Оттаявшей земли
Улыбчивы глаза
Таят былых веков заботы и тревоги.
Как дедам и отцам,
Зыбучая лоза
Мне кланяется низко у дороги.
Мы исходили тысячи дорог,
Но лишь единственной верны,
Верны до гроба.
Апрельская земля,
Я без тебя не мог,
Не мог забыть о доле хлебороба!
Она приходит полою водой,
Улыбками веселыми проталин,
Подснежника застенчивой звездой
И муравой оттаявших прогалин.
Звезда далекая моя,
Моя планида в буйстве лета,
В болотинах затерянная где-то!
А может —
Заблудился я?
Густой ольховою лозой
Мои позарастали тропы
В страну отца,
Где терпкие укропы
Встречают солнышко
Слезой.
Где рожь,
Как в давние года,
Ютится у трясины робко.
И в тихом хлебе
Выбитая тропка
Уводит в мох,
Где клюква да вода.
По той тропе
Уйти легко,
Уйти и сгинуть в зябкой сини,
Где по утрам
Задумчивый осинник
Туманы пьет, как молоко.
Я сам туманы эти пил,
Под стать березам и осинам,
Не потому ль
В краю мшаринном
Я ничего не разлюбил!
Собирались журавли на мшарине,
На мшарине,
Будто на перине, —
Здесь не только танцевать,
Ходить невмочь!
С каждым днем короче день,
Длиннее ночь.
По кустам гуляет ветер,
Как по гуслям,
Что ни прутик —
Отзывается грустью.
Проплывают грузно тучи кораблями,
Переполненные долгими дождями.
Молодые веселятся —
Ну и пусть!
Не для них, как видно,
Осени грусть.
Только старый знает цену расставанью.
Встал в сторонке,
Подперев себя ногой:
Видит он
Такие расстоянья,
Слышит ветер —
Верховик тугой.
Старый знает:
С ветром шутки плохи,
Не найдешь и выверенный путь.
Взмахи крыльев
Тяжелы, как вздохи,
И назад
Уже не повернуть.
Верховик подвластен
Молодому,
Годами не битому крылу.
Видятся,
Всё видятся седому
Вожаки,
Упавшие во мглу!..
Он стоит,
Но нет ему покоя:
Время,
Время стаю подымать…
И зачем придумано такое,
Что куда-то надо улетать!
Ночь,
Пскова,
Шеломы колоколен
Стерегут Россию тыщи лет.
Я не спать ночами волен, —
Волен
Белой ночью бодрствовать поэт.
От дремотной башни Кутекромы
Заводские трубы мне видны.
И слышны баталий давних громы,
Всплески колдовские старины.
Сверстники простят великодушно,
Что былину слышу в этот час:
Дым,
Огонь…
И колоколу душно.
Но гудит он, вслушиваясь в нас!..
Не жалей дремотного уюта,
Выспишься, успеешь, —
Быть поре, —
Погляди,
Как над Псковою круто
Башни подымаются к заре!
Давным-давно
Взошел на кручу:
Не встать виднее и слышней, —
А огнедышащие тучи,
Как необъезженных коней,
Хватать за молнии-постромки
Крестастой вскинутой рукой,
Стоять у «Крома» возле кромки:
Оберегать земли покой.
И первому
На всю округу
Благословлять в полет зарю.
На ветрах греться звонарю
В январскую студёну вьюгу.
А если что —
Ударить басом,
Да так,
Чтоб в новые лета
Не одолела пустоплясом
Забот житейских суета.
Тебе туристы —
Не помеха.
Как пыль — разноязыкость слов.
Под куполами бьется эхо —
Последний гром колоколов.
Стоишь со звонницей пустою,
И безголос,
И безъязык, —
Людской дивишься пестротою
И к этому давно привык.
Но колокол безгласый
Слышим —
Не слышать
Боже упаси!
И вечным эхом дышим,
Дышим!..
И жить нам вечно на Руси!
То не лебедь
Выходила из реки
И вставала
Белокрыла и легка —
Становили на Великой мужики
Церковь-крепость,
Словно песню, на века.
Поприладилась плечом к плечу артель.
На стене —
Сам бог и князь —
Мастеровой.
По земле идет, играючи, апрель,
Обжигает прибауткой ветровой:
«Ох ты,
Каменщиков псковская артель,
Плитняков многопудовых карусель!
Балуй,
Балуй карусельной даровой,
Словно не было годины моровой».
Камнетесы на подручных:
— Наддадим! —
Прохлаждаются кафтаны под кустом.
Скинул рясу даже дьякон-нелюдим.
Ох не время нынче
Тешиться крестом!
Не в угоду
Злым и добреньким богам,
Не заради,
Чтобы слава вознесла, —
По горбатым,
По отлогим берегам,
Будто шлемы, —
Подголоски-купола.
Их оглаживали дальние ветра —
От восточных гор
И западных морей.
Поосыпано вороньего пера
У крещеных не крестом монастырей
И незваный
Часто жаловал гостёк
Не молиться на резные купола…
Только срок начальной силы
Не истек —
Та лебедушка стоит белым-бела.
Позабыты именитых имена,
Что звенели на устах
Семи ветров.
Но поныне мы хмелеем от вина,
Поминая безымянных мастеров.
То не песня в поднебесье лебединая,
Перед бурей
Не птенцов скликают гуси, —
Взрокотали звончатые гусли.
Шли калики с прибаутками да охами
По векам, как по ступенькам.
В стольный град
Заявилися ватажно скоморохами:
Слушай гусельки —
Кто рад и кто не рад!
Смерды слушали —
Душою приосанились.
А монахи да ярыжки —
Прячут нос:
Чуть стемнело — к володыке,
Земно кланялись,
Спешно стряпали на вольницу донос.
И затеялось гонение на звончатые…
Только видано ль, —
Чтоб песню на Руси
На кресте распяли и прикончили!
Наши деды гусли пронесли
Через все кресты и все запреты,
Деды —
Безымянные поэты!
Ивану Малякову,
отцу моему
Прости, отец,
Что память я тревожу.
Так воды вешние
Тревожат землю-мать.
Я понимаю,
Может, и негоже
Житейской суетой ушедших донимать.
Но мы без вас
Подобны пустоцвету, —
Луга без трав,
К зиме — пустая клеть.
Забывшим вас
Не улыбаться лету
И малого пути не одолеть!
О ваших днях
Рожденья и кончины
Пускай себе молчат календари.
Вы — наши
И великие почины,
И завтрашних дорог поводыри…
Не зря, отец,
В низинном нашем крае,
Со мной встречаясь,
Мужики опять,
На «о» по-псковски
Крепко упирая,
И о тебе
Не прочь потолковать.
«Отвыкли мы от цокота копыт…»
Отвыкли мы от цокота копыт,
Но с давних пор
Звенит он в наших душах,
Как в позаброшенных церквушках
Под куполами давний звон гудит.
На все лады
Не только в городах
Поют заливисто веселые моторы.
Нам по плечу подлунные просторы,
Мы с веком
Вроде бы в ладах.
Так почему ж,
Завидев иногда
В строю машин
Обычную повозку,
Мы замираем возле перекрестка,
Как будто с ней
Простились навсегда?
И раз в году,
На празднике Зимы,
Коней впрягаем
В сани с бубенцами
И норовим гнедых потешить сами,
И, словно дети,
Радуемся мы?!
