«Проволочив гремучий хвост…»
Проволочив гремучий хвост
Немало верст по курским шпалам,
Промчал наш поезд утром алым
Через Оку железный мост.
И в поле стал, на полустанке.
В купе — светло, а у окна —
Стеклянный голос коноплянки,
Заря, прохлада и весна…
Нет ни души. С реки доносит
Туманы ила и песков,
Да баба милостыню просит
С пучком убогих васильков.
Но, боже мой, каким ответом
И отзвуком единый раз
На бедном полустанке этом
Вся молодость моя зажглась!
Озноб зари, весны и счастья…
Там в поле было суждено
Мне жизни первое причастье,
И не повто́рится оно!
«О, беспощадная, унылая угроза…»
О, беспощадная, унылая угроза
Трех этих слов —
В последний раз!
Когда сентябрьская пылает роза
Среди ветров
В последний раз.
День отгорел и снял свои уборы,
Вздохни о нем!
Слетает ночь на темные просторы,
Шумит крылом
В последний раз!
И цвет, и звук, и в небе струйка дыма,
И ветра взмах,
В окне лицо, которое любимо,
Лицо в слезах —
В последний раз!
И был ли день, еще не схороненный
В грядущем дне,
И был ли час?
И даже ты, мой свет уединенный,
Ты светишь мне
В последний раз!
Ах, все вокруг живет так мало, мало,
Спешит цвести!
Вот было, есть, и вот уж прошлым стало…
Прости, прости,
В последний раз!
«Не окрылить крылом плеча мне правого…»
Не окрылить крылом плеча мне правого,
Когда на левом волочу грехи.
Не искушай, — я знаю, от лукавого
И голод мой, и жажда, и стихи.
Не ангелом-хранителем хранима я, —
Мечта-кликуша за руку ведет,
И купина твоя неопалимая
Не для меня пылает и цветет.
Кто говорил об упоенье вымысла?
Благословлял поэзии дары?
Ах, ни одна душа еще не вынесла
Бесследно этой дьявольской игры!
Нет, не грядущее мне дико,
А прошлое небытие!
Ужель с младенческого крика
Возникновение мое?
Меня иному память учит.
Пусть жизнь из мрака начата,
Порой томит ее и мучит
Воспоминания тщета.
И часто по дороге древней
Я духом возвращаюсь вспять,
Чтоб проследить мой путь кочевный
И нить в прошедшем оборвать.
Но нет конца ей, вдаль бегущей…
И я, раздумьем жизнь дробя,
На миг и в прошлом, как в грядущем,
Теряю в вечности себя!
Когда архангела труба
Из гроба нас подымет пением,
Одна нас поведет судьба
По рассветающим селениям.
И там, на берегах реки,
Где рай цветет нам уготованный,
Не выпущу твоей руки,
Когда-то на земле целованной.
Мы сядем рядом, в стороне
От серафимов, от прославленных,
И будем помнить о земле,
О всех следах, на ней оставленных…
«Любовь, любовь, небесный воин!..»
Любовь, любовь, небесный воин!
Куда летит твое копье?
Кто гнева дивного достоин?
Кто примет в сердце острие?
Ах, я боюсь, что мимо, мимо
Летит благословенный гнев!
О, будь, любовь, неумолима
Ко мне, надменнейшей из дев!
Твоих небесных своеволий
Возжаждала душа моя.
Дай гибели, дай сердцу боли
Пронзающего острия!
Мое смирение лукаво,
Моя покорность лишь до срока.
Струит горячую отраву
Мое подземное сирокко.
И будет сердце взрыву радо,
Я в бурю, в ночь раскрою двери.
Пойми меня, мне надо, надо
Освобождающей потери!
О час безрадостный, безбольный!
Взлетает дух, и нищ, и светел,
И гонит ветер своевольный
Вослед за ним остывший пепел.
«Высокомерная молодость…»
Высокомерная молодость,
Я о тебе не жалею!
Полное пены и холода
Сердце беречь для кого?
Близится полдень мой с грозами,
Весь в плодоносном цветении.
Вижу — с блаженными розами
Колос и терн перевит.
Пусть не одною усладою —
Убылью, горечью тления,
Смертною тянет прохладою
Из расцветающих недр, —
Радуйся, к жертве готовое,
На острие вознесенное,
Зрей и цвети, исступленно
Сердце, и падай, как плод!
«Таро — египетские карты…»
Таро — египетские карты —
Я разложила на полу.
Здесь мудрость темная Астарты, —
Цветы, приросшие к жезлу,
Мечи и кубки… Символ древний,
К стихиям мира тайный ключ,
Цветы и лев у ног царевны,
И голубой астральный луч.
В фигурах, сложенных искусно,
Здесь в треугольник, там в венок,
Мне говорили, светит тускло
Наследной истины намек.
Но разве мир не одинаков
В веках, и ныне, и всегда,
От каббалы халдейских знаков
До неба, где горит звезда?
Все та же мудрость, мудрость праха,
И в ней все тот же наш двойник —
Тоски, бессилия и страха
Через века глядящий лик.
«Фаусту прикидывался пуделем…»
Фаусту прикидывался пуделем,
Женщиной к пустыннику входил,
Простирал над сумасшедшим Врубелем
Острый угол демоновых крыл.
Мне ж грозишь иными приворотами,
Душу испытуешь красотой,
Сторожишь в углах перед киотам
В завитке иконы золотой.
Закипаешь всеми злыми ядами
В музыке, в преданиях, в стихах,
Уязвляешь голосами, взглядами,
Лунным шаром бродишь в облаках.
А когда наскучит сердцу пениться,
Косу расплету ночной порой, —
Ты глядишь из зеркала смиренницей —
Мною, нечестивою, самой.
«Утратила я в смене дней…»
Утратила я в смене дней
Мою простую радость жизни,
И прихоти души моей
Все безотрадней, все капризней.
Как помнить ваш певучий зов,
О легкой жизни впечатленья,
Бесцельной радости кипенье,
Очарованье пустяков!
Я их забыла. Труден путь.
Мой груз мне душу тяжко давит,
И мысль, мешая отдохнуть,
Моею жизнью ныне правит.
И тяжким шагом, не спеша,
Как труженик в толпе блаженной,
Проходит с ношею священной
Загроможденная душа.
Такое яблоко в саду
Смущало бедную праматерь.
А я, — как мимо я пройду
Прости обеих нас, создатель!
Желтей турецких янтарей
Его сторонка теневая,
Зато другая — огневая,
Как розан вятских кустарей.
Сорву. Ужель сильней запрет
Веселой радости звериной?
А если выглянет сосед —
Я поделюсь с ним половиной.
«Яблоко, протянутое Еве…»
Яблоко, протянутое Еве,
Было вкуса — меди, соли, желчи,
Запаха — земли и диких плевел,
Цвета — бузины и ягод волчьих.
Яд слюною пенной и зловонной
Рот обжег праматери, и новью
Побежал по жилам воспаленным,
И в обиде божьей назван — кровью.
