Леонид Якубович - По чуть-чуть…

Мне 64 года и всю свою сознательную жизнь, т.е. последние два-три года, я предполагал, что у меня есть чувство юмора.

Я не знаю, на чём именно было основано это моё предположение. Может быть оттого, что я вечно вляпываюсь в какие-то немыслимые истории, и это страшно веселит всех окружающих. То, что со мной происходило и происходит до сих пор, вообще не поддается никакому описанию. Более того, в это настолько трудно поверить, что многие уверены, что всё это абсолютное враньё или, по крайней мере, явное преувеличение.

Практически каждый раз, куда бы я ни ехал, на поезде или на самолете, на моём месте кто-нибудь сидит. Я могу купить билет за неделю, за месяц, за год – это не имеет значения. Я могу прийти за час, за два, за день до отправления – бессмысленно. Этот, который уже сидит на моём месте, пришёл раньше. Я не знаю, когда раньше. Раньше, и всё. Может, за минуту до меня, может, за две. Может, он вообще родился на моём месте и прожил тут всю жизнь, чтобы дождаться того момента, когда приду я, и он сможет, наконец, радостно объявить, что тут занято.

На мне заканчивается всё, что может, и всё, что не может закончиться в принципе.

Я не говорю о любых типах автоматов – с водой, с соками, с

газетами, с билетами, с пончиками, с собачьим кормом.

На мне в Неаполе закончились креветки на всем побережье во всех ресторанах!

На Мальте родничок в виде головы льва, из которого пили все туристы всего мира со дня основания Мальты, усох в одночасье, стоило мне только посмотреть в его сторону.

В Тель-Авиве жена Влада Листьева предложила нам вместе сфотографироваться на фоне грандиозного фонтана. Хотя я её предупреждал о последствиях. Я сказал ей: «Не надо этого делать. На всякий случай, не надо!». Она не послушалась. Мы с Владом встали у фонтана, его жена подняла фотоаппарат. В ту же секунду фонтан умер. Он бил всю жизнь со дня основания Израиля, он был символом бессмертия, пока я не подошёл.

В Мюнхене в пивной на мне кончилось пиво.

В Риме в шикарном ресторане на мне кончились спагетти.

В Танзании в сезон дождей при мне три дня стояла такая жара, которую не помнят даже аборигены. Они сказали – какой-то природный катаклизм.

Дураки. Природный катаклизм – это я.

Я извиняюсь, но подо мной дважды пополам раскалывался унитаз. В гостиницах. В Минске и в Берлине. Заводской брак. Я понимаю. Бывает. Но ощущение, если честно, незабываемые.

Я привык, я не обращаю на все это внимание, тем более, что это страшно веселит всех, кто меня знает.

Я точно знаю, Епиходов списан конкретно с меня. Антон Павлович не мог, конечно, предполагать моего появления на свет, но как гениальный провидец, он абсолютно точно описал само явление.

При этом, что странно, при мене везёт всем остальным. Всем, кроме меня. Везёт парадоксально, сказочно.

Везёт в казино, на ипподроме, на гонках – везде.

Условие одно: они должны дать мне денег и отправить в буфет. Если я буду пить на свои, у них ничего не выйдет. Это проверено. Пока я там пью, они все выигрывают. Стоит мне подойти, узнать как тут у них дела, всё – привет. Весь выигрыш – к чёрту и они ещё жутко должны. Меня тут же с диким матом выставляют обратно в буфет и, как только за мной закрывается дверь, они отыгрывают всё обратно.

Эти истории со временем обрастают жуткими подробностями, их пересказывают все кому не лень. И я смеюсь вместе со всеми.

Наверное потому, что у меня есть чувство юмора.

А может быть потому, что все эти невезения относятся, в сущности, только к мелочам. По-крупному никогда, тьфу-тьфу, ничего подобного, а даже наоборот.

Я люблю и умею рассказывать анекдоты. Говорят, что я неплохой рассказчик. Но еще лучше я как слушатель. Дело в том, что я мгновенно забываю то, что рассказал, и если мне через день рассказать то же самое, я буду умирать от смеха. Это хорошо, потому что для меня анекдоты не стареют никогда. Я вообще люблю хорошие анекдоты.

Наверное потому, что у меня есть чувство юмора.

Я люблю хорошие комедии. В кино и в театре. Их мало, их очень мало. Возможно – это естественно, потому что юмор есть одно из высших проявлений доброты, а это во все времена жуткий дефицит. Я смеюсь до слёз, и жена вечно толкает меня в бок, чтобы я не мешал соседям. Меня вообще очень легко рассмешить. Я люблю смеяться вместе со всеми. Меня можно заразить смехом в одну секунду.

Наверное потому, что у меня есть чувство юмора.

Я обожаю весёлых писателей. Бог одарил их талантом в минуту, когда у него самого было хорошее настроение. Но это, вероятно, бывало нечасто и потому таких писателей мало. Полагаю, за всю историю, наберется не более сотни действительно хороших книг, читая которые, человечество умирало от смеха. Или хотя бы улыбалось, что уже немаловажно. Обычно, я читаю по ночам на кухне. По ночам, потому что днём нет времени ни на что. На кухне, потому, что жена выталкивает меня из постели каждый раз, когда я начинаю хохотать в голос. Я не могу смеяться тихо. Я люблю смеяться громко.

Я смеюсь очень заразительно. Поэтому она выгоняет меня на кухню. Не потому, что она просыпается от моего смеха, а потому, что она начинает из-за меня хохотать во сне и от этого просыпается. Смех жутко заразителен. Поэтому я смеюсь один на кухне. Я люблю смеяться, даже когда я один.

Наверное потому, что у меня есть чувство юмора.

До некоторых пор я был совершенно уверен, что чувство юмора – вещь чрезвычайно индивидуальная. Оно либо есть, либо его нет. Как талант. И научить этому невозможно. Ну, как можно научить петь человека, которому «слон на ухо наступил».

Меня пробовали. В детстве со мной занимались три преподавателя. В результате, один сказал, что у него стал пропадать слух, второй – бросил преподавать, а третий – вообще уехал из Москвы и стал долбить уголь отбойным молотком, чтобы никогда больше не слышать, как поют.

Я люблю людей с чувством юмора. Почему-то люди с чувством юмора, все симпатичны невероятно и замечательно вкусно смеются. Я очень люблю людей, которые вкусно смеются.

Папа мой смеялся вкусно потрясающе. У него смеялось не только лицо. Он смеялся весь. Он был хорошим человеком. И его все любили.

Ах, каким очаровательным был Гриша Горин. Мы сидели с ним на бортике бассейна у одного нашего знакомого, еще во время первого «Кинотавра» в Сочи и импровизировали по поводу одного сюжета. И смеялись прямо до слёз. В результате родилась фабула целой пьесы. И Гришечка сказал: «Молодец, старик, идея хорошая, пиши!» И хлопнул меня по плечу. И я упал в бассейн. И он стал замечательно вкусно хохотать. И я тоже.

Батюшки мои, как вкусно смеялся дядя Юра Никулин. Он весь прямо светился от удовольствия, если слышал хороший анекдот. Он не просто смеялся, он этот анекдот вкушал. Он его жевал, пережёвывал, глотал и потом долго вслушивался в послевкусие. И рассказывал его всем по сто раз. Слушать его было просто удовольствие. Но ещё большим удовольствием было рассказывать ему анекдоты. Когда он уже лежал в больнице, он мне звонил и спрашивал, нет ли чего-нибудь новенького. И я ему рассказывал, и он то ли записывал, то ли запоминал. Потому что, как он говорил: «Надо врачам рассказать, а то ходят, как будто они тут все больны смертельно!»

Ни до, ни после их ухода я не слышал никогда и ни от кого ни одного худого слова ни про отца, ни про Гришу, ни про дядю Юру Никулина. Наверное потому, что они были очень хорошие люди и умели как-то по-доброму смеяться.

Замечательно вкусно смеются Лёвушка Дуров, Шура Ширвиндт, Серёжа Архипов, Андюша Деллос, Юрочка Волович, Гена Хазанов... Я их очень люблю. Они хорошие люди.

Я вообще человек не завистливый. Наверное потому, что у меня все-таки есть чувство юмора. Но я искренне завидую тем, кто умеет что-то делать лучше меня. Я им завидую, пока чувствую, что могу этому научиться. Как только я понимаю, что научиться этому нельзя, я перестаю завидовать. Я начинаю восхищаться. Не в смысле владения ремеслом, а в смысле красоты самого процесса. Когда это уже не ремесло даже, а искусство. В любой профессии. И почему-то все эти люди ужасно симпатичные и добрые. И у них у всех обязательно есть чувство юмора. Потому что без чувства юмора никогда ничего красивого сделать нельзя.

Я очень люблю людей, которые что-то умеют делать весело и красиво.

Мне бы очень хотелось, чтобы Вы прочитали эту книжку.

Я не знаю, понравится она Вам или нет. Если да, Вы докажите мне, что у меня, как и у Вас есть чувство юмора.

Если нет, значит у Вас есть чувство юмора, а у меня нету.