Когда Сухраб уехал, Гаждахам
Позвал писца и сел с ним рядом сам.
Свои несчастья шаху описал он,
И с опытным гонцом письмо послал оп.
В письме сказал он: «Мы, твои рабы,
Здесь терпим гнев неведомой судьбы.
Туранцы, что напасть на нас не смели,
Пришли под крепость, морем зашумели.
Вождь этих войск, затмивших полдня свет,
Юнец, едва ль четырнадцати лет.
Но ростом он невиданно огромен.
Он силой исполинской пеутбмен.
Его, как дуб индийский, крепок стап.
Льва породил могучего Туран.
Он богатырской палицей играет,
Разящий меч в руке его сверкает.
Что кручи гор ему, что глубь морей?
Подобных в мире нет богатырей.
Как лев средь ланей, в ратной он ловитпе,
Сильнейшего сразить он может в битве,
Он может демонам противостать.
Богатыря того Сухрабом звать.
Подобье он Рустама Тахамтана,
Похож на ветвь из дома Наримана.
Не знаю, кто отец и мать, –
Как у Рустама, мощь его и стать.
Когда пришел он, ради бранной чести,
Привел к нам войско, жаждущее мести,
Хаджир, непобедимый богатырь,
С ним выехал на бой в степную ширь.
Ему навстречу, на коне могучем,
Сухраб летел, как молния по тучам,
Быстрей, чем запах розы – от ноздрей
До мозга, – мысли пламенной быстрей.
Хаджира сбил с седла с такой он силой,
Что это всех смотревших изумило.
Теперь Хаджир в оковах и в плену…
Кто горечи измерит глубину?
Видал я витязей туранских в деле,
Но о подобном не слыхал доселе.
Рустаму он подобен одному, –
Быть может, равен лишь Рустам ему.
На всей земле найдешь ему едва ли
Противоборца, кроме сына Заля.
Здесь, кто против него ни выступал,
Отважнейших он в плен арканом брал.
Хоть он могуч, но духом он не злобен,
Огромный конь его горе подобен.
Где он проскачет, до неба пыля,
Горам прощает тяжесть их земля.
Подумай о стране, миродержавный,
Чтоб не постиг и вас удел бесславный!
Пускай сюда твои войска идут,
Не то – столпы величия падут.
Теперь не время мир вкушать беспечный,
Он может обложить нас данью вечной.
Коль вовремя его не удержать,
Нам радости и счастья не видать.
Когда бы ты его увидел сам,
Сказал бы ты – он юный всадник Сам.
И если ты теперь нам не поможешь,
Всех нас погибшими считать ты можешь.
Не отсидимся мы в своих стенах, –
Сегодня, завтра рухнут стены в прах.
Поэтому мы ночью замок бросим,
Приют в Иране оказать нам просим.
Меня давно ты знаешь, я не лгу,
Но жертвовать я войском не могу.
Нас не укроют стены крепостные,
Ворота перед ним падут стальные».
Письмо он кончил, приложил печать,
Велел гонца надежного призвать.
Сказал: «Скачи быстрей, чтоб утром рано
Ты был далеко в глубине Ирана».
Посланье спрятал тот гонец на грудь,
Сел на коня, помчался в дальний путь.
Под крепостью был тайный свод подземный,
Вел из него далеко ход подземный.
Тем ходом, по неведомым путям,
В ночи ушел с семьею Гаждахам;
И войско все, по потайному ходу,
Из крепости он вывел на свободу.
Когда заря блеснула из-за гор,
Сияньем озарив земной простор,
Сухраб верхом – из алого тумана
Повел на приступ воинство Турана,
Чтоб всех, кто были в замке, наконец
Взять в плен, как стадо сбившихся овец.
Уже он был от замка недалеко,
Глядит: нет стражей на стене высокой.
И в гневе он к воротам подступил
И с петель их тараном медным сбил.
Вошли в пролом; но ни души в твердыне,-
Все пусто и безмолвно, как в пустыне…
И понял он, что Гаждахам ушел
И всех с собой защитников увел.
Лишь несколько, от страха оробелых,
Там пряталось забытых, престарелых.
Он все покои замка обыскал,
Но не нашел того, чего искал.
Гурдафарид, как пери, улетела…
Любовью, страстью кровь его кипела.
«Увы! – сказал, – увы мне!.. Где она?
За черной тучей спряталась луна!
Судьбой, как видно, горе суждено мне.
Владеть любимой, видно, не дано мне.
Попала в сети лань ко мне. И вот –
Ушла… Я сам в сетях ее тенёт.
На миг она лицо мне показала
И сердце мне навеки растерзала.
Увы, недостижимо далека
Теперь она. А мой удел – тоска.
Но это чародейство, не иначе, –
Оно, как яд, в крови моей горячей…
Вчера я думал, – в плен ее возьму,
Но сам я пленник, – видно по всему.
Не знаю я: меня околдовали –
Лицо ль ее, глаза ль ее, слова ли.
Но если я ее не отыщу,
Потери я ничем не возмещу.
Нет! Не в бою я встретил испытанье!
Как рана, мне о ней воспоминанье,
Мне доля – тайно плакать и стенать!
И кто она, не суждено мне знать…»
Так говорил Сухраб, и весь горел он.
Хоть никому открыться не хотел он,
Но тайн любви не скроешь от людей, –
Их слезы выдают волне морей.
Кто б ни был любящий – душевной боли
Не утаит он, – выдаст поневоле.
Так и любовью раненный Сухраб
Вдруг похудел, поблек лицом, ослаб.
Хуман не знал о том, что с ним случилось,
Но видел, как душа его томилась,
И сердцем проницательным своим
Он понял, что неладно что-то с ним
И что Сухраб, по гневной воле мира,
Попал в силки безвестного кумира,
Что он, паря мечтой, стоит без сил,
Как будто ноги в глине завязил.
Сухрабу мудрый так сказал Хуман:
«О гордый, с львиным сердцем пахлаван!
В былое время витязь лучшим другом
Себя считал. Постыдным он недугом
Почел бы жар, пылающий в крови,
И опьяненье от вина любви.
Брал в плен он сотни мускусных газелей,
Но сердца не терял в любовном хмеле.
В плен не сдается истинный герой
Царицам с неземною красотой.
Лишь та достойна властвовать десница,
Что солнце заставляет поклониться!
Ты – лев могучий, ты от львов рожден, –
И ты – о стыд! – любовью поражен?
Нет! От любви не плакал бы великий
Завоеватель мира и владыка!
Тебя ведь сыном Афрасьяб нарек,
Назвал владыкой гор, морей и рек.
Мы вышли из Турана ради славы,
Вброд перешли мы океан кровавый,
Теперь Иран зажали мы в тиски,
Но в будущем пути не так легки.
Нам предстоит борьба с самим Кавусом,
С его войсками и коварным Тусом.
Нам предстоят убийца львов – Рустам,
Гив-богатырь, Гударз и лев-Руххам,
Бахрам, Гургин – отважный внук Милада,
Мы встретим там могучего Фархада.
Богатыри, как дивы и слоны,
Нас повстречают на стезе войны.
В бою никто из них не отступает,
Чем кончится война – никто не знает…
А ты – о лев! – на грозный бой идешь
И сердце первой встречной отдаешь!
Будь мужем, отгони любовь от сердца,
Чтобы не пасть пред войском миродержца.
Цель у тебя великая одна:
Лишь начата – не кончена война.
Ты храбр, силен, взялся за труд опасный,
И цель свою ты должен видеть ясно.
Еще великий труд не завершен,
А ты душой к другому устремлен.
Свали твердыню древнюю Ирана
Всей мощью богатырского тарана!
Когда ты кеев трон себе возьмешь,
Ты сам красавиц лучших изберешь.
Тогда к подножью нового владыки
Придут с поклоном малый и великий.
Не подобает от любви страдать
Тем, кто вселенной должен обладать!»
Преподнеся словесный этот дар,
Хуман избавил юношу от чар.
Сказал Сухраб: «Ты послан мне судьбой!
Прекрасно все, что сказано тобой.
Великому теперь отдам я душу,
Я завоюю мир – моря и сушу.
И дружба наша, как скала, тверда,
Отныне укрепилась навсегда».
Взялся за труд Сухраб неутомимый
И сердцем отвратился от любимой.
Он шаху Афрасьябу написал,
Как шел поход, как Белый замок пал.
Обрадовался шах тому известью,
Сказал: «Сухраб нас озаряет честью!»
Письмо от Гаждахама получив,
Сидел Кавус – угрюм и молчалив.
Призвал вельмож, опору шахской власти,
Поведал о постигшем их несчастье.
Пришли к владыке Туе, Бахрам, Фархад,
Пришел Гударз, чьим был отцом Кашвад.
Воскликнул шах: «Как нам беду поправить?
Кого туранцам противопоставить?»
В чертоге царском тут поднялся гул,
Сказали хором все: «Послать в Забул!
Послать гонца в пределы сына Сама,
Чтоб старый Заль уговорил Рустама
Скорей на поле битвы поспешить
И вновь Иран щитом своим укрыть!»
Решили так. И в круг вельможи сели,
Послание писать писцу велели.
