Наталья Загвоздина
Дневник
Небо! Лей на нас свет златого солнца
Или твоих облак густую влагу,
Лишь гони далече осенним ветром
Мрачные тучи.
Ты скажи, о дева, что благосклонна,
Или покажи мне свою досаду,
Но не будь безмолвна, как эти тучи
Осенью холодной.
1994
То, что здесь названо дневником, остановлено в момент сдачи рукописи.
Отсюда «холодная» тема, не вполне отвечающая призыву вступительных строф, адресованных «целой жизни» и написанных когда-то пятнадцатилетним сыном.
Время действия – четверть века, и пристально – два истекших года.
С благодарностью за участие и внимание близким и незнакомым – автор.
Зима 2010
Портрет
Без ропота закрыть глаза – и так остаться.
Зелёный с синим – и – жемчужная щека…
Прозрачная волна, волна мазка густая…
И в раковине звук скрипичного щипка…
Заглядывая за – в себя – взираешь молча,
быть может, раньше нас познавшая сейчас,
состарившихся и… и не имевших мочи
глядеть, как далеко глядишь, не осерчав
на время и его движение по руслу,
на каждый поворот, где скудный, где с лихвой, —
заглядываешь в глубь, как водится по-русски, —
о, зрячая душа, смотрящая слепой!
* * *
Уйти из мрака – вот соблазн…
Уйти из декабря – соблазн. Соблазн —
остаться и прожить. Декабрь не шутит.
Не скроешься и выпорхнувши с глаз
Создателя – тогда зачем и шуму?!
Не прятаться! Пред Ним стоять, любя.
Имеющий не пожелает больше.
Горит огонь. Уходит дым, клубясь…
Уходит год. Уходит жизнь. И больно.
Остаться в декабре, как на посту.
Дождаться прибавления минуты…
Не поддаваться на ночной посул —
уйти из мрака. Чтоб – не обмануться.
Убывающее
Город битый, больной, упакованный в снежный мешок,
отдышался за ночь.
Кто бродил, и не раз, от заставы к заставе пешком,
посыпал, словно пеплом, головушку хладным песком —
не досчитывал ног.
Путник битый, больной, затерявшийся в чреве ночном,
встанет вновь в караул.
Постоит и опять колебаться бессонно начнёт…
Поколеблется и остановится – знать бы на чём…
Не сыграешь на счёт.
Ночь и день, день и ночь. Зимний город, тепло на счету,
чаша чаянья сверх…
И живёшь… И ногою встаёшь на черту…
И не хочешь – за дверь.
* * *
То ль терновником – рот,
то ли ватою сердце полно.
Монотонным ковром
раскатается день за полночь.
В ватном коконе стук
еле слышен и тесно во рту.
Полететь бы к Гнезду,
но оглянешься – ты снова тут —
здесь, где крылья растить —
не безделица, ветер под дых…
Где из вздоха «Прости!»
вызревают прощенья плоды.
Так прости же, прости!
Лишь припасть на коленях к Отцу,
и росток прорастить —
не теперь – так хотя бы к Концу.
* * *
По кубику, помалу из затей
сложить, как будто, дом…
Не ведая, не зная, что затем
в нём выживешь с трудом…
По малой половице, по шажку —
поглубже на чуток
проходишь, продвигаясь к «посошку»
за будущей чертой…
А день перечит святочным снежком
печали мировой
и пробует «отправиться пешком»
от язвы моровой.
СНЕГ1
Снег… Не высунешь носа, ноги…
Перекрыты дороги к участью.
Но сердца и под снегом наги…
Состраданья шубейку накинь —
подели свою душу на части!
Знать, останется целой. Метель
рвёт и мечет… Но жизнь-то подюже.
Затянись поясочком потуже,
сосчитай всех друзей и подружек,
и товарищей разных мастей —
их не меньше метели! Теперь,
в Рождество, в Богородицы Праздник,
снег – участник, виновник, проказник —
настоящее – не на продажу…
Бездорожие – что ж – не стерпеть?!
2
Кому – колюч и холоден, кому
пушист и мягок, – выбирай, что хочешь,
коль за страницей и «владенья муз»
твой почерк так таинственно-доходчив…
Ты держишь землю, небо, прячешь люд…
Сам прячешься – грустна весной Снегурка…
Летающий, не видевший пчелу,
летящую с цветка, тебе не грустно?
Ах, глупости! Идёт, идёт, идёт…
Что миру снег? – Идёт без сбоя время
(едино – что и пища, и едок…)
насквозь, тобою щедрого, Борея…
3
Сменить ли «зимних мух» на всяку тварь,
летающую в августе отрадном,
в воображеньи, мысленно?… Товар —
не равный… Что под небом равно?
Любимо Богом каждое. Оно —
жалеемо, особенно в ненастье,
особенно которое дано
особенно не вымолившим счастья…
Так потерпи, когда открыто настежь…
Так потерпи – всему придёт черёд.
Взгляни в окно – рождественские ели
не сетуют. Твой взгляд удочерён —
усыновлён. И смерти нет в метели.
4
Я с тобой похожу по морозу вдоль берега рек
среднерусских, с пейзажем обители кроткой.
И замёрзну, конечно, тебя посильней и скорей,
пробираясь одною протоптанной тропкой.
Передашь рукавицы: «Да разве же это мороз?!»,
я слегка улыбнусь: «Мне и этого мало…»
Мне и этого много. А где-то стучат топором —
знать, готовят дрова, чтоб в тепле покемарить…
Не набиться в друзья тем, кто греет за тысячи вёрст
себе руки – у них круговая порука…
Здесь морозно и дружно, и проблески будущих вёсн
светят нам с куполов, согревая по-русски.
5. Не по Чехову
Здесь опять намело… Ну, а в Африке снова жара…
Жизнь уездная – стон и надежда на новое лето…
И, как запертый Фирс, остаёшься один выживать,
удивляясь тому, что и это… полезно.
Доктор Астров в метель не пробьётся, и кто-то всплакнёт…
Сад вишнёвый в снегу, и почти опустело именье…
И так трудно вписать пару радостных строчек в блокнот,
но окажется вдруг, что не сделано меньше…
Ах, как хочется прочь, в неизвестность, из снега в жару…
Только кто приберёт, подытожит, построит на завтра?
Не проделаешь лаз на «туда и обратно» в «шару»,
пригодишься и здесь, как ребро «динозавра»…
6. «Пропавшее солнце»
…А ведь и здесь бывает свет и солнце бегает по снегу…
И бегают ему вослед, с румянцем, непоседы…
Ему подставить норовят, кто как горазд, побольше…
Но зимний вечер вороват и прячется в подоле
у ночи… Наступает ночь. Кто спит, а кто бессонен…
И где-то наступает ноль… явившийся…
Без слова.
Оно – вернётся – и без нас, и с будущими нами…
И станет видно небеса со всеми именами.
В мороз
За оконною чащей лесов,
кристаллических, тварная поросль.
Знать, уже наготове засов,
разделяющий намертво порознь…
За окошком курится дымок,
заблудившийся точно в трёх соснах…
В самый раз собираться домой
до того, как в зимовье не сослан…
Снова белка вот-вот принесёт
мне на счастье в скорлупке орешек,
где и творчество, и ремесло
прорастут, может статься… Не грешен
не живущий. Смотря за окно,
вижу сумерки. Свет на исходе.
С этим светом ещё заодно
мы вращаемся… Царствует холод.
Переделкино, 24 январяХолод
Вскочив верхом, пришпоривает (дух
захватывает, всем посторониться!)
и, двери открывая на ходу,
выстуживая, кружит по страницам…
Закроемся от холода, от не…
Забьёмся в дрожь, но выпрямимся к лету,
где «шёлковые весточки одне»
и выпущено певчее из клеток
российской непогоды… В холода
припомним рай, оставленный и нами,
и сядем у порога голодать,
отцовского, как дети, снова наги.
Снег в феврале
Мы были одни. Без начала
шёл снег, занося навсегда…
Деревья с кривыми плечами,
печальные дали… Качались,
как призраки, птицы в снегах.
В такой-то глуши – и не сгинуть…
До города, видно, сто дней…
Под снежными сводами скиний
счёт времени разве навскидку…
То кажется – близко. То нет.
Но время диктует пожёстче.
В нём жизнь разошлась по счетам.
Из мягкого лона к погосту —
пронзит и без снега до кости…
Ему снегопад – не чета.
Ещё на тему
Метель сравняла всё. Внутри тепло и тихо.
Сидеть молчком и ждать, что сбудется, что нет…
Что вовсе занесло, уже не воплотится,
но что-то наяву увидится точней.
Когда яснеет взгляд, живёшь прямей и проще.
Москва, совсем как встарь, по грудь погружена
в сугробы… Третий Рим не позабыт, не брошен,
и русская пурга ещё покружит нас…
Не выйти б из снегов, очистивших от порчи!
Но где-то метроном отмеривает ход…
Пусть будет каждый взгляд очищен и разборчив,
и город не падёт, как пал Иерихон.
Пока трубит метель, готовь ему подмогу…
Молчит вся Божья тварь, попрятавшись в снега,
внесённые сюда… Бумага чуть подмокла…
И мёрзнут пальцы рук, укрывшихся слегка…
В Замоскворечье. Канон