Сокрытость,
Злоба человечья.
Незримые свистят кнуты,
Переувеченных увеча.
Калеча явь,
Вторгаясь в сны,
Звенят, грозят стальные путы.
Влачат гиганты кладь страны.
Сидят на козлах лилипуты.
Ошеломленные, с трудом
Живем, в невежестве и в шоке.
Пока рядились строить дом,
Кузнец сковал к нему решетки.
* * *
Вечно борьба или бой –
Ради калечных оваций.
Тяжко нам, русским, с собой
Наедине оставаться.
Тысячу лет я в пути.
Тысячу лет - все знакомо!
Тысячу лет не уйти
Из сумасшедшего дома:
Бесятся, рушат, творя,
Курточки, форменки, шубки...
Вытекший глаз фонаря.
Жутки
Российские
Шутки.
ТОЛПА
Во многоглазом тулове
Нет Бога.
Она всегда
За божеской межой:
Двулика. Самоедна и убога.
И каждый самому себе - чужой.
114
В кликушестве сильна.
В добре нема.
Над разумом владычествует тьма.
* * *
Память, память...
Стар я, болен?
Как я нынче одинок!
Тянет сердце возвратиться
В мир иллюзий на денек.
Нет, не плачу я, не плачу...
Это там, в груди, в глуши
Одиноко стонет кляча
Дико загнанной души.
* * *
Плакун-трава
В заросших межах.
Глазами к стенке - образа.
Очаг мой отчий –
Дом приезжих.
Цветет кукушкина слеза.
Над безразличья океаном,
От глуми массовой спеша,
Куда, куда ты
Курсом рваным
Спешишь одышливо, душа?
* * *
Я знал тебя, Россия,
Всякой, разной:
Полубезумной – в пятилетках казней,
Под карлика, ублюдочного хана
Ложащеюся мстительно и пьяно,
Этапной,
Атакующей в бою!
И задыхаясь,
Говорю упрямо:
Все вижу, светлая,
Все помню, мама,
Кладя ладонь
На голову твою.
РОССИЯ - ЭТО МЫ
Гляди, душа –
В снежинках млечных лица.
Они во сне
Врачуют сны людей:
Богатым - рай,
115
Голодным - пища снится,
Толпе - волхвы,
Ущербным - блуд идей...
Такие мысли
На странице белой.
Пока пуста –
Ни света в ней, ни тьмы.
Убийц к ответу звать –
Пустое дело.
Все в нас самих.
Россия - это мы.
(Из сборника «Обугленные веком»).
НЕ СОЖЖЕНА СВЕЧА...
Тот, кому «повезло» быть
солдатом в сорок первом,
остается им навечно, даже если
ему было тогда десять лет. Тем
более - если десять, а выбор
сделан без присяги.
Напомним, что Михаил и сам
был из семьи военных, где
высоко ценилось и воспи-
тывалось чувство патриотизма
и долга. Его деды разошлись
разными дорожками - но все
считали, что сражаются за
Родину и свободу. Отец был
военным инженером, испытателем танков на 183-м танковом военном заводе
(Харьковском паровозостроительном). В конце тридцатых арестовали... Но - отпустили.
Мише было семь лет, но он запомнил, как ночью отец, держа в руках большевистский
партбилет, пил и плакал (очень странное поведение для военспеца и коммуниста!). А
вскоре отец умер от скоротечного распада легких, его хоронил весь завод.
Михаила сызмальства учили брать на себя ответственность. Не случайно в сорок
втором бабушка посылала 11-летнего внука выводить из «Харьковского котла» советских
солдат, хотя не могла не понимать, чем рисковала.
С тех пор и навсегда Сопин остался защитником человека в погонах - того, кто
умирает по приказу. Ему нравились люди мужественные, с активной жизненной
позицией. В Перми казался прекрасным романтический бросок молодежи в Сибирь:
116
...Я завидую БАМовцам,
Рельсы бросающим в жизнь, -
В Вологде однажды пригласили в молодежную редакцию на встречу с «афганцами»
первой волны. Дома Миша рассказывал: его покорил рассказ юношей о том, что когда
предложили защищать братский народ, они действительно шагнули вперед добровольно.
Современное поколение этот порыв не поймет… а тогда это было искренне, и Сопин тоже
откликнулся стихами.
(К счастью, оба стихотворения не были напечатаны и потерялись).
Он не просто откликался на события времени (для не печатающегося автора занятие
более чем бесполезное). Он ими ДУМАЛ: «Освобождал в сознании место, чтобы было от
чего оттолкнуться и двигаться дальше».
Но дискредитация афганской компании уже начиналась, патриотично настроенная
молодежь оказалась заложницей политических игрищ. Позднее Сопин скажет жестко:
Но человеком быть уже
На белом свете не престижно.
Вспомним, с каким страстным желанием любить вернулся поэт из заключения:
Я спешил в тебя веровать, Родина,
Я приполз в тебя веровать, Родина,
Надсадив сухожилья о наст.
Но как быть с тем, что защитников Родины он встречал на этапах?
Не сожжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика - особый род вины.
Опомнись, помолись...
Они уходят
В безмолвное ничто издалека
Последние солдатские этапы,
Безвестные советские зека.
Как он это читал! Первую строчку - на подъеме, с сильным ударением на конце -
восклицание! Потом спад - почти до полушепота, с выраженным многоточием. «Опом-
нись, помолись» - почти в растяжку. И последние две строки - чеканно и ровно, как сол-
даткий шаг.
Если понимать Родину, говоря словами поэта, «не просто как собрание березок-ря-
бинок, а в совокупности с общественной жизнью, то она меняла декорации быстрее, чем
люди успевали разобрать, что на них изображено». «У нашей Родины слишком непосто-
янное меню». Это очень знакомое многим состояние отражено в стихотворении:
Я знать хочу,
За что мне власть
Вчера любить,
А нынче клясть.
... Я знать желаю след во след
Не через семь десятков лет.
117
А как же здесь быть человеку в погонах? Тому, с кого требуют не просто «любить
или клясть», а умирать?
Солдата убивают дважды:
В бою и в памяти людской.
Отделяется Прибалтика. Громят могилы бывших освободителей, которых теперь
именуют оккупантами. Полны сочувствия к человеку в погонах строки:
Нет слез балтийских, русских, датских...
Они одни на белый свет.
Не трогайте могил солдатских.
Средь павших оккупантов нет!
Безысходная трагедия современного человека в погонах воплотилась в судьбе от-
личившегося на войне в Чечне, а потом осужденного полковника Буданова. Он стал за-
ложником политической системы, которая, в свою очередь - заложник многовековой
российской истории.
Этот многолетний, бесконечный судебный процесс раскалывал общество. Появление
на сайте «Стихи.Ру» стихотворения «Полковнику Буданову» вызвало бурю эмоций, от
восхищения: «Это лучшее стихотворение Сопина!» - до: «Позор, как можно с сочувствием
