* * *
Что случилось,
Молодость,
С тобою?
Говори
И не щади меня.
Расстреляв последнюю обойму,
Почему не вышла из огня?
Почему,
Взрывая крепость быта,
В сердце бьют
Обугленные дни?
Скольких мы оставили убитых,
Так и не успев
Похоронить!
Поле, поле...
Поле не пустое.
Я до самой смерти
39
Пронесу –
Жители,
Спешившие на стоны,
Псов голодных
Видели в лесу.
Я поверю
Снам и ворожеям.
Молодость,
У скорбного села
Почему осталась в окруженье
И ко мне
Пробиться не смогла?!
Вспомню – плачу.
Не могу.
Нет власти:
Слышу,
Вижу,
Как идут бои.
На бегу
Редеющие части –
Годы отходящие мои.
ОГНЕВАЯ СТРАНА
Забери меня, память,
Домой пусти,
К тем дымам,
Что гуляли в овсе.
Огневая страна моей юности,
Ты во мне –
Навсегда, насовсем.
Обними меня
Давними стужами,
Чтоб не смог я
Уйти никуда!
Ослепленный тобой
И контуженный,
Не в свои
Завернул я года.
Ни огня.
Ни окопа.
Ни выстрела.
Раскаленный
Подай карабин!
И дождями
Бинты мои выстирай,
Забери ты меня,
Не губи.
Что ж ты, Родина,
Что же ты,
Что же ты?..
Никогда я не бил наугад.
40
Я по крику,
По хрипу,
По шепоту
Различу
Своего
И врага.
ПО РАЗЛОМАМ ВОЕННОЙ ЗЕМЛИ
Юз Алешковский устроил бунт
в армии в 1949 году, за что был
осужден на четыре года, а
впоследствии эмигрировал. Михаил
Сопин сделал примерно то же самое
через два года, был признан
шизофреником, и это клеймо
осталось на всю жизнь. Случилось
это так.
После войны Мишка, имеющий к
тому времени пятиклассное
образование, жил с бабушкой на
курщине, работал в колхозе. Потом вернулся в Харьков, кончил ремесленное училище.
Вместе с матерью трудился токарем на заводе, где когда-то служил испытателем танков
его отец. Но надолго там не задержался - ушел бродяжничать вместе с подростками, сбе-
жавшими из колонии Макаренко. Ребята «прокатились» до Владивостока и обратно. В
1949 году Михаил был арестован за хранение оружия. Отбывал на строительстве котлова-
на Цимлянской ГЭС. Через полтора года освободили по амнистии.
И почти сразу – армия. Михаил был зачислен в танковый десантный батальон - по
тем временам, войска элитные. Он был водителем-механиком.
О послевоенной Красной Армии обычно отзываются хорошо: дедовщины еще нет.
Однако вспомним фильм «Анкор, еще анкор», который не могут простить режиссеру Пе-
тру Тодоровскому генералы. Были, были и в той армии свои проблемы...
Одна из них - расслоение: тех из начальственного состава, кто «не нюхал пороха», и
призывников, побывавших в полосе боевых действий. Опаленные войной не признавали
унижения, неуважения к личности, мелочных придирок. Они легко вступали в конфликты,
реагировали нервно, могли стать непредсказуемыми в поведении. Например, заходит лей-
тенант в казарму перед сном, требует выстроиться по форме, а солдату надоело обуваться-
разуваться. Он сунул портянки под матрац, а сам голыми ногами - в сапоги. У лейтенанта
взор зоркий:
- Это что такое из-под матраца торчит? Что за сопли?
- Это не сопли, а солдатские портянки!
- Мо-олчать! Ты в какой армии служишь?
- В американской!
- Что-о-о?!
41
- Вы что, сами не знаете, какая здесь армия? (И поехало-пошло...).
Не когда-нибудь, а в час ночи, когда сон солдата должен быть особенно крепок, его
вызывают в штабную комнату на проработку. Михаил сорвался и, схватив автомат,
побежал за лейтенантом, а когда его стали окружать, забаррикадировался в пирамиду с
винтовками, готовый отстреливаться до последнего.
Армейскому руководству хватило мудрости уговорить солдата сдаться, а доводить
дело до трибунала не захотели: это бросило бы пятно на образцовую часть. Проще
представить взбунтовавшегося солдата «дуриком». Михаила отправили в больницу, где он
объявил голодовку. Впоследствии был списан с воинской службы с «волчьим билетом», в
котором указывалось, что такой-то по состоянию здоровья не имеет право работать с
техникой, моторами и вообще быть принятым на престижную, оплачиваемую работу.
Этот «пунктик» сопровождал Сопина по всей жизни. Приходит, бывало, устраиваться на
работу сантехником, а там требуют паспорт и военный билет. В паспорте отметка: выдан
по справке об освобождении. А в военном билете...
Михаил по карманам похлопает и, как бы опомнившись, улыбнется широко:
- Забыл дома! Да вы на меня посмотрите: ну конечно, военнообязанный! Разве не
видно? (Фигура крепкая, грудь колесом).
При тех должностях, которые он занимал, формальности не соблюдались...
* * *
Когда первый мороз
Опушит
Тополя чистым мехом,
Кто-то в окна стучит,
И зовет,
И ответ мне дает:
«Это я,
Твое имя,
Пропавшее без вести эхо,
Перекатная голь,
Беспризорное детство твое».
И туда обернусь,
И сюда погляжу:
Как ты? Где ты?
Я же сам очевидец:
Ты убито…
Ахтырка… Бои…
А на темном стекле
Обнаженно,
До резкого света:
Ирреальная явь,
Темно-красные слезы мои.
* * *
Дымя,
Мимо изб,
Мимо пашен
Раскатно
Грохочет состав!
А юность
Мне машет и машет,
42
Тревожно
На цыпочки встав.
В бушлате,
Худая-худая,
Как в послевоенном селе,
Наверное, знает – куда я,
Глядит обреченно вослед.
Бомбежки,
Составы,
Обвалы
В жестоком остались былом.
Когда же ты, жизнь,
Миновала,
Со всем, что сбивало и жгло?!
По сердцу –
Скребущие звуки.
Постой!
Обернись в пол-лица...
Скажи мне,
Что этой разлуке
Не будет. Не будет конца!
Скажи!
Я смогу возвратиться!
Хотя бы ладонь подыми!
Но поезд –
Ах, черная птица!..
Крылато качает дымы.
* * *
Как трудно уходить
Из той поры:
Открыл окно,
И в спелый дождь –
Руками!
За садом звезды,
Что твои костры.
Какое счастье
В этой жизни –
Память!
Давным-давно
Не тот уж
Блеск в глазах.
И мир не тот –
От яви до преданий.
А я и сотой доли не сказал
О том, что слышу,
К полю припадая.
Здесь, на земле
Случилось это все:
Ни ты меня,
Ни я тебя не бросил.
Но мертвый ветер
43
Разоренных сел
Нам не оставил
Ни руля, ни весел.
Холодные,
Голодные года
Сменили грохот
Тола и металла.
И вышло так,
Что вдруг и навсегда
Нас по Отчизне горькой
Разметало.
И мы с тобой
Такие не одни.
Ты говорила:
«Если выйти в поле,
То будет слышно,
Как летит над ним
Молчанье душ,
Запекшихся от боли».
* * *
Разметало
Сиротские рати
По разломам
Военной земли.
Никогда
Не собраться нам,
Братья.
Лиховеи наш путь замели.
За надежды,
Что были до мая,
