Из записок Чтеца:
ПИРАТ БИБЛИОТЕЧНЫЙ
Позади дурдом, тюрьма,
Улица, вокзалы.
Вот такая кутерьма
На всю жизнь. Казалось.
Но повеяло теплом
Из библиотеки.
Здесь нашёл свой стол и дом,
Не на лесосеке!
Не грозит ему подъём
По команде строгой,
Не грозит солдат с ружьём
И паёк убогий.
Не съедят его в тайге
Злые твари-волки.
На одной стоит ноге
На архивной полке!
***
Брошены на липкие от закисшего солода дубовые доски украденные невесть где монеты, метнулись пышные юбки кабатчицы, грохнули дружным залпом глиняные кружки, роняя пену на доски с варёной кабанятиной... Дёрнулись в лад кадыки, пропуская в иссохшее нутро первые обильные струи, закапал жир с нечёсаных усов и бород.
Гуляют пираты!
- А где Чтец? Чтеца взять не забыли?
- Спит, небось, на баке. С вечера каких-то грибов сушёных наелся, что на драккаре взяли. Всю ночь колобродил, хотел по воде аки посуху в Голландию идти. Связали, так он палубу прогрыз. Чего это я вру? Ты у плотника спроси, он три чопа забил...
- Да нет... Я его развязывал утром. С нами шёл. Юнгу щипал, всё про какие-то штаны с марлей расспрашивал. Здесь он.
В три глотка осушили по второй. Почавкали. Было хорошо.
Вытащили нашедшегося под юбками кабатчицы Чтеца и уговорили с помощью трёх больших кружек читать.
- Благословляю Тебя, Господи, долготерпеливого и незлобивого, ежедневно являющего Свое долготерпение мне грешнику, и всем нам дающего свободу покаяться. Ибо для того, Господи, молчишь и терпишь нас, чтобы мы славословили Тебя, домостроительствующего спасение рода нашего, посещавшего нас то страхом, то увещаниями, то чрез пророков, а напоследок пришествием Христа. Ибо Ты сотворил нас, а не мы. Ты Бог наш.
И заплакал от раскаяния. Бормотал, что в пиратах не от жадности или хитрости, а токмо от непреходящего желания читать, каковая страсть затмила в нём стремление к любым телесным радостям, кроме пива с кабанятиной. И крутых ягодиц кабатчицы, но только чисто эстетически...
Пираты на неприличное слово "эстетически" нахмурились, один даже засапожный ножик вынул, ища, где тут эстеты ходят, мол, в прошлый раз в этом кабаке вроде всех порезали...
Но другие, размякнув от добрых покаянных слов Чтеца и шести пинт тёмного, ножик отобрали, а буйному в сапог налили мясного соуса. Долго смеялись, а потом самый молодой спросил Чтеца: "Вот ты мудрый человек... Всюду бывал... Даже грибы ешь... Скажи: правда ли, что бабы скандинавские самые красивые? Или брешут? Мне уж больно тех баб пощупать охота!" Чтец помолчал, высосал ещё две кружки и сказал:
- И... Ин... Ин... тересный впрс.
И ткнулся непроспавшимся лицом в книгу. Куда же ещё мог ткнуться Чтец?
***
Из записок Чтеца:
"Древние жители Океании изготавливали великолепный пергамен из кожи заморского зверька, прозванного ими "Воющий По Ночам Когтистый Дьявол, Прячущийся На Вершинах Пальм".
Соскоблив с кожи куском обсидиана длинные волосы и густой подшёрсток, вымочив кожи и растянув их под палящим солнцем сорок раз, жители Океании, ввиду отсутствия письменности, просто выбрасывали пергамен в океан, спрашивая вождей: "Ну и зачем мы котиков забили и столько времени потеряли?"
На что вожди мудро отвечали: "Чтобы жизнь кокосовым молоком не казалась. И чтобы от безделья всякие мысли не заводились!""
***
АССОЛЬ
Капитан Грей был спорщиком и бретёром. Однажды он поспорил со старым пиратом Бер-Назаром, который, до того, как стать пиратом, преподавал студиозусам основы божественного миропорядка, но ушёл в странствия вместе с развесёлыми пьяницами-вагантами вслед за хорошенькой цыганкой Николь, обещавшей ему неземное блаженство, но вместо блаженства обчистившей его потайные кошельки и сбежавшей с распутной еврейкой по имени Римма Мир (Rimma Pax) в итальянский Сорренто...
Так вот, поспорили эти два почтенных пирата о том, у кого из них в жизни было больше девственниц. Бер-Назар утверждал, что кровью девственниц он мог бы написать Книгу Бытие на Стене Плача (был он богохульник и грубиян, что не удивительно после потери денег и частично - мужской силы, и всё благодаря злодейке Николь)...
Тогда капитан Грей встал и произнёс страшную клятву, что его корабль будет приставать к берегам лишь на короткое время, и только для того, чтобы очередное пятнышко девственной крови окрасило его паруса. И только тогда он и его команда сойдут на берег, когда паруса станут алыми без единого белого пятнышка...
Побившись об заклад и поставив на кон свои бессмертные души, Грей и Бер-Назар разошлись, чтобы больше не встретиться. Ровно через 666 дней морские свинки, которых Бер-Назар вёз из Америки в Испанию на продажу, вырвались из трюма и сожрали всю команду. И поныне носится по волнам остов корабля со скелетом у мачты, у костлявых ног которого высится куча скелетов грызунов с откушенными головами, хвостами и гениталиями...
Прошли годы, и Грей в очередной раз причалил к берегу, чтобы закрасить последнее белое пятнышко на парусах...
Девушка, что со всем жаром юного сердца отдалась ему на постели из паруса, наутро увидела, что последнее белое пятнышко исчезло. Как рачительная хозяйка она предложила застирать следы утраты невинности. Но капитан отказался.
- Зачем? Да и не отстирать уже... Кровь ничем не уберёшь. Девушка, вспомнив, как соседка спасала залитую рубиновым вином рубаху её отца, спросила:
- А соль?
Такой она и вошла в историю...
***
Корабль шёл к острову Тортуга. Белые барашки волн, сшибаемые бушпритом, оседали на голой груди деревянной Морской Девы, ёжащейся и постанывающей от удовольствия, пропитывающего её рассыхающееся под палящим тропическим солнцем тело морской влагой...
Трюмы были полны добычей: эбеновое (боцман Загорулько, беглый холоп польского пана, всякий раз хихикал и утирал слезу ностальгии, текущую из единственного неповреждённого глаза) дерево, чёрные-пречёрные африканские негры, несколько бочек облепиховой настойки из русской Сибири, где oblepicha собирают русские medved... А главная ценность находилась в прочном, окованном железными полосами сундуке капитана, украшенном тетраграмматоном и печатью Соломона.
Капитан никогда не открывал сундук, никогда не рассказывал о его содержимом.
Однажды, лет шесть-семь тому, один новенький, только что принятый в Братство, выпив лишку, поинтересовался довольно настойчиво, что же за ценности прячутся в сундуке...
Не успел он договорить, как сталь стилета пронзила его глотку, и шипение последнего его выдоха слилось со страшным капитанским проклятием.
Вся команда потом просыпалась, обмочив от ужаса парусиновые койки, слыша во сне зловещее шипение: "Serrrverrr"…
***
Из записок Чтеца:
«Собака домашняя верит в то, что Человек, её Хозяин - это Бог. Иначе она бы не прожила рядом с человеком двенадцать тысяч лет. Если бы собака утратила веру, она ушла бы в леса и горы, одичала бы и стала атеисткой.
Потом постепенно ассимилировалась бы с лисами и шакалами. И появился бы новый вид: хитрый, подлый, разочарованный в человеке и ненавидящий его.
Потом однажды этот вид уничтожил бы последнего человека.
И горько выл бы по ночам на Луну о потерянном Рае. Но услышать этот вой и написать по его мотивам песню было бы уже некому.
Песня собаки
Агрррх... Агрхххх...
А-аагрррххх...
Хорошо, что собаки нам верят
Хотя мы их обижаем и даже едим. Используя доверие в корыстных целях...»
***
ЧТЕЦ, "ЖНЕЦ" И НАДУДЕИГРЕЦ
Где-то на 37-параллели южной широты, в бурном Атлантическом океане, по пути в Аргентину из Кейптауна, пираты походя ограбили небольшое судно с малопонятным флагом с надписью "Меганезия". В трюме баркентины обнаружили то, чего не ожидали, но о чём мечтал тихий и задумчивый от голодания Чтец. Там лежали книги.
Точнее, одна книга во множестве экземпляров. Капитан распорядился: Чтецу взять книжек столько, сколько сможет унести, а затем затопить баркентину во славу морских богов всех времён и народов. Чтец зарылся в кучу небрежно сброшенных на доски фальшпалубы книг, сгребая в свой безразмерный мешок для награбленного пахнущие краской и клеем томики.
И вдруг из-за кучи выполз недобитый пиратами абориген в набедренной повязке, умоляюще сложивший руки в традиционном жесте "намасте" и часто-часто кланяющийся, как китайский болванчик на капитанском столе.
