Ей жить недолго и умрет в родах!»
Удар был страшен тем, что неожидан.
Бедняга вдруг мучительно прозрел!
Тоске глубокой головою выдан,-
Всем бытием своим осиротел.
Зовет она его к своей кровати
И говорит: «Мой милый, дорогой!
Теперь была бы свадьба очень кстати,
Теперь должна я стать твоей женой…
Затем, что если бы тебя спросило
Мое дитя о матери своей,
Ты скажешь, как тебя жена любила
От самых ранних, первых в жизни дней.
Что до того, как стала я женою,
Ты обо мне ни слова не слыхал…»
Пришел священник, и его с больною,
Как должно быть, законно повенчал.
_______
Родилась девочка. Слаба, бескровна!
Остатка сил в родах лишилась мать…
Она встречала смерть свою любовно,
Она устала думать и страдать.
То было утром, так часа в четыре…
Он, сидя в кресле у кровати, спал…
И видел он, что на веселом пире
Его незримый кто-то обнимал…
Сначала тяжесть грудь ему давила…
Палило щеки жаром, а потом
Живая свежесть этот жар сменила,
Дала покой и усладила сном…
Открыл глаза… Жена, как то бывало,
Его рукой вкруг шеи обняла…
Она, скончавшись, тихо остывала,
И разомкнуть объятья не могла…
_______
В одном из наших, издавна заштатных,
Почти пустых степных монастырей
Лежит последний отпрыск прежде знатных
И бунтовавших при Петре князей…
Последний отпрыск-девушка больная,
Отец и мать лежат по сторонам;
Гранит, гробницы всех их покрывая,
Замшился весь и треснул по углам.
Два медальона… В стеклах пестрый глянец
И перламутр от времени блестят!
Портреты эти делал итальянец;
То — мать и дочь! Один и тот же взгляд!
И тот же след раздумья над очами,
И неземная в лицах красота…
И проступают, мнится, образами
Под осененьем черного креста…
ТОЖЕ НРАВСТВЕННОСТЬ
[ПОЭМА]
Вот в Англии, в стране благоприличии,
Где по преданиям зевают и едят,
Где так и кажется, что свист и говор птичий,
И речи спикеров, и пискотня щенят
Идут по правилам' Где без больших различий
Желудки самые по хартии бурлят,-
Вот что случилось раз с прелестнейшей миледи,
С известной в оны дни дюшессой Монгомеди!
Совсем красавица, счастливая дюшесса
Во цвете юности осталась вдруг вдовой!
Ей с окончанием старинного процесса,
Полвека длившегося с мужниной родней,
Как своевременно о том кричала пресса,
Достался капитал чудовищно большой:
В центральной Индии права большого сбора,
Леса в Австралии и копи Лабрадора!
Таких больших богатств и нет на континенте!
Такой красавицы бог дважды не творил!
С ней встретясь как-то раз случайно в Агригенте,
Король Неаполя — тогда покойник жил, -
Как был одет-в штанах, в плюмаже, в яркой
ленте,-
Узрев, разинул рот, бессмысленно застыл,
И с самой той поры — об этом слух остался —
Тот королевский рот совсем не закрывался!
Дюшесса в Англии была высоко чтима.
Аристократка вся, от головы до пят,
Самой Викторией от детских лет любима,
С другими знатными совсем незауряд,
За ум свой и за такт, за блеск превозносима!
Сиял спокойствием ее лазурный взгляд,
И, как о рыцарше без страха и упрека,
Шла слава о вдове широко и далеко!
И возгордилися все предки Монгомеди,
В гробницах каменных покоясь под землей,
Такой прелестнейшей и нравственной миледи,
Явившейся на свет от крови им родной!
Французский двор тех дней, ближайшие соседи,
Мог позавидовать красавице такой-
Созданью грации, преданий, этикета
И ренты трех частей платившего ей света!
Дюшесса это всё, конечно, понимала,
И, как поведает об этом наш рассказ,
Себе не только то порою позволяла,
Что не шокировало самых строгих глаз,-
Но также многое, что в службе идеала
В британском обществе, почти как и у нас,
Не допускается, считаясь неприличным,
Пригодным челяди, лакеям и фабричным.
И стали говорить тихонько и секретно,
Кой где, украдкою и в откровенный час,
Что герцогине той понравился заметно
Красавец писаный, певец, известный бас,
Что чувство это в ней совсем не безответно,
Но ловко спрятано от посторонних глаз;
Что года два назад в Помпее повстречались,
И что от той поры совсем не расставались.
Тот бас — красавцем был, и рослый, и могучий,
И в полном цвете лет, и в силе мастерства!
А голос бархатный, как бы песок зыбучий,
Был мягок и глубок! Когда он пел — слова
Осиливать могли оркестр и хор трескучий;
И чудно на плечах торчала голова,
Когда красивый рот пускал свою октаву!
И вправду он умел пускать ее на славу.
Бас в оперу попал, как говорят, от плуга!
Но был он не глупцом, со сметливым умом,
Он скоро в обществе отборнейшего круга
Сумел не погрешать решительно ни в чем!
Совсем без ухарства, но также без испуга
Являлся он в любой, хоть в королевский, дом,
И скоро он прослыл по всем своим манерам
Вполне законченным, отменным кавалером.
С такими деньгами, какие части света,
По дням, по месяцам, а чаще по третям,
К миледи птичками слетались, — слабость эта
Ее к басистому кумиру многих дам
Была, как песенка удачная, запета,
Неслась, как лодочка по шелковым волнам,
И обеспеченно, и вовсе неопасно,
От всех припрятана, но очень, очень ясно…
Она устроилась удачно и толково:
Имела в Лондоне различных пять квартир.
Все в полной роскоши отделаны ab ovo,[1]
Одна красивей всех: до мелочей — Empire![2]
Всё было в них всегда принять ее готово,
Царили в них во всех спокойствие и мир!
И там она себя служенью посвящала
Совсем обычного, другого идеала…
Хитрее всех других была одна квартира:
В нее вел узкий ход из церкви, и туда,
Из области молитв, смирения и мира,
Легко было пройти, укрыться без следа!
Пастор был умницей, не признавал кумира,
Но был со слабостью к мирянам иногда!
Он был с дюшессою вполне, вполне любезен
И милостив к греху, да и семье полезен!
И с той же целию высокой герцогиня
Облюбовала вдов и нищенских детей!
Благотворительность, как некая святыня,-
Так утверждали все — была по сердцу ей!
Своих обязанностей верная рабыня,
И в тусклом свете дня, и в темноте ночей,
Она по сиротам и вдовам разъезжала
И в эти именно объезды исчезала…
И шло прекрасно всё! Миледи оставалась
Непогрешимою, везде во всем вольна!
Она всегда, везде, повсюду принималась
И — уважением людей окружена —
Всегда величественно, кротко улыбалась,
Всегда бестрепетна, сознательно пышна,
И — как бы раут ни был горд, богат и знатен —
Без Монгомеди был он пуст и непонятен.
Ей много делалось повсюду снисхожденья,
От всех и вся, с различнейших сторон!
Так, если только ей пошлется приглашенье
На бал — тогда и бас туда же приглашен!
Конечно, как артист, не более, для пенья,
За что умел взимать большие куши он…
Держа себя всегда с совсем отменным тактом,
Он с ней не говорил ни слова по антрактам!
И всё бы это так, конечно, долго длилось,
Когда б не странный вдруг у женщины каприз!
К поступку дикому миледи устремилась!
Она поставила вдруг головою вниз Все, все приличия…
Ужасное случилось! Она потребовала от него женись!
Конечно, мощный бас за это ухватился
И где-то в Швабии, действительно, женился…
Увы, преступницей явилась Монгомеди!
Вернулась в Лондон с мужем; стали жить… Куда!
Не принимают больше славную миледи
Ни двор, ни прочие большие господа…
Добро: нашлись у них хорошие соседи —
Париж! Поехали, чтоб там вкушать плода
От утвердившихся законно отношений…
О факте можно быть весьма различных мнений!
От начала до конца (лат.).
Ампир
