Сергей Орлов
Стихотворения
Я родился в 1921 году в селе Мегра Белозерского района, Вологодской области, в семье сельских учителей. Отца своего не помню, он умер в 1924 году. Люди, знавшие его, рассказывают, что он был строгий учитель, добрый и веселый человек, уважаемый сельчанами.
Я рано начал ходить в школу, точнее сказать, на уроки в класс, так как мы жили в здании школы, где учительствовала мать.
Мне не нужно напрягать память, чтобы вспомнить детство: его можно увидеть и сейчас. Оно белеет березами и пламенеет рябинами, лежит огромным слюдяным простором Белого озера, в тихие вечера синеет бескрайними лесами, плещет зарницами, звенит дождями. Все это осталось таким же и по сию пору. Исчезли только подробности, но они очень похожи на подробности жизни многих мальчишек, родившихся в деревне. Нет на свете и моего села Мегры — воды Волго-Балта залили то место, на котором оно стояло.
В 1930 году семья наша уехала в Сибирь: отчим был послан партией на строительство колхозов. За красный галстук в те годы влетало от кулацких сынков, но я носил его с гордостью, как мои друзья пионеры.
В 1933 году мать с братишкой и сестренкой вернулись на родину, а я остался с отчимом в Новосибирске: он был направлен партией на учебу в институт. Широкая Обь, первые многоэтажные дома пятилетки. Потом я вернулся на родину и много рассказывал приятелям о Сибири, степях и железной дороге. Учитель физики, молодой ленинградец, рассказами о книгах и звездах зажег любовь к литературе и изобретательству. Попробовал сочинять стихи и строить модели самолетов и ракеты. Потом стихи перестал сочинять на время, потому что увлекся рисованием.
Среднюю школу я окончил в 1940 году в Белозерске, старинном городке с крепостным валом и множеством церквей. Тихие дома, деревянные мостки, скрипучие калитки, буйные черемухи и зовущие гудки пароходов, На пароходе я и уехал учиться в Петрозаводский университет с твердым желанием писать стихи, печататься. Мое стихотворение «Тыква», написанное в шестнадцать лет, похвалил в статье, напечатанной в газете ЦО «Правда», Корней Иванович Чуковский.
Когда началась война, мы, студенты университета, вступили в истребительный батальон, из него я был призван в армию. Военком, выслушав мой рассказ о положении на том участке фронта на котором мы были, по «знакомству» предложил на выбор два рода войск — танки и авиацию. Я стал танкистом. В армии был рядовым, сержантом, курсантом, лейтенантом, гвардии старшим лейтенантом. Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах в танке; воевать приходилось не только с немцами, но и с болотом. Танкисты не любили громких слов и верили в будничные высокие ценности: дружбу, товарищество, долг. В 1944 году меня, обожженного, принесли на носилках товарищи в медсанбат. Из госпиталя я был демобилизован по инвалидности.
Я люблю рыбную ловлю. День победы встретил на Белом озере, в устье реки Ковжи. Ни одна травинка не колыхалась, река и озеро сливались с чистым небом — так было тихо. Вместе с встающим солнцем из озера пришла лодка; по воде далеко слышно, и до нас долетел крик с лодки: «Эй, что вы сидите? Кончилась война!». Мы глянули на огромное солнце за лодкой, не смежая век, и заплакали, не потому что на солнце нельзя смотреть без слез.
После войны учился в Ленинградском университете, но ушел с третьего курса. В 1954 году я окончил Литературный институт имени Горького.
Мои книги: «Третья скорость» (1946), «Поход продолжается» (1948), «Светлана» (1950), «Городок» (1953), «Стихотворения» (1956), «Голос первой любви» (1958), «Стихотворения» (1959), «Одна любовь» (1961), «Колесо» (1964), «Лирика» (1966), «Дни» (1966). Вместе с Михаилом Дудиным написал сценарий фильма «Жаворонок» о танкистах на войне.
С. Орлов
В жару растенья никнут,
Бегут от солнца в тень.
Одна лишь чушка-тыква
На солнце целый день.
Лежит рядочком с брюквой,
И кажется, вот-вот
От счастья громко хрюкнет
И хвостиком махнет.
1938
«Всплошную голубым узором…»
Всплошную голубым узором
Мороз разрисовал окно.
Темно становится, и скоро
Зажгут огни. Пора б давно…
Сверчок скрипит в углу за печкой,
А я глаза закрою вдруг,
И мне покажется — кузнечик
Трубит на весь цветистый луг.
Качнутся легкие березы,
Как луг, запахнет старый дом.
Но это мать вошла с мороза,
Внесла подойник с молоком.
1939
Широким журавлиным клином
Последний выбит летний день.
Погреться у костров рябины
Сошлись избушки деревень.
Тоска, дожди, туман и слякоть,
Глубокой осени пора…
Как будто мир сошлись оплакать
Кричащие в полях ветра.
Над красноватым эшелоном
Дымки — прощальные платки —
Мелькают в глубине вагонов
Шинели серые, штыки…
Под ветром шелестит березник,
Ему последний лист ронять…
И женщина у переезда —
Солдатская, должно быть, мать —
На поезд смотрит без движенья,
Подняв ко рту конец платка.
В глазах ее — благословенье
И древняя, как мир, тоска…
Ой вы, дороги верстовые
И деревеньки по холмам!
Не ты ли это, мать Россия,
Глядишь вослед своим сынам?
1942
«В танке холодно и тесно…»
В танке холодно и тесно.
Сыплет в щели снег пурга.
Ходит в танке тесном песня
Возле самого врага.
Крутит мерзлыми руками
Ручки круглые радист.
Из Москвы, должно быть, самой
Звуки песни донеслись —
Через свист и вой снарядов,
Через верст несчетных тьму.
В песне той живет отрада
Во высоком терему…
Хороша та сказка-песня,
Но взгрустнул водитель наш:
«К милой я ходил на Невский,
На шестой, друзья, этаж…
И пока гремят снаряды,
Горизонт за Мгой в дыму,
В Ленинград к моей отраде
Нету ходу никому…
Вот пойдем, прорвем блокаду,
Путь откроем в город наш, —
Закачусь к своей отраде
На шестой, друзья, этаж!».
А певец поет, выводит,
Так и хлещет по сердцам…
К ней никто не загородит
Путь-дорогу молодца!
1943
Памяти товарищей,
погибших под Карбуселью
Мы ребят хоронили и вечерний час.
В небе мартовском звезды зажглись…
Мы подняли лопатами белый наст,
Вскрыли черную грудь земли.
Из таежной Сибири, из дальних земель
Их послал в этот край народ,
Чтобы взять у врага в боях Карбусель
Средь глухих ленинградских болот.
А была эта самая Карбусель —
Клок снарядами взбитой земли.
После бомб на ней ни сосна, ни ель,
Ни болотный мох не росли…
А в Сибири в селах кричат петухи,
Кедрачи за селом шумят…
В золотой тайге на зимовьях глухих
Красно-бурые зори спят.
Не увидеть ребятам высоких пихт,
За сохатым вслед не бродить.
В ленинградскую землю зарыли их,
Ну, а им еще б жить да жить…
Прогремели орудия слово свое,
Иней белый на башни сел.
Триста метров они не дошли до нее…
Завтра мы возьмем Карбусель!
1943
«Погадай мне в этот вечер…»
Матери,
Екатерине Яковлевне
Погадай мне в этот вечер,
Нагадай червонный дом,
С незнакомой дамой встречу,
В брюках, в ватнике, с ремнем.
Может, с картами согласно,
В чаще рыжей, в тьме ночной
Огонек забрезжит ясный,
Словно в сказке, предо мной.
И скажу я: «Стань, избушка,
Передом… Наедине
Не тебя ли мать-старушка
Нагадала в карты мне?».
Хорошо в лесной землянке
Сапоги у печки снять,
Стукнуть, так сказать, по банке,
Завалиться на ночь спать.
Но вокруг лишь тьма ночная,
Дождь стекает по броне,
Да «Калугу» вызывает
Мой стрелок-радист во сне…
«Ни огня, ни темной хаты»
В карты старенькие, знать,
Нам, неверящим солдатам,
Мать не сможет нагадать…
1943