Михаил Лермонтов - Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

М.Ю.Лермонтов

Песня про царя Ивана Васильевича,

молодого опричника и удалого купца Калашникова

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

Про тебя Нашу песню сложили мы,

Про твово любимого опричника

Да про смелого купца, про Калашникова;

Мы сложили её на старинный лад,

Мы певали её под гуслярский звон

И причитывали да присказывали.

Православный народ ею тешился,

А боярин Матвей Ромодановский

Нам чарку поднёс мёду пенного,

А боярыня его белолицая

Поднесла нам на блюде серебряном

Полотенце новое, шёлком шитое.

Угощали нас три дни. три ночи

И всё слушали не наслушались.

I

Не сияет на небе солнце красное,

Не любуются им тучки синие:

То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре да князья,

И пирует царь во славу божию,

В удовольствие своё и веселие.

Улыбаясь, царь повелел тогда

Вина сладкого заморского

Нацедить в свой золочёный ковш

И поднесть его опричникам.

- И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,

Удалой боец, буйный молодец,

в золотом ковше не мочил усов;

Опустил он в землю очи тёмные,

Опустил головушку на широку грудь

А в груди его была дума крепкая.

Вот нахмурил царь брови чёрные

И навёл на него очи зоркие,

Словно ястреб взглянул с высоты небес

На младого голубя сизокрылого,

Да не поднял глаз молодой боец.

Вот об землю царь стукнул палкою,

и дубовый пол на полчетверти

Он железным пробил оконечником

Да не вздрогнул и тут молодой боец.

Вот промолвил царь слово грозное

И очнулся тогда добрый молодец.

"Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,

Аль ты думу затаил нечестивую?

Али славе нашей завидуешь?

Али служба тебе честная прискучила?

когда входит месяц - звёзды радуются,

что светлей им гулять по поднЕбесью;

А которая в тучу прячется,

Та стремглав на на землю падает...

Неприлично же тебе, Кирибеевич,

Царской радостью гнушатися;

А из роду ты ведь Скуратовых,

И семьёю ты вскормлен Малютиной!.."

Отвечает так Кирибеевич,

Царю грозному в пояс кланяясь:

"Государь ты наш, Иван Васильевич!

Не кори ты раба недостойного:

сердца жаркого не залить вином,

Думу чёрную - не запотчевать!

А прогневал тебя - воля царская;

Прикажи казнить, рубить голову,

Тяготит она плечи богатырские,

И сама к сырой земле она клонится".

И сказал ему Царь Иван Васильевич:

"Да об чём тебе, молодцу, кручиниться?

Не истёрся ли твой парчёвый кафтан?

Не измялась ли шапка соболиная?

Не казна ли у тебя поистратилась?

Иль зазубрилась сабля закалённая?

Или конь захромал, худо кованный?

Или с ног тебя сбил на кулачном бою,

На Москве-реке, сын купеческий?"

Отвечает так Кирибеевич,

Покачав головою кудрявою:

"Не родилась та рука заколдованная

Ни в боярском роду, ни в купеческом;

Аргамак мой степной ходит весело;

Как стекло горит сабля вострая;

А на праздничный день твоею милостью

Мы не хуже другого нарядимся.

Как я сяду поеду на лихом коне

За Моску-реку покатитися,

Кушачком подтянуся шёлковым,

Заломлю на бочок шапку бархатную,

Чёрным соболем отороченную,

У ворот стоят у тесовыих

Красны девушки да молодушки

И любуются, глядя, перешёптываясь;

Лишь одна не глядит, не любуется,

Полосатой фатой закрывается...

На святой Руси, нашей матушке,

Не найти, не сыскать такой красавицы:

Ходит плавно - будто лебёдушка;

Смотрит сладко - как голубушка;

Молвит слово - соловей поёт;

Горят щеки её румяные,

Как заря на небе божием;

Косы русые, золотистые,

В ленты яркие заплетённые,

По плечам бегут, извиваются.

во семье родилась она купеческой,

Прозывается Алёной Дмитревной.

Как увижу её, я сам не свой,

Опускаются руки сильные,

Помрачаются очи буйные;

Скучно, грустно мне, православный царь,

Одному по свету маяться

Опостыли мне кони легкие,

Опостыли наряды парчовые,

И не надо мне золотой казны:

С кем казною своей поделюсь теперь?

Перед кем покажу удальство своё?

Перед кем я нарядом похвастаюсь?

Отпусти меня в степи приволжские,

На житьё на вольное, на казацкое,

Уж сложу я там буйную головушку

И сложу на копьё бусурманское;

И разделят по себе злы татаровья

Коня доброго саблю острую

И седельце бранное черкасское.

Мои очи слёзные коршун выклюет,

Мои кости сирые дождик вымоет,

И без похорон горемычный прах

На четыре стороны развеется!.."

И сказал, смеясь, Иван Васильевич:

"Ну, мой верный слуга! я твоей беде,

Твоему горю пособить постараюся.

Вот возьми перстенёк ты мой яхонтовый

Да возьми ожерелье жемчужное.

Прежде свахе смышлёной покланяйся

И пошли дары драгоценные

Ты своей Алёне Дмитревне:

Как полюбишься - празднуй свадебку,

Не полюбишься - не прогневайся".

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

Обманул тебя твой лукавый раб,

Не сказал тебе правды истинной,

Не поведал тебе, что красавица

В церкви божией перевенчана,

Перевенчана с молодым купцом

По закону нашему христианскому.

* * *

Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!

Ай, ребята, пейте - дело разумейте!

Уж потешьте вы доброго боярина

И боярыню его белолицую!

II

За прилавкою сидит молодой купец,

Статный молодец Степан Парамонович,

По прозванию Калашников;

Шёлковые товары раскладывает,

Речью ласковой гостей он заманивает,

Злато, серебро пересчитывает,

Да недобрый день задался ему:

Ходят мимо баре богатые,

В его лавочку не заглядывают.

Отзвонили вечерню во святых церквах;

За Кремлём горит заря туманная;

Набегают тучки на небо,

Гонит их метелица распеваючи;

Опустел широкий гостиный двор,

Запирает Степан Парамонович

Свою лавочку дверью дубовою

Да замком немецким со пружиною;

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает,

И пошёл он домой, призадумавшись,

К молодой хозяйке за Москва-реку.

И приходит он в свой высокий дом,

И дивится Степан Парамонович:

Не встречает его молода жена,

Не накрыт дубовый стол белой скатертью,

А свеча перед образом еле теплится.

И кличет он старую работницу:

"Ты скажи, скажи, Еремеевна,

А куда девалась, затаилася

В такой поздний час Алёна Дмитревна?

А что детки мои любезные

Чай забегались, заигралися,

Спозаранку спать уложилися?"

"Господин ты мой, Степан Парамонович,

Я скажу тебе диво дивное:

Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;

Вот уж поп прошёл с молодой попадьёй,

Засветили свечу, сели ужинать,

А по сю пору твоя хозяюшка

Из приходской церкви не вернулася.

А что детки твои малые

Почивать не легли, не играть пошли

Плачем плачут, всё не унимаются".

И смутился тогда думой крепкою

Молодой купец Калашников;

И он стал к окну, глядит на улицу

А на улице ночь темнёхонька;

Валит белый снег, расстилается,

Заметает след человеческий.

Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,

Потом слышит шаги торопливые;

Обернулся, глядит - сила крестная!

перед ним стоит молода жена,

Сама бледная, простоволосая,

Косы русые расплетённые

Снегом-инеем пересыпаны;

Смотрят очи мутные, как безумные;

Уста шепчут речи непонятные.

"Уж ты где, жена, жена шаталася?

На каком подворье, на площади,

Что растрёпаны твои волосы,

Что одежда твоя вся изорвана?

Уж гуляла ты, пировала ты,

Чай, с сынком всё боярским!..

Не на то пред святыми иконами

Мы с тобой, жена, обручалися,

Золотыми кольцами менялися!..

Как запру я тебя за железный замок,

За дубовою дверь окованную,

Чтобы свету божьего ты не видела,

Моя имя честное не порочила..."

И услышав то Алёна Дмитревна

Задрожала вся, моя голубушка,

Затряслась как листочек осиновый,

Горько-горько она восплакалась,

В ноги мужу повалилася.

"Государь ты мой, красно солнышко,

Иль убей меня или выслушай!

Твои речи - будто острый нож;

От них сердце разрывается.

Не боюся смерти лютыя,

Не боюся я людской молвы,

А боюсь твоей немилости.

От вечерни домой шла я нонече

Вдоль по улице одинёшенька.

И послышалось мне, будто снег хрустит;

Оглянулась - человек бежит.

Мои ноженьки подкосилися,

Шёлковой фатой я закрылася.

И он сильно схватил меня за руки