Аделаида Герцык
Полное собрание стихотворений
Стихотворения 1906 – 1909 годов
«Ярославна рано плачет в Путивле на забрале а рькучи:
«О ветре, ветрило! чему, господине, мое веселие по ковылию развея?..»
Слово о полку Игореве
Um Mittag war's,
Um Mittag, wenn zuerst der Sommer ins Gebirge steigt.
Der Knabe mit den muden, heissen Аugen.
Nietzsche[1]
Поля мои! снопы мои!
Некошены – невязаны —
Хожу по ним, гляжу на них,
А быль их не рассказана.
Безгрозные, безгрезные
Над ними дни маячатся,
Не деет чар скупы ночь,
Стоячая, незрячая.
Не сеется, не зреется
Среди жнивья забытого:
Жалею ли, горюю ли —
Про то нельзя выпытывать.
Какие-то видения
Небужены – застужены,
Вздымаются зыбучими
Туманами, курганами.
Не позднее 1907
…
Я знала давно, что я осенняя,
Что сердцу светлей, когда сад огнист,
И все безоглядней, все забвеннее
Слетает, сгорая, осенний лист.
Уж осень своей игрой червонною
Давно позлатила печаль мою,
Мне любы цветы – цветы спаленные
И таянье гор в голубом плену.
Блаженна страна, на смерть венчанная,
Согласное сердце дрожит, как нить.
Бездонная высь и даль туманная, —
Как сладко не знать… как легко не быть…
Не позднее 1907
Вы сгиньте, обманы,
Укройте, туманы,
Храните глубокую дрему.
Вяч. Иванов
Женщина там на горе сидела.
Ворожила над травами сонными…
Ты не слыхала? Что шелестело?
Травы ли, ветром склоненные…
То струилось ли море колоса?
Или женские вились волосы?
Ты не видала?
Что-то шептала… руду унимала?
Или сердце свое горючее?
Или в землю стучалась дремучую?
Что-то она заговаривала —
Зелье, быть может, заваривала?
И курился пар – и калился жар —
И роса пряла… и весна плыла…
Ты не слыхала?
Ветер, наверно, знает,
Что она там шептала,
Ветер слова качает —
Я их слыхала.
«Мимо, мимо идите!
Рвите неверные нити!
Ах, уплывите, обманы!
Ах, обоймите, туманы!
Вырыта здесь на холме
Без вести могила, —
Саван весенний мне
Время уж свило…
Ах, растекусь я рекою отсюда,
Буду лелеять, носить облака…
Ах, не нужно зеленого чуда —
Небу я буду верна…
Мимо, мимо идите,
Вечные, тонкие нити —
Солнце меня не обманет,
Сердце меня не затянет…»
Ветер развеял слова…
Хочет молчать тишина.
Это настала весна.
Весна 1908
«Если в белом всегда я хожу…»
Если в белом всегда я хожу,
Прямо в очи безвинно гляжу,
То не с тем, чтоб со мной говорили,
Не затем, чтоб меня полюбили.
– Освящаю я времени ход,
Чтоб все шло, как идет.
Если я долго сижу у окна,
И пылает лицо, как заря,
То не жду, не зову никого я,
И не манит окно голубое,
А о чем распалилась душа —
Я не знаю сама.
И веселой бываю когда я,
То веселость моя не такая,
Не людьми и не к людям светла я,
А уйду, нелюдимая вновь —
Не обиду в себе укрывая
И не к жизни любовь.
В темном лесе зажглися цветы,
Что-то нынче узналось в тиши,
С кем-то сведалась тайно судьба —
И еще одна грань пролегла
Между мной и людьми.
Какая быль в степи
Невнятно отложится?
С немыми травами
О чем колышется?
По ветру стелется
Истома дальная,
С ветрами шепчется
Душа скитальная.
«Мне нет названия,
Я вся – искание.
В ночи изринута
Из лона дремного —
Не семя ль темное
На ветер кинуто?
В купели огненной
Недокрещенная,
Своим безгибельем
Навек плененная…
Затемнился Лик,
Протянулась даль,
О как краток миг!
Как долга печаль!
Я игра ветров,
Шепот струйных снов,
Неуемный зной,
Плач души ночной.
Разорву я цепь,
Захожу волной —
Занывает степь
Ковылем-тоской.
Все незабытое,
Все недобытое
За мною носится
Бездомной свитою…
И нет руки, меня
Благословляющей —
О погоди на миг!
Внимай, внимай еще,
По бездорожию
Кружу напрасно я…»
И вновь зазыблилась
Ветрам подвластная.
Стихают жалобы,
Все дале слышатся —
Шелками русыми
Вся степь колышется.
Костер багряный на небе бледном
Зарделся пышным снопом средь мглы,
Вздымая клочья седого дыма,
Роняя искры на грудь земли.
Все разгораясь в пустыне неба,
Огнепалящий призыв он шлет,
Кого-то кличет из темной дали,
Кому-то вести он подает.
И кто-то верный, и кто-то дальний
Спешит по миру в ответ ему,
Струит дыханье, и гнет деревья,
И шепчет: Вижу! Гаси! Гряду!
«Я живу в пустыне, вдали от света…»
Я живу в пустыне, вдали от света,
Один ветер вольный вокруг гуляет.
Не нужна мне только свобода эта,
И что делать с нею, душа не знает.
Не ищу я больше земного клада,
Прохожу все мимо, не глядя в очи,
И равно встречаю своей прохладой
Молодых и старых, и дни, и ночи.
Огоньки мигают чужих желаний…
Вот подходит утро в одежде сизой,
Провожаю ночь я до самой грани
И целую край золотистой ризы.
В башне высокой, старинной
Сестры живут.
Стены увешаны тканями длинными,
Пахнет шелками – желтыми, синими,
Душен уют.
К пяльцам склонясь прилежно,
Сестры ковер вышивают,
Сестры не знают,
Что за высоким окном,
Что за оградой зеленой.
Только закат зачервленный
Глянет порою в окно,
Только туманы росистые
Ткут по ночам волшебство.
Трудно распутать мотки шелковистые,
Путаный, трудный узор…
Сестры, дружные сестры,
Строгий держат дозор.
Шелк зацепляет за нежные пальцы,
Пальцы руки терпеливой…
Кто-то несется за башней высокой,
Машет горящею гривой!
Младшая смотрит в окно,
Отблеск упал на нее,
Щеки румянцем ожег.
Взор застилает весть заревая —
Кто там несется, пылая?
Может быть – рок?
Старшая строго следит,
Скоро ль закат догорит.
Нет, ничего… Даль угасает —
Снова прозрачен и смирен взор,
Сестры прилежно ковер вышивают —
Путаный, трудный узор…
Сестры, дружные сестры.
Месячный луч,
Ласков, певуч,
Старшей скользнул по руке,
Перстень блеснул в темноте.
Что ей вещает реющий свет
– Зов или запрет?
Строго по-девичьи младшая ждет,
Скоро ли месяц зайдет?..
Стены покрыты тканями длинными,
Пахнет шелками желтыми, синими,
В пяльцах некончен ковер.
В башне высокой, старинной
Сестры держат дозор.
Рядом, в соседнем покое,
Третья сестра живет,
Это – сестра любимая,
Нет с ней забот.
В окна она не заглянет,
Солнечный луч не поманит,
Месяц ее не зовет.
Чуть шелестя,
Взад и вперед
Ходит она.
Ходит, и робкие пальцы
Легкую ношу сжимают —
Что-то, свернув в одеяльце,
Носит она и качает.
Это – печаль ее чистая
В ткань шелковистую вся запелената.
Носит, пестует, качает,
Песней ее умиряет:
«Тише, сестры, потише,
Ровно теперь она дышит.
Вы не слыхали?
С вечера долго металась —
Я испугалась,
Уж не больна. ли?
Спи до утра, дитя,
Уж занялась заря,
Ах, как устала я!
Вырастешь – мы с тобой
Будем играть судьбой,
Песни слагать небывалые.
Будет нам жизнь светла…
Слышу я пенье пасхальное.
Спи, моя близкая, дальняя,
Спи до утра!»
Взад и вперед
Ходит, поет,
Тихо шаги отдаются.
Сестры над ней не смеются,
Это – сестра любимая.
Дни уплывают неслышно,
– Нынче, как день вчерашний,
В строгой, девичьей башне.
Ты не спишь? Разомкни
Свой закованный взор,
Там за гранью земли
Есть престол лунных гор,
И затеплился мир,
Как уснувший сапфир…
Что мне делать с тобой!
Многожалой змеей
Все пути заплелись…
Помнишь, в южной стране
Есть седой кипарис?
Каменеет, скорбя,
Богомолец вершин,
А под ним – чешуя
Светопенных глубин!
Cкopo Вестник придет
С чужедальних сторон —
Вдруг послышится звон
С колокольных высот,
Вспыхнут звездно слова,
Кинут сердцу призыв,
И замолкнет судьба,
В знаках все затаив.
Из-за мглистых завес
И угрозы ночной —
Слушай шорох чудес
В этой тьме огневой!
1907. Декабрь
Петербург
«Опять в тканях белых, жертвенных…»
Опять в тканях белых, жертвенных
Беззвучно влачишь прекрасную грусть свою,
Опять в золоте сада осеннего
Струится белая риза твоя
И стынет, как сон неясная…
Чем сердце опоить
недремное?
Чем улегчить сердце богатое,
плодное?
Все миги – слитно неслитые
С собой несешь ты в сосуде исполненном…
Забудь! о, забудь!
Лилию белую сорви,
На грудь возложи себе!
Там, у источника,
в куще оливы бледной
не ты ли сидела, светлая,
Тонкую руку в прозрачной струе купая?
И желанья – девы кудрявые
Теснились, во влаге зеркальной
собой любуясь…
Та же ты и теперь, светлоокая,
и не та.
Не изведав разлуки,
не зная утраты —
вся ты разлука,
вся утрата…
Всем несешь свой привет прощальный,
безгласно скользящая
в ризе белой, негаснущей…
И шепчет рок, меня вразумляя:
Тише! Учись видеть
печаль неутешную
печаль безотзывную.
Сердце сдержи торопящее.
Молча смотри
в безбрежность немых
очей.