Пусть у души моей иных похитчиков-врагов не будет.
Влюбленным этот жребий люб: губами ты их души губишь,—
Пусть им отплаты, кроме губ, чей сладкий вкус медов, не будет.
И если о твоих устах я всем скажу, что я их видел,—
О том, что ложь в моих словах, мне лгать и пустослов не будет.
Не любо ли тебе, ответь, улавливать влюбленных в сети?
Пускай же для попавших в сеть кровавым твой улов не будет.
Как золото, я душу в дар рассыпал пред тобой, и тщетно,—
Но пусть твоему сердцу кар за зло его грехов не будет!
Жестов извив твоих кудрей — они измучили мне душу,—
Пускай ловить таких же змей у клада змеелов не будет.
В жилища всех людей земных да не войдет злой дух той пери,—
Тогда потребности у них в заклятьях колдунов не будет.
О, точка уст твоих — беда: Хафиз, как циркуль, закружился,—
Пускай никто и никогда свершать таких кругов не будет.
Без солнца твоего чела светить мне и луна не будет,
В саду, где роза не цвела, песнь соловья звучна не будет.
Скажите той, что жжет меня огнем мучительной измены:
Полночным светочем огня пусть для других она не будет.
И пусть, огонь свой не туша, она клеймит мне мукой душу,—
Я все стерплю, но пусть душа разлукой клеймена не будет.
Ты лишь уйдешь — и небеса весь мир мне превратят в былинку,
О солнце, пусть твоя краса вовек утаена не будет.
И, сколько б ни было, как ты, сердца смущающих красою,
Пускай на троне красоты другому власть дана не будет.
И пусть, сокрыв свой алый лик, кумир мой не хитрит двулично:
Взрыдаю я — и разве вмиг земля обагрена не будет?
Нельзя туда, где сад возрос, тебе входить с открытой грудью:
Ужель и лучшая из роз тобой посрамлена не будет?
Сто тысяч душ ты ловишь в сеть кудрей своих благоуханных, —
Как на базарах дешеветь у мускуса цена не будет?
Глаз нечестивицы страшись, не вспоминай о них вовеки,—
Пусть твоя вера, о Хафиз, набегом сметена не будет.
Меня ты — что ни миг — увы, клеймишь наветом,
Разлад во мне возник с собой и с целым светом.
Любовью одержим, тебе я отдал душу,
Но не со мной — с другим ты связана обетом.
Я больше не могу терпеть твои обиды,—
Безвинного слугу не даришь ты приветом.
Душа полна заноз от кар твоих жестоких,—
Зардел мой взор от слез, увы, кровавым цветом.
Жемчужина моя! Я — щедрый покупатель,
Но на торгах не я хозяин самоцветам!
Я сам себя спалил в огне моей печали,
Но даришь ты свой пыл льстецам, тобой пригретым.
Хафиз сгорел совсем от мук твоих укоров,
И ты — только зачем?— преуспеваешь в этом.
В тот миг, когда ты пьешь вино на пиршестве с другим, увы,
Все мое сердце сожжено — печалью я томим, увы.
И чем больней и горячей огонь измен в душе моей,
Тем горше слез моих ручей, больней очам моим, увы.
И диво: мукою такой, о ты, души моей покой,
Терзаешь душу день-деньской — тобою я гоним, увы.
Молю я ласк и доброты — не внемлешь любящему ты,
И все надежды отняты — ты мучишь гневом злым, увы.
Ни грех неведом, ни изъян тебе, тюрчанка дальних стран,—
Какой ты ни свершишь обман — он мною не судим, увы.
Придешь — не уходи хоть раз: ты — жизнь моя, а я угас.
Ведь жизнь уходит что ни час,— зачем же мы спешим, увы?
Хафиза губишь ты огнем, и в сердце у него — пролом:
Ты гневно рушишь ветхий дом, а гнев твой нерушим, увы!
Ты — роза в кущах красоты, цветок обворожительный:
В смущенье ввергнуты цветы твоей красой пленительной.
А попугай души охоч отведать твоих сладостей:
Рубины уст твоих — точь-в-точь как сахар искусительный.
В предсмертной муке я поник — живой воды испить бы мне,
Твои уста для горемык — родник воды целительной.
Не попрекай меня виной, что я тебя душой зову:
Что ни скажу я — ты со мной, душа, мой дух живительный.
Есть в кущах сада для утех самшиты с кипарисами,
Ты ж, кипарис мой,— лучше всех красою обольстительной.
Ты — солнце, и в лучах вокруг, как пыль, кружат красавицы,—
Все люди тебе — вместо слуг, а ты — султан властительный.
Хафиз, всем людям всех времен я дан на удивление:
Скажи мне, чем ты сам смущен — какой красой смутительной?
Зачем так зло меня казнишь ты разлученьем скорым,
Зачем других друзьями чтишь — идешь к ним с разговором?
Раба презреть и угнести, унизить тебе любо:
Другим ты — светоч в их пути, меня ж — клеймишь
