Эмили Дикинсон - Стихи в переводах Л.В.Кириллиной

**

Я – никто. А ты – тоже таков?
Значит, нас пара таких чудаков.
Но – тсс, ни слова об этом:
не то нас осудят всем светом.

Как тошно быть важной особой,
и весь июнь, не устав,
твердить свое имя болотам
к восторгу млеющих жаб.

– -

I am nobody. Who are you?
Are you nobody too?
Then there" s a pair of us.
Don"t tell – they"d banish us, you know.

How dreary to be somebody,
How public – like a frog –
To tell your name the livelong June
To an admiring bog.

**

Безумство – разум высших сфер
для видящего ока,
а в здравом смысле – тьма химер.
Но здравых слишком много,
и, как всегда, их большинство
диктует нам закон.
Не спорь – сойдешь за своего,
но только возопи –
сочтут опасным существом,
чье место – на цепи.

– -

Much madness is divinest sense
To a discerning eye;
Much sense the starkest madness.
"Tis the majority
In this, as all, prevails.
Assent, and you are sane;
Demur, – you"re straightly dangerous,
and handled with a chain.

**

Ввысь! Не только крылья
дарят нам полет!
Вдаль! Не только морем
можно плыть вперед!

Тем, чьи очи долу,
небо обещай.
Тот привержен долгу,
кто допущен в рай.

– -

Lift it, with the feathers
Not alone we fly!
Launch it, the aquatic
Not the only sea!

Advocate the azure
To the lower eyes;
He has obligation
Who has paradise.

**

Элизиум – он близко,
в гостиной, в двух шагах,
где ждет тебя любимый,
блаженство или крах.

Остаться твердой – подвиг,
когда уловит слух
шагов знакомых поступь
и легкий двери стук!

– -

Elysium is far as to
The very nearest room,
If in that room a friend await,
Felicity or doom.

What fortitude the soul contains,
That it can so endure
The accent of a coming foot,
The opening of a door!

**

Преждевременный финал
и невнятное названье,
из введенья не узнать,
в чем же суть повествованья.

Будь история моей –
издала б, не правя слога.
Но куда ж тягаться нам
с привилегиями Бога.

– -

Ended, ere it begun –
The title was scarcely told
When the preface perished from consciousness,
The story, unrevealed.

Had it been mine, to print!
Had it been yours, to read!
That it was not our privilege
The interdict of God.

* *

Доносчиком листва шуршит,
кусты гремят как оды –
и где найти убежище
от часовых Природы?

Укройся я в пещерной тьме –
заговорит и мрак.
Прослежен путь мой на земле,
и громок – каждый шаг.

– -

To my quick ears the leaves conferred;
The bushes they were bells;
I could not find a privacy
From Nature"s centinels.

In cave if I presumed to hide,
The walls began to tell;
Creation seemed a mighty crack
To make me visible.

**

Почти не удивительно
беспечному цветку,
что холод шалой бритвой
махнет по стебельку.

Убийца светлоокий
уходит, чинно-строг,
а солнце мерит сроки,
какие скажет Бог.

– -

Apparennty with no surprise
To any happy flower,
The frost beheads it at its play
In accidental power.

The blond assasin passed on,
The sun proceeds unmoved
To measure off another day
For an approving God.

**

Все двери загодя раскрыв,
рассвета жду одна,
гадая: птицей он влетит
иль хлынет, как волна?

– -

Not knowing when the dawn will come
I open every door;
Or it has feathers like a bird,
Or billows like a shore?

Как краток путь земной,
как безысходна боль,
и сколько бед нас ждет
– я знаю. Ну, и что?

Смерть ожидает всех,
и никакой расцвет
не вечен: всё сгниет.
– Я знаю. Ну, и что?

Однажды в небесах
всё взвесят на весах,
получит всяк – свое.
– Я знаю. Ну, и что?

– -

I reason, earth is short,
And anguish absolute,
And many hurt;
But what of that?

I reason, we could die:
The best vitality
Cannot excel decay;
But what of that?

I reason that in heaven
Somehow, it will be even,
Some new equation given;
But what of that?

**

Всё, лето кончилось мое.
Когда, какой душе
цвести столь щедро суждено?
А мне велят уже

явиться в зимний дом,
делить с морозом кров.
Ну что же, скуй полярным льдом
невесты южной кровь!

– -

"Twas here my summer paused,
What ripeness after then
To other scene or other soul?
My sentence had begun,

To winter to remove,
With winter to abide.
Go manacle your icicle
Against your tropic bride!

**

Сначала сердце просит
блаженств, потом – покоя,
чуть позже – легких зелий
для притупленья боли.

А там – уйти бы в дрёму,
и наконец – как милость –
чтоб волей Инквизитора
скорее смерть явилась.

– -

The heart asks pleasure first,
And then, excuse from pain;
And then, those little anodynes
That deaden suffering;

And then, to go to sleep;
And then, if it should be
The will of its Inquisitor,
The liberty to die.

**

Есть некая пора, когда
ход времени спрямлен,
и вечно ясен горизонт,
и тих любой сезон.

За летом лето настает,
и слит июньский век
с эпохой августа весь год,
и счастлив человек…

– -

There is a zone whose even years
No solstice interrupt,
Whose sun constructs perpetual noon,
Whose perfect seasons wait;

Whose summer set in summer till
The centuries of June
And centuries of August fuse
And consciousness is noon.

**

Вскрой птичье тельце – увидишь песню,
трель за трелью – нитью витой.
Музыка – спутница летних рассветов,
струны умрут – она будет с тобой.

Высуши русло – отыщешь источник,
– капля за каплей – с водой ключевой.
О вивисектор, Фома маловерный!
Видишь: та птица была – живой?

– 

Split the lark and you"ll find the music,
Bulb after bulb, in silver rolled,
Scantily dealt to the summer morning,
Saved for your ear when lutes be old.

Loose the flood, you shall find it patent,
Gush after gush, reserved for you;
Scarlet experiment! sceptic Thomas,
Now, do you doubt that your bird was true?

**

Слышать иволги песнь –
заурядная вещь –
или Божий завет.

Птица равно поет
для себя и для толп,
дар ее – не секрет.

Только слух облачит
то, что свыше звучит,
в сумрак или во свет.

Значит, длится она
или пресечена –
сильной разницы нет.

"Песня льется в листве!" –
реалист скажет мне.
Нет, любезный!
В тебе.

– --
To hear an oriole sing
May be a common thing,
Or only a divine.

It is not of the bird
Who sings the same, unheard,
As unto crowd.

The fashion of the ear
Atirreth that it hear
In dun or fair.

So whether it be rune,
Or whether it be none,
Is of within;

The "tune is in the tree",
The sceptic showethe me;
"No, sir! In thee!"

**

Лучше всех музык – за это ручаюсь
я, искушенная в пении птиц, –
в песню песней преображаясь,
необычайные звуки лились.

В каждом коленце – затейливый росчерк,
и повторить его в точности мог
лишь композитор, божественный Моцарт,
тайну унесший за смертный порог.

Так младенцы, пока еще помнят
сладостный лепет Эдемских рек,
силятся ножкам вернуть окрыленность,
выдав невольно праматери грех.

Дети постарше толкуют привычно:
рай – просто миф, а досадный рассказ
об искушении Евы – лишь притча…
Впрочем, о музыке речь повелась.

Храм не услышит таких песнопений,
пусть хоть святой на хоры взойдет.
Звонница, что возвестит Искупленье,
столь оглушительно тишь не взорвет.

О, не забыть бы изгибов мелодий!
Буду их петь про себя без конца,
буду твердить, пока голос мой робкий
в хор не вольется у трона Творца!

– -

Better than music, for I who heard it,
I was used to the birds before;
This was different, "twas translation
Of all the tunes I knew, and more;

"Twasn"t contained like other stanza,
No one could play it the second time
But the composer, perfect Mozart,
Perish with him that keyless rhyme!

So children, assured that brooks in Eden
Bubbled a better melody,
Quaintly infer Eve"s great surrender,
Urging the feet that would not fly.

Children matured are wiser, mostly,
Eden a legend dimly told,
Eve and the anguish graname"s story –
But I was telling a tune I heard.

Not such a strain the church baptizes
When the last saint goes up the aisles,
Not such a stanza shakes the silence
When the redemption strikes her bells.

Let me not lose its smallest cadence,
Humming for promise when alone,
Humming until my faint rehearsal
Drop into tune around the throne!