Юлия Беломлинская
«Ленинградская школа»
Поэма
ThankYou.ru: Юлия Беломлинская «Ленинградская школа» Поэма
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОЭМЕ
«ЕСЛИ НАДО ОБЪЯСНЯТЬ…»
Я не думаю, что поэзия непременно должна быть простой.
Ничего и никому конечно же, не должна.
Но цитату «если надо объяснять, то не надо объяснять» — я не люблю.
От нее, по-моему, разит, серой и плесенью, спесью Гусыни,
а не благородством Царевны Лебедь.
Если объяснять НЕ надо, это — радость и отдых.
А вся остальная жизнь, для получившего культурную ренту — это труд учительства.
То есть, непрерывного объяснения.
Иначе все равно не выйдет.
Гусыни к Рождеству попадают в суп.
А к Пасхе в пирог.
К Спасу их шинкуют яблоками.
А в Париж они едут в закрытой корзине.
Мы уж лучше по старинке выберем путь учительства.
Невеличественный образ:
с запотевшими очками… с запотевшим петрушечным носом…
с сократовой шишкой… в диогеновой бочке…
зарывшись в ученые тексты…
в награду будут нам:
и гусиный суп,
и гусиный пирог
и гусь с яблоками
и лебеди на Лебедином коврике
и в лебеди в Лебяжьей канавке…
и очески с лебединых крыл лошади Пегаски,
которая уж сколько лет —
Бессменная Гужевая Поддержка фирмы «Поэзия».
Примечание:
«Если надо объяснять», откуда цитата…
Я конечно объясню: это питерская поэтесса Зинаида Гиппиус, столь же нелюбимая мною, сколь любимы все следующие персонажи поэмы.
"…Тому свидетельство — языческий сенат.
Сии дела не умирают…
…………………………………
Все перепуталось и сладко повторять: Россия…»
О. Мандельштам "Декабрист"
Памяти повешенных
Все повернулось в сторону любви
И мордобой сменился трупойобом
Таков закон.
Теперь с любым живи.
Россия — мать? Жена?..
Вдова, идущая за гробом!
Папаша был гусар.
По пьяни ли утоп,
Иль отдал жизнь за розовые губки —
Мы не цепляемся за этот ветхий гроб
Цепляемся за материны юбки.
А с кладбища — домой.
Своячницы, зятья…
Их поминальный хор во славу Гименея.
А нам так сладко спать —
Вот кошка,
Вот кутья,
Вот таракан ползет, смеясь и пламенея.
Не каменной стеной отделены,
Лишь ситцевой простою занавеской
Мы — дети детских лет
России,
Видим сны
О прошлой жизни, каверзной и дерзкой.
А утром — холодок,
Сенной фонарь потух.
Сиротское пальто — тоскливое, на вырост.
Но нас не клюнет жареный петух
И поросенок сахарный — не выдаст.
Мы — дома.
Повторяем без конца:
Из дома, дома, в дом…
И в доме нет пожара.
Какого хрена вам?
Какого вам отца?
Папаша жил-да-был…
Трындел-гудел…
И помер от удара.
В девятый день — вновь станем поминать.
А там еще — сороковины.
Мы нынче знаем все, что надо знать
Все прояснилось — сладко повторять:
Россия — мать,
Конешно — мать…
…………………………
Их было пятеро.
Что ж ты не плачешь, блядь?
Им шею захлестнула пуповина…
Пью уксус
Ем чеснок
Да все без толку
Заложена вся грудь… именье… тульский пай
Еще осталось заложить двуколку
Собрать мой серый сак…
Теперь, Степан, ступай
Ступай, Степан, ступай
А ты, Никифор, трогай
Рванем по карте вниз
Не ведая куда
Прискучила любовь
Так станем жить дорогой
И сладка ягода нам выйдет — Кулунда
…………………………………………………
Но Боже, как дурны российские дороги
Их рытвины стучат
об рытвины души
А женщины у нас — скупы и недотроги
Но Боже, до чего ж, голубки, хороши.
С того то и сидим…
И лишь уезд соседний
Мечтается для нас и Меккой и Москвой…
Заложена вся грудь
и в первый снег осенний
ступает мой заклад
в опушке меховой
Ступает нехотя
Крутится, словно лодка
Твой зимний башмачок, что плесенью пропах
Прости меня, дитя
Я — дома.
Чаю, водки!
И чесноку на грудь
И луковицу в пах.
А к полночи — на льду
ведро тщеты и тлена
Опять в крови платок, и слезы без стыда
Я все-таки пойду…
Прощай, моя Вербена…
А там-то, говорят, дороги хоть куда.
Геннадию Григорьеву
пока еще был жив…
«Я велел запрягать.
Собирайся, родная моя…
Я тебя увезу
в неименье свое родовое…»
Г. Григорьев, из книжки «Алиби»
Шесть рублей, девяносто копеечек
Девяностого года издание
Стихуечек, мотивчик, напевчик
Под губную гармошку — страдания.
Так теперь не поют — чтоб без выверта
Без намека на дальнее, смурое…
Под губную гармошку — невыгодно
Не пройдешь ни лицом, ни фигурою
В золотые хоромы, узорные
Где столы под сосисками ломятся
Где массивы мерцают икорные
Белорыбица и бутербродица
Там стоят — да кимвалами бряцают
Да мудями трясут, словно грушами
Да грудями трясут, словно цацками
А тебе принесут, что не скушали
А тебе поднесут, что не допили
Вместо пробки заткнут дохлой кошкою
Поклонись подносителю до полу
И катись со своею гармошкою
…………………………………
Так и жили, покуда не вымерли
По-цыгански, по-птичьи, по-левому
Всех метлою да вьюгою вымело
В облака, что стоят за Смоленкою
А тебе поднесли, что не допили
Вместо пробки — замотано ветошью
Поклонись Подносителю до полу
Сорок раз по обычаю здешнему
За продление срока нетяжкого
За умение в хляби помоешной
Просто петь — пока глоткой вытягивал
А потом… просто пить, словно молишься.
Ленинградская школа:
«Чибиряк… чифирек…»
От оскала до скола…
И казенный ларек
Землячок полуношник,
На расческе сыграй
Наш раек и раешник
Светло-висельный рай
Светло-серое небо
Трусит детскую сыпь
Светлосердому Глебу
Еще горстку, отсыпь
Этих дней непогожих
Непригожих погод
Этих лиц непохожих
На хороший народ
Мелких суффиксов стая —
Наш нехитрый трючок
И заварка — густая,
Да не «крюк», а «крючок»
На такой не приладишь
Свой мешок костяной
Разве кепочку… плащик…
Вот и вышел — живой!
Ты в пеньковую дырку
Понапрасну глядел
Не смастырил мастырку
Проибал самострел
Акциозное щасте
Снова в чан моросит
Варикозная Настя
Светло-серым косит…
Ленинградская школа:
«Чувачок… старичок…»
От кола до прикола…
И еще черпачок.
Кушай ложку добавки
Пей чухнячий настой
Ты один.
На полставки.
В школе полупустой…
Геннадию Львовичу Гольштейну
«…рота эрота…»
