, как миленький захочет! Сегодня мужчина без степени — это не мужчина, а полуфабрикат.
Возвращается Р ы ж о в.
Р ы ж о в. Все, можем идти.
Л и д и я И в а н о в н а. Ты что, так в плаще и пойдешь?
Рыжов снимает плащ.
Рубашку-то застегни, недотепа! Боже, где твой галстук? Дай сюда!.. Помнишь, как я вам галстуки завязывала перед экзаменами?
Р ы ж о в. Это Юрке, наверно. Я галстуки не носил.
Л и д и я И в а н о в н а. За двадцать пять лет позволительно и забыть. Я ведь года через два бабушкой буду.
Р ы ж о в. Может, и раньше?
Л и д и я И в а н о в н а. Раньше я им не разрешу. Вере еще два года учиться. Идем!
Р ы ж о в. Подожди, я подарки захвачу. Вызывай лифт, я догоню.
Л и д и я И в а н о в н а. До свидания, Ольга Васильевна. Приятно было с вами познакомиться.
О л я. Мне тоже.
Л и д и я И в а н о в н а уходит.
Р ы ж о в. Ну, как она вам, Ольга Васильевна?
О л я. Энергичная. Деловая. И выглядит хорошо… Скажите, Дмитрий Михайлович, она и раньше такая была?
Р ы ж о в. Какая?
О л я. Ну вот — такая…
Р ы ж о в. Да.
О л я. Значит, хорошо сохранилась…
В дверь заглядывает Л и д и я И в а н о в н а.
Л и д и я И в а н о в н а. Димка, это черт знает что такое!
Р ы ж о в уходит. Из спальни выходит К у р а г и н.
К у р а г и н. Сколько ж это я проспал? (Смотрит на часы.)
О л я. Около часа.
К у р а г и н. …Митяшин не звонил?
О л я. Нет.
К у р а г и н. Ну и черт с ним! Откровенно говоря, общение с ним — не самая большая радость. Самодовольный хвастун. А каким тоном разговаривал… Будто я перед ним козявка какая-нибудь… Так и хотелось сказать, что о нем думаю…
О л я. Чего ж не сказал?
К у р а г и н. Олечка, когда человек говорит то, что думает, возникает вопрос: а думает ли он?
О л я. Андрей, а ты марки когда-нибудь собирал?
К у р а г и н. Чего?
О л я. Марки, почтовые.
К у р а г и н. Зачем?
О л я. Не знаю… Интересно, наверно.
К у р а г и н. Олечка, мне марку рудника держать надо. И как можно выше.
О л я. А Дмитрий Михайлович собирает.
К у р а г и н. И пусть собирает, тебе-то что?
О л я. Знаешь, он в институте любил одну девушку, а женился на ней его друг, который на фронте его спас. Дмитрий Михайлович из Москвы уехал, чтоб им не мешать — придумал, что женился. И до сих пор, кажется, ее любит. И об этом никто не знает. Даже Юрий Сергеевич.
К у р а г и н. А ты — знаешь?
О л я. Рассказал… Бывает иногда — нужно человеку, просто необходимо с кем-нибудь поделиться. Даже с незнакомым, с первым встречным…
К у р а г и н. Положим, первым встречным для него был я. Впрочем, вся эта история — чушь, ты меня извини, сентиментальная чушь… Коньяк двадцатилетней выдержки я еще понимаю, а это… это смахивает на какой-то старинный роман. Я даже вспомнил, на какой. Чернышевский, «Что делать?». Там один благородный товарищ, вроде твоего доктора Айболита, тоже жену своему другу оставил, а сам куда-то исчез… Как его звали — напомни.
О л я. Лопухов.
К у р а г и н. Вот-вот, и фамилию ему Чернышевский соответствующую придумал. Да хватит об этом лекаре! Никого не хочу ни слышать, ни видеть — только тебя…
Звонит телефон.
Извини! (Снимает трубку.) Алло!
М у ж с к о й г о л о с. Привет, старик! Это я. Ты готов? Через десять минут выходи. Рафик наш министерский знаешь? Я прямо к гостинице подъеду.
К у р а г и н. Извини, Жора, обстоятельства у меня изменились…
М у ж с к о й г о л о с. Какие обстоятельства?!
К у р а г и н. Чувствую себя неважно.
М у ж с к о й г о л о с. Слушай, Курагин, ты после «Арагви» никуда больше не заглядывал? Да я Вернадского из списка вычеркнул вместе с его эпохальным докладом! Собирайся и выходи!
Курагин вешает трубку.
О л я. Митяшин?
К у р а г и н. Олечка, я еще днем хотел тебе все сказать… В Нижнем Тагиле совещание, Жорка предложил мне выступить в прениях. Основной доклад первым зам делает. Представляешь, что это для нас с тобой значит?
О л я. Пока нет.
К у р а г и н. Я этого зама раз в году вижу. А тут — пять дней в одной гостинице, в одном самолете…
О л я. Ты улетаешь? Когда?
К у р а г и н. Сейчас. Через десять минут машина придет.
О л я. Значит, ты все знал? И когда за шампанским бегал, и когда подруге звонил! Знал — и молчал!
К у р а г и н. Для кого я это делаю? Для себя, что ли? Что я,
