Александр Блок - Стихотворения 1913 года

Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.

В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу

За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.

Всё, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?

Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?

Точно ангела бурного ждешь?
Всё прошло. Ничего не вернешь.

Только стены, да книги, да дни.
Милый друг мой, привычны они.

Ничего я не жду, не ропщу,
Ни о чем, что прошло, не грущу.

Только, вот, принялась ты опять
Светлый бисер на нитки низать,

Как когда-то, ты помнишь тогда…
О, какие то были года!

Но, когда ты моложе была,
И шелка ты поярче брала,

И ходила рука побыстрей…
Так возьми ж и теперь попестрей,

Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
Побеждал пестротой эту мглу.

       Поет, поет…
Поет и ходит возле дома…
И грусть, и нежность, и истома,
Как прежде, за сердце берет…

       Нетяжко бремя,
Всей жизни бремя прожитой,
И песнью длинной и простой
Баюкает и нежит время…

       Так древни мы,
       Так древен мира
              Бег,
              И лира
       Поет нам снег
              Седой зимы,
Поет нам снег седой зимы…

              Туда, туда,
       На снеговую грудь
       Последней ночи…
       Вздохнуть — и очи
              Навсегда
              Сомкнуть,
Сомкнуть в объятьях ночи…

       Возврата нет
       Страстям и думам…
       Смотри, смотри:
       С полночным шумом
Идет к нам ветер от зари…
       Последний свет
       Померк. Умри.
Померк последний свет зари.

Милый друг, и в этом тихом доме
       Лихорадка бьет меня.
Не найти мне места в тихом доме
       Возле мирного огня!

Голоса поют, взывает вьюга,
       Страшен мне уют…
Даже за плечом твоим, подруга,
       Чьи-то очи стерегут!

За твоими тихими плечами
       Слышу трепет крыл…
Бьет в меня светящими очами
       Ангел бури — Азраил!

Из ничего — фонтаном синим
       Вдруг брызнул свет.
Мы головы наверх закинем —
       Его уж нет,
Рассыпался над черной далью
       Златым пучком,
А здесь — опять, — дугой, спиралью,
       Шаром, волчком,
Зеленый, желтый, синий, красный —
       Вся ночь в лучах…
И, всполошив ее напрасно,
       Зачах.

Вспомнил я старую сказку,
Слушай, подруга, меня;
Сказочник добрый и старый
Тихо сидел у огня.

Дождик стучался в окошко,
Ветер в трубе завывал.
«Плохо теперь бесприютным!»
Сказочник добрый сказал.

В дверь постучались легонько,
Сказочник дверь отворил,
Ветер ворвался холодный,
Дождик порог окатил…

Мальчик стоит на пороге
Жалкий, озябший, нагой,
Мокрый колчан за плечами,
Лук с тетивою тугой.

И, усадив на колени,
Греет бедняжку старик.
Тихо доверчивый мальчик
К старому сердцу приник.

«Что у тебя за игрушки?» —
«Их подарила мне мать». —
«Верно, ты стрелы из лука
Славно умеешь пускать?»

Звонко в ответ засмеялся
Мальчик и на пол спрыгнул.
«Вот как умею!» — сказал он
И тетиву натянул…

В самое сердце попал он,
Старое сердце в крови…
Как неожиданно ранят
Острые стрелы любви!

       Старик, терпи
       Тяжкий недуг,
       И ты, мой друг,
       Терпи и спи,
              Спи, спи,
Не забудешь никогда
              Старика,
Провспоминаешь ты года,
Провспоминаешь ты века,
И средь растущей темноты
       Припомнишь ты
              И то и се,
       Всё, что было,
       Что манило,
       Что цвело,
       Что прошло,—
              Всё, всё.

Было то в темных Карпатах,
Было в Богемии дальней…

Впрочем, прости… мне немного
Жутко и холодно стало;
Это — я помню неясно,
Это — отрывок случайный,
Это — из жизни другой мне
Жалобный ветер напел…

Верь, друг мой, сказкам: я привык
              Вникать
       В чудесный их язык
              И постигать
       В обрывках слов
              Туманный ход
              Иных миров,
И темный времени полет
              Следить,
И вместе с ветром петь;
       Так легче жить,
Так легче жизнь терпеть
              И уповать,
Что темной думы рост
Нам в вечность перекинет мост,
       Надеяться и ждать…

Жди, старый друг, терпи, терпи,
Терпеть недолго, крепче спи,
       Всё равно всё пройдет,

Всё равно ведь никто не поймет,
Ни тебя не поймет, ни меня,
       Ни что ветер поет
              Нам, звеня…

Есть времена, есть дни, когда
Ворвется в сердце ветер снежный,
И не спасет ни голос нежный,
Ни безмятежный час труда…

Испуганной и дикой птицей
Летишь ты, но заря — в крови…
Тоскою, страстью, огневицей
Идет безумие любви…

Пол-сердца — туча грозовая,
Под ней — всё глушь, всё немота,
И эта — прежняя, простая —
Уже другая, уж не та…

Темно, и весело, и душно,
И, задыхаясь, не дыша,
Уже во всем другой послушна
Доселе гордая душа!

Утреет. С богом! По домам!
Позвякивают колокольцы.
Ты хладно жмешь к моим губам
Свои серебряные кольцы,
И я — который раз подряд —
Целую кольцы, а не руки…
В плече, откинутом назад,—
Задор свободы и разлуки,
Но еле видная за мглой,
За дождевою, за докучной…
И взгляд — как уголь под золой,
И голос утренний и скучный…
Нет, жизнь и счастье до утра
Я находил не в этом взгляде!
Не этот голос пел вчера
С гитарой вместе на эстраде!..
Как мальчик, шаркнула; поклон
Отвешивает… «До свиданья…»
И звякнул о браслет жетон
(Какое-то воспоминанье)…
Я молча на нее гляжу,
Сжимаю пальцы ей до боли…
Ведь нам уж не встречаться боле.
Что ж на прощанье ей скажу?..
«Прощай, возьми еще колечко.
Оденешь рученьку свою
И смуглое свое сердечко
В серебряную чешую…
Лети, как пролетала, тая,
Ночь огневая, ночь былая…
Ты, время, память притуши,
А путь снежком запороши».

Праздник радостный, праздник великий,
Да звезда из-за туч не видна…
Ты стоишь под метелицей дикой,
Роковая, родная страна.

За снегами, лесами, степями
Твоего мне не видно лица.
Только ль страшный простор пред очами,
Непонятная ширь без конца?

Утопая в глубоком сугробе,
Я на утлые санки сажусь.
Не в богатом покоишься гробе
Ты, убогая финская Русь!

Там прикинешься ты богомольной,
Там старушкой прикинешься ты,
Глас молитвенный, звон колокольный,
3а крестами — кресты, да кресты…

Только ладан твой синий и росный
Просквозит мне порою иным…
Нет, не старческий лик и не постный
Под московским платочком цветным!

Сквозь земные поклоны, да свечи,
Ектеньи, ектеньи, ектеньи —
Шепотливые, тихие речи,
Запылавшие щеки твои…

Дальше, дальше… И ветер рванулся,
Черноземным летя пустырем…
Куст дорожный по ветру метнулся,
Словно дьякон взмахнул орарем…

А уж там, за рекой полноводной,
Где пригнулись к земле ковыли,
Тянет гарью горючей, свободной,
Слышны гуды в далекой дали…

Иль опять это — стан половецкий
И татарская буйная крепь?
Не пожаром ли фески турецкой
Забуянила дикая степь?

Нет, не видно там княжьего стяга,
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянет половецкий полон…

Нет, не вьются там по ветру чубы,
Не пестреют в степях бунчуки…
Там чернеют фабричные трубы,
Там заводские стонут гудки.

Путь степной — без конца, без исхода,
Степь, да ветер, да ветер, — и вдруг
Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг…

На пустынном просторе, на диком
Ты всё та, что была, и не та,
Новым ты обернулась мне ликом,
И другая волнует мечта…

Черный уголь — подземный мессия,
Черный уголь — здесь царь и жених,
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!

Уголь стонет, и соль забелелась,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!