Лев Маляков - Свидание

Укатилось, расплавилось солнышко —
На стерне золотится стезя.
На упавшее во поле зернышко
Не откликнуться сердцу нельзя.

Земно кланяться найденну колосу —
Как заблудшую душу спасать.
Покоряюсь нетленному голосу,
Что в наследство оставила мать.

Уступая желанной усталости,
Буду слушать, как песню, хлеба.
Не утрачу завещанной малости —
Да заполнится полем судьба!

Постигаю давно позабытое,
Обретенное в самом простом.
Помолчу на меже под ракитою
И замру, как над белым листом.

Мне житье братана нравится —
Стал он крепким мужиком.
У него жена —
                     красавица;
Словно терем новый дом.

По плечу братану разное:
И пахать, и убирать.
Он работает,
                   как празднует,
И жена ему под стать.

Сколько лет из русских кряжевых
Сортовые нянчил льны!
Не жалея сил, выхаживал
Гордость псковской стороны.

Расцветая,
               в пояс клонятся —
Бирюзовая волна!
И течет, ликует звонница
Удивительного льна.

Честно трудится моторик
Возле бани на реке.
Дедов старенький топорик
Ухает в моей руке.

У поленницы на плахе
Я орудую, как встарь,
Босиком, в одной рубахе, —
Хорошо живешь, скобарь!

Ноздри щупают ядреный
Вкусный воздух смоляной.
На лесине окоренной,
Словно сахар, тает зной.

Ветерок рубаху сушит —
Это тоже благодать.
Дорогая тетка Нюша,
Что взамен тебе отдать?

За Великой скирды хлеба
И бокастые стога.
За Великою в полнеба
Встала радуга-дуга.

В семицветье входят двое:
Он ведет к реке ее.
Я лишился вдруг покоя,
Вспомнив давнее свое.

А закат сочится,
Льется —
Воды плавятся в огне.
Звонко девушка смеется —
Смех, как солнышко, во мне.

Смех, как звонкая водица,
Как искристая звезда…
Не пойму,
Река струится
Иль текут мои года?

Не из тарелки взять
                              с цветной каемочкой,
Из углей выхватить,
                               как сам огонь, —
Картошку черную
                           с хрустящей корочкой
И покидать с ладони
                               на ладонь.

Напополам ее
                     сломаю, угольну,
Вдохну картофельный
                                  здоровый дух…
За плугом хаживал —
                               не родич увальню, —
Один во полюшке
                           пахал за двух.

И до чего ж вкусна
                             картошка осенью
Под ясным куполом
                              среди полей!
Поля пронизаны
                         сквозною просинью,
А ветер к вечеру —
                            синее, злей.

Комбайны замерли,
                              зарей умытые,
Подняли хоботы
                        и смотрят вдаль.
Как перед праздником,
                                    душа открытая
Вбирает тихую
                      полей печаль.

А в небе лебеди,
                        как откровение,
На солнце красное
                             косяк плывет.
И горько-сладостно,
                               пусть на мгновение,
От непонятного
                        душа замрет.

Среди болот и глухомань-лесов,
В зеленом царстве птичьих голосов,
Вросла в бугор крестьянская изба:
В окне — заря,
А над зарей — резьба.

Изба стоит уже полста годов.
Тропинка от нее ведет на Гдов.
Другая — к югу,
                        в дальние края,
Которых и во сне не видел я.

Всему свой срок:
Аукнула судьба…
                       В разлуке запечалилась изба,
Осталась вековать среди лесов,
В весеннем хоре птичьих голосов.

Мне открывались чудо-города.
Избенке дедовой до них куда!
У каждого свой норов,
                                   голос,
                                            вид,
И каждый не полста годов стоит!

Но если было мне невмоготу,
К былому обращал свою мечту,
Припоминая старый дедов дом.
И он светил мне заревым окном.

Мне кажется, прежний я,
                                       прежний,
И давние думы свои
Несу затаенно и нежно
Туда,
      где живут соловьи.

Как будто и нет за плечами
Далеких морей, городов.
Не здесь ли мечталось ночами:
Увидеть бы сказочный Гдов!

И что ж,
Повидал я с лихвою!..
Но сердце вернуться велит.
С покорной пришел головою, —
И что же мне встреча сулит?

Вот здесь, не знавала покою,
Стояла кормилица-печь.
Прижался к березе щекою,
Одна она вышла навстречь.

Остались сады и болото,
Что поле питало росой.
Тропинка вела на охоту,
А эта — на пожню — с косой.

Отсюда уехали люди,
Уехали, хутор любя…
И пусть нас никто не осудит,
Мы сами осудим себя.

Смалу в деревне я рос непутевым —
Мне бы мечтать да играть.
С братом ходили в подлесок сосновый
Хворост к зиме собирать.

В глушь забреду —
                           от сосенок мохнатых
Глаз не могу отвести.
Хлебом с ладони кормил я сохатых,
Бабочек нянчил в горсти.

— Много ль с такого работника толку! —
Брат мне взашей поддавал. —
Зубы, бездельник, положишь на полку,
С песен какой капитал?!

Братья корили, наверно, напрасно
И наставляли, как жить.
Мне и поныне
                      мечтается красно:
Песню сложить.

Солнышко ночей не досыпало,
Поднималось,
Землю облучало,
К полдню раскаляясь добела.
Облака над нею набухали,
Проливались и спешили в дали
Завершить весенние дела.

Гулкой подпоясанная речкой,
Зорькой подрумянена,
Как в печке
Испеченный сдобный каравай,
Пашня за околицей лежала,
Зерен полновесных ожидала,
Слушала грачиный грай.

В поле выезжали трактористы,
Веселы,
Чумазы и плечисты:
Начиналась жаркая страда.
Гул моторов повисал над краем,
И дышала новым урожаем
Свежая
Прямая борозда.

Художник старался на совесть —
Досрочно сработал заказ.
И вот она — трудная повесть:
Деревня моя без прикрас.

Расскажут потомкам картины
О нашей нелегкой земле:
На пашне весенней машины,
Лежит каравай на столе…

Как будто раздвинулись стены,
Небесной вобрав синевы.
Запомнил я образ Елены —
Того лихолетья вдовы.

Сидит, положив на колени
Не руки — России судьбу.
А возле сожженной сирени —
Бревешки на вдовью избу.

Елена — как будто святая —
Омыла очей бирюзу,
Глядит на себя, не мигая,
Роняет, как плату,
                           слезу.

Щедрей не бывает награды —
Художник застыл у окна.
В раскрытое льется прохлада,
И даль, как в картине, ясна.