Согнут, придавлен на верхних углах;
Скобка! На скобке замочек мудреный!
Как приказала — положен в ногах.
К митрополиту пойти? Разрешенье
Вскрыть мне могилу просить, а потом?..
Нет, прежде справки собрать, без сомнения,
Как отдают в воспитательный дом?
Да! В воспитательный дом снарядиться!
Только б скорее! Чего не забыть….
Крест нацепить! Ничего, пригодится…
Тише, Петр Павлыч, чего так спешить!
Скверный извозчик! Кафтан — из заплаток,
С музыкой дрожки, что камень — то звон!
Вот уж и лебедь в кругу лебедяток
Над воспитательным, выше колонн.
«Что вам угодно?» Швейцар такой видный,
Он в треуголке и весь в галунах;
Взгляд величавый, а голос обидный…
«Где-бы мне справку достать о детях?..»-
«Вам это, что же, кормилицу нужно,
Али дежурного, что ли, спросить?»-
«Да, да, кормилицу…»-«Мне недосужно;
Я вот сынишку пошлю проводить».
Всюду швейцары родятся с задором;
Вынул Петр Павлыч рублевую, дал;
По бесконечно большим коридорам
Юркому мальчику вслед зашагал.
«Здеся во мамки!» Глядит: галерея,
Точно аллея, что в Летнем саду.
В длинных каких-то халатах пестрея,
Были все мамки тогда на ходу.
Час их прогулки… У каждой ребенок;
Вместо повойника белый колпак;
Плач ребятишек и запах пеленок…
Шлепают туфли; размеренный шаг;
Идут одна за другой вереницей,
Говору нет, соблюдается чин…
Счетом — десятки! Рост, плотность и лица
Всяких характеров, всех величин!
Были, что дети, совсем молодые!
Где бы, казалось, ей матерью стать?
Были и бабы, не в шутку седые:
Годы большие; могла б перестать…
* * *
Только Зубкову и в ум не входило
Мамку позвать! Что же делать? Как быть?
То, что увидел он, — ошеломило,
Только и мог он — глазами водить!
Бабы, в надежде на место, глядели
Прямо в глаза, мимо гостя идя…
«Вы бы кормилицу выбрать хотели?»-
Доктор дежурный спросил, подойди.
«Нет-с, мне не это… Мне справиться надо…
Ежели сдали дитя: как сыскать?»-
«Это не здесь, а подалее, рядом,
Впрочем, могу я вам правила дать.
Вот — отпечатаны; к вашим услугам;
Ищете разве кого?..»-«То есть… нет…
Брат мой просил…» — с очень ясным испугом
Цедит сквозь зубы Петр Павлыч в ответ.
«Ежели номер у вас не утрачен,
То разыскать не особенный труд;
Впрочем, есть сроки! Тут срок обозначен;
Только расходы обратно возьмут».
Доктор, кивнув головой, удалился.
Вышел Петр Павлыч за двери; сошел
С лестницы, в заднем дворе очутился
И до Казанской дворами добрел.
Правила все прочитал! Не даются…
Сроки пропущены… Где тут сыскать?
Ноги слабеют, в коленках трясутся;
Надо скорее извозчика взять.
* * *
Если поранить себя где случится —
Тотчас кругом воспаленье пойдет;
Кровь к пораженному месту стремится…
Будто бы знает: работа тут ждет!
Надо чинить! Надо дело поправить…
Есть затаенные силы души,
Вдруг, мимо воли, идущие править,
Если наличные не хороши!
Мы приказанья тех сил исполняем —
И, точно так же, как муху во сне,
Сами не ведая как, отгоняем —
Делаем то, что прикажут оне.
Так это было и с бедным Зубковым:
Свежее чувство раскрытой вины
Быстро задвинулось более новым:
Ищет он сына виновной жены!
Точно корабль, окрылясь парусами,
Ждать неспособен и должен поплыть,
Едет Петр Павлыч, влекомый мечтами,
К митрополиту о деле просить.
К Смольному в лодочке он перебрался,
Шел к Александровской лавре пешком;
Колоколов перезвон раздавался,
Как проходил он над лаврским мостом.
Вот и кладбище в стенах отбеленных…
И из-за стен на дорогу глядит
Много столбов и крестов золоченых,
Мраморы, бронза, порфир и гранит.
Видит: монах-старичок осторожно
С паперти сходит и книги несет,
«Где мне владыку увидеть бы можно?»-
«Митрополита?.. Уехал в Синод».-
«Смею спросить, чтобы вас не обидеть,
Каждый ли день и в какой это час
Митрополита мне можно бы видеть?»-
«С просьбою, что ли? О чем там у вас?»-
«Дело большое к владыке имею…»-
«Он принимает как бог приведет».-
«Где же?» — «А вот, как пройдете аллею,
Просьбу в подъезде дежурный возьмет».
Как было сказано, так и случилось:
Раза четыре пытался Зубков
Лично представиться — не приходилось:
Занят, уехал, заснул, нездоров…
Подал дежурному и удалился!
Ox!.. Уж чего-то он не испытал?
Телом осунулся, весь изменился
За две недели, которые ждал.
* * *
Вышел — отказ! В синей рясе, воителем,
Видом такой, что скорей уходи,-
Вышел викарий к безмолвным просителям:
Он панагией играл на груди.
На панагии, блестя бирюзою,
Лик богородицы кротко сиял!..
Быстро покончил викарий с толпою…
Только Петр Павлыч один ожидал.
И подошел он к нему, улыбаясь:
«Вы ли коллежский ассесор Зубков?»
«Я-с». — «Я поистине вам удивляюсь,
Что вам тревожить молчанье гробов?
Просите вы: там писанье какое,
Некий документ был в гроб положон!
Трудное дело оно, не простое —
Надо к тому очень важный резон!»
Тут подвернулся какой-то вертлявый,
Юркий чиновник; шушукаться стал;
Взгляд его светло-зеленый, лукавый
Точно лучами Зубкова пронзал.
Точно читать порывался глубоко
В совести, в мыслях, читать наугад!
Хуже и злее вороньего ока
Был этот гадкий, убийственный взгляд!
«Да-с! Так извольте понять: не пригодно,
Митрополит приказал вам сказать,
В кладбище рыться, копать всенародно;
Да и примеров таких не сыскать.
Ну и семь лет уж, как вы схоронили;
В пятом разряде, за эти года,
Землю-то всю много раз перерыли,
Чай, и от гроба не сыщешь следа;
Да и холера к тому же, поймите…
Рыться! Зачем? Ни с того, ни с сего!
Ну, так господь с вами! С миром идите,
Пусть прах почиет, не троньте его».
Благословил он Зубкова; непрошен,
Руку свою к целованию дал…
Точно травинка, под корень подкошен,
Чуть не свалился Зубков, где стоял.
Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,
Хуже гораздо его аппетит;
Ночью слоняется, днем же ложится
Навзничь в кровать и часами лежит.
После обоих тяжелых решений
И напряженья всех нравственных сил,
Быстрых, совсем непривычных хождений
Точно он крылья свои опустил!
Точно он будто о что-то расшибся!
Думал — шел в двери, а вышло — стена!
В способе, значит, в дороге ошибся…
Видно, другая дорога нужна…
Ларчик жены, как червяк, его гложет!
Должен он, должен тот ларчик достать!
Ларчик железный, и сгнить он не может;
Кой-что узнает, чтоб сына искать…
Сына найдет! Будет холить родного…
Как же за сына-то мать не простить?!
Чувство любви этой ярко и ново —
Стало в сознаньи Зубкова светить!
Звучно часы над стеною стучали;
Маятник шел… словно чьи-то шаги…
С ними и он уходил… и шагали
Разных неясных видений круги…
Люди какие-то! Головы — цифры!
Мамки! У мамок ларцы на руках!
Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры…
И Поседенский на тощих ногах!
Войско монахов… Они голубые…
И, высоко, как хоругвь несена,
Блещет алмазами звезд панагия!
Но богородица — где же она?
Знать, убежала с монашеской груди!
Ты трепетала так нервно на ней!
Где ж ты, блаженная! «Я не у судей,
Я у простых, у судимых людей!..»
Идут часы, продолжают беседу
И объясненья виденьям дают!..
Мчится Зубков по какому-то следу,
Словно куда-то упорно зовут…
Вот и жена! Очи тяжко закрылись!
Сына за ручку ведет! Мальчик мой!
Как же волосики светлые сбились…
Где ты? Скажи, отзовися, родной?!
Где? Открывает покойница очи!
Взгляд так мучительно, кротко правдив,
Сколько в нем долгой тоски, долгой ночи…
Жив этот взгляд ее или не жив?
Вдруг! Треск и грохот с убийственным воем!
Все заскакало… Виденья чудят…
Полдень… Часы разрешаются боем,
Грузные гири, спускаясь, шипят!
Буря проходит, и тишь наступает…
Песенка чья-то советы дает,
Песенка эта так мило болтает,
Очень разумна и вовсе не лжет:
Тики-так, тики-так!
Ох, чиновник, ты чудак!
Не лежи, брат, не ленись,
Будь бодрее, окрылись!
