Потом промчались красные пожарные машины.
Потом пролетел вертолет.
Володя сказал:
— Дальше не еду. Куда там, не проберешься…
И Галя с Дорджей, посовещавшись, выгрузили чемоданы и двинулись пешком туда же, вперед, куда спешило на аврал все ущелье.
В июньский полдень глаза ломило от снега. Белым-бело… Галя щурилась, оглядывая вишневые сады в цвету, заваленные снегом; заваленную снегом пасеку, гудящую роями растревоженных пчел; загорелых людей, голых по пояс, — они разгребали сугробы; и бульдозер вгрызался в белые стены завала.
Странно, и Галя и Дорджа нисколько не были подавлены грозной стихией: они были настолько чужие в этом ущелье, что им было весело вдвоем. Так, без причины… Никому не было до них никакого дела. Сотни людей — из мехколонны, с ближайшего строительно-монтажного поезда, лесорубы-комсомольцы, счетоводы из Управления строительства дороги, няньки из детсада, вооружась лопатами, раскидывали снег. Торговая сеть ставила свои палатки — Гале было весело пить лимонад из горлышка бутылки, стоя в снегу под жарким июньским солнцем.
А потом было еще веселее: в авральной суматохе юноша и девушка играли в снежки. В тревоге аврала, какой бывает лишь в минуты больших пожаров или землетрясений, Дорджа и Галя бегали вокруг чемоданов и играли в снежки. Подумать только — в июне! Нападал Дорджа. Он уже поработал лопатой, отобрав ее у какого-то старика, а теперь, голый по пояс, сухощавый и смуглый, гонялся за Галей, забрасывая ее снежками.
— Вот тебе! Вот тебе! Хорошо?.. Хорошо?..
Галя защищалась, закрыв лицо руками.
— Да, тебе хорошо…
И оба смеялись, не отдавая себе отчета в том, как переломилась их безмятежная мирная поездка, как нарушилось течение их жизни… Какое это имело значение!
— Вот тебе! Вот тебе! Хорошо?..
— Да, тебе хорошо…
5
По временной автодороге, вьющейся вдоль железнодорожного полотна, мчались два «газика» и ЗИЛ. Встречный грузовик поспешно свернул — начальство! У края лавины они остановились. Вылезли инженеры.
Начальник строительства, не выйдя из машины, отдавал распоряжения. К нему со всех концов бежали люди. Кирилл Кириллович Калинушкин — тучный мужчина в белом кителе и в путейской фуражке со сломанным козырьком. В ухе — шнурок от слухового аппарата, в нагрудном кармане — батарейка. Поглядывая по сторонам, он мастерил из газетного листа бумажного гуся. За спиной у него маячил Спиридонов, главный инженер, сухощавый и скучный, с завязанным горлом.
— Паровоз бы вытолкнуть! В снегу по самые колосники!.. — кричал подбежавший машинист.
— Возьмите бульдозер. Скажите — я приказал, — отдавал распоряжение Калинушкин. — Верховая мех-колонна, говорит Калинушкин… — склонялся он над ящиком рации, установленным на сиденье между ним и шофером. — На каком пикете у вас граница лавины?..
— Движение прервано, пожалуй, на месяц, — вздыхал за его спиной Спиридонов.
— Ну, это ваша интер-тре-пация… Солдат надо вызвать…
— А вот и следователь приехал, — вздыхал Спиридонов. — Запахло жареным…
— А это суеверие, — с неожиданным юмором возразил Калинушкин.
Из подъехавшей машины действительно вылез чернявый и длинный как кочерга Селивон, следователь местной прокуратуры.
— Жертвы есть? — так он поставил вопрос ребром, подойдя к Калинушкину.
— Помилуй бог, это ж свободный участок.
— Материальный ущерб?
Калинушкин слегка подергал за хвост своего бумажного гуся.
— Цыплят по очереди считают. А вообще-то лето погибло, самый сезон.
— Кто несет ответственность?
Калинушкин наклонил голову.
— Не слышу…
— Кто должен был предусмотреть?
— Автор проекта, но…
— Точнее, инженер Летягин?
Калинушкин ответил не сразу.
— Я вижу, следователь ведет допрос по всей форме. «На месте происшествия».
— Разговор предварительный. Но моя обязанность…
Калинушкин подозвал одного из рабочих.
— Вы из местных? Случались раньше лавины?
— Такого и старики не упомнят, — ответил рабочий.
— Вот вам ответ, — сказал Калинушкин следователю и пояснил: — Никто не мог предвидеть.
В эту минуту в стекло машины перед носом Калинушкина влепился снежок.
— Галочка? — крикнул Калинушкин, не веря глазам.
Галя подошла к машине.
— Я тоже гляжу, а это сам Кирилл Кириллович, дядя Рика!
— На практику? Хорошо!
Калинушкин заметно повеселел.
— Вам-то хорошо, а мне чемодан руки оттянул. Вот вам письмо от папы.
— Видишь, как нам хорошо… — рассеянно говорил Калинушкин, пробегая глазами письмо старого товарища. — Красиво?..
— Ужасно! — восторженно согласилась Галя, не понимая иронии. — Яблони в цвету и снег…
— Садись, нечего тут… — Он пропустил ее в машину и похлопал бумажным гусем. — «Гуси-гуси, га-га-га…» Помнишь, у вас на даче?
— «Пить хотите? Да-да-да…» — подхватила Галя.
— Может быть, продолжим? — сухо напомнил о себе Селивон.
— К вашим услугам.
Но в ту минуту новое событие отвлекло внимание обоих от разговора. Послышались голоса:
— Поберегись! Камни летят!
— Эй, очумел, что ли?
— Жизнь, видать, не дорога.
— А нынче ему что так, что этак.
— Человек смерти ищет.
6
Некрасиво выглядели обрывы Джурского ущелья там, где сошла лавина. Исполинские сосны расколоты в щепу. Лиственные деревья — березы, бук, рябины — изогнулись, точно сабли. На косогорах дочерна сорван грунт.
Но склоны еще жили лавиной: с обрыва летели, скакали камни.
Беспомощно ужасаясь, люди видели, как под грозным камнепадом с фатальным спокойствием ехал всадник. Он придерживал коня, чтобы оглядеться получше, выбрать безопасный путь. Храпела лошадиная морда, и пена летела с удил.
— Ну, Чубчик, Чубчик…
Похлопывая коня по шее, всадник понукал его двигаться дальше под свистящими осколками, как под навесом.
— Вот вам и автор проекта. Летягин, — сказал Калинушкин, и трудно было понять, чего больше в тоне: восхищения или усмешки? — Легок на помине…
— Что значит «ле-гок на по-ми-не»? — спросил Галю любознательный Дорджа и вынул блокнот из кармана, чтобы записать непонятное выражение.
Ведя в поводу Чубчика, Иван Егорыч Летягин шел в снеговой траншее. Искал кого-то в толпе рабочих. Крупный, седой, загорелый человек в сером кителе с зеленым кантом (в форме, давно вышедшей из употребления), в сапогах со смятыми в гармошку голенищами, он грыз на ходу яблоко.
— Эй, Огуренков, вот ты где! Собирай своих молодцов, сходим на Чалый Камень. — Летягин бросил в снег яблоко: кисловато…
Молодой лесоруб сонными глазами поглядел на блистающую под солнцем снеговую вершину Джурского хребта и тихонько присвистнул.
— Чего там не видали… Ветер да лед. Да камушки летят.
— Меня поведешь, — сказал Летягин. — Никогда там не бывал. Расставим рейки по гребню, выкопаем шурфы, нанесем на план контур лавины.
— Не пройдем мы с тобой, Иван Егорыч, там воздух редкий, — улыбнулся Огуренков.
Рабочие тоже посмеялись.
— Годы не те, Иван Егорыч!
— Туда и молодой не всякий взойдет.
— И для здоровья вредно.
Летягин взглянул на говорившего.
— Жить вообще вредно.
Разговор шел почти рядом с машиной Калинушкина, но Летягин не торопился кивнуть ему головой.
— Мы-то пойдем, — сказал Огуренков, — а ты и Афоню вербуй, он ходок легкий, по любому опасному полю пройдет.
Маленький мужичок освобождал улей от снега. У него огневая бородка, каверзные глазки — странная помесь мичуринца-опытника с попом-расстригой, из тех, что бродят по таежным тропам, ищут лучшего от хорошего. На длинных космах касторовая просаленная шляпа.
— Пойдешь с нами, Афоня? — спросил Летягин.
Афоня не принял шутливого тона, отвернулся.
— Житья от вас нету, дьяволов… Люди говорят: взыщут с тебя за недосмотр.
Наступило неловкое молчание.
— Мало ли, что бабы болтают, — сказал Летягин.
