Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

Сегодня днем я смотрел с крыши,
Сегодня ночью я буду жечь письма.
Камни в моих руках,
Камни, держащие мир,
Это не одно и то же.

Я мог бы написать эпос,
Но к чему рисковать камуфляжем?
Мог бы взять холст и кисти,
Но это ничего не меняет.
Мог бы сделать шаг назад,
Я мог бы сделать шаг назад,
Но это не то, что мне нужно,
Это не то, что мне нужно, –
Это только наши танцы на грани весны;
Это только наши танцы на грани весны.

Я вижу твой берег, но что там блестит в кустах?
Я видел что-то подобное в одном из видеофильмов.
Я знаю твой голос лучше, чем свой,
Но я хочу знать, кто говорит со мной;

Я мог бы остаться целым,
Но это не в правилах цирка.
Мог бы остаться целым,
Но это не в моих свойствах;
Мог бы признаться в любви,
Я мог бы признаться тебе в любви,
Но разве ты этого хочешь?
И разве это что-то меняет?
Это только наши танцы на грани весны;
Это только наши танцы на грани весны.

Сегодня днем я смотрел с крыши,
Сегодня ночью я буду жечь письма.
Камни в моих руках, камни, держащие мир,
Это не одно и то же;
Я мог бы написать эпос,
Но к чему рисковать камуфляжем?
Мог бы взять холст и кисти,
Но это ничего не меняет.
Мог бы сделать шаг назад,
Я мог бы сделать шаг назад,
Но это не то, что мне нужно;
Нет, это не то, что мне нужно.
Это только наши танцы на грани весны;
Это только наши танцы на грани весны.

Я уезжаю в деревню, чтобы стать ближе к земле;
Я открываю свойства растений и трав.
Я брошу в огонь душистый чабрец.
Дым поднимается вверх, и значит, я прав.

Я отыщу корень дягиля – сделай меня веселей;
Ветви березы, прочь, демоны, прочь…
Если же станет слишком темно, чтобы читать тебе,
Я открываю дверь, и там стоит ночь.

Кто говорит со мной;
Кто говорит со мной здесь?
Радости тем, кто ищет; мужества тем, кто спит.
Тринадцать дней в сторону полной луны.
Я думал, что это мне снится,
Что же, здравствуйте, сны;
По-моему, я знаю, зачем вы пришли ко мне;
Так я уезжаю в деревню, чтобы стать ближе к земле…

Ты улыбаешься,
Наверное, ты хочешь пить.
Я наблюдаю,
Я ничего не хочу говорить.
Я – змея,
Я сохраняю покой.
Сядь ко мне ближе, ты
Узнаешь, кто я такой.

Я знаю тепло камня,
Я знаю запах и цвет.
Но когда поднимаются птицы,
Я подолгу гляжу им вслед,
Я – змея;
Я сохраняю покой.
Сядь ко мне ближе, ты
Узнаешь, кто я такой.

Иногда я гоню их прочь;
Иногда я хочу им петь.
Иногда мне хочется спрятаться в угол,
Затихнуть и умереть,
Но я – змея;
И я сохраняю покой.
Сядь ко мне ближе, ты
Узнаешь, кто я такой.

Ты улыбаешься,
Должно быть, ты ждешь ответ –
Дай руки; я покажу тебе,
Как живое дерево станет пеплом;
Я – змея;
Я сохраняю покой.
Смотри на свои ладони – теперь
Ты знаешь, кто я такой.

Когда я кончу все, что связано с этой смешной беготней,
Когда я допью, и бокал упадет из окна,
Я отправлю все, что было моим в какой-нибудь мелкий музей,
И я вернусь в свой дом на вершине холма.

Если бы я знал, что такое электричество,
Я сделал бы шаг, я вышел на улицу,
Зашел бы в телефон, набрал бы твой номер
И услышал бы твой голос, голос, голос…

Но я не знаю, как идет сигнал,
Я не знаю принципа связи,
Я не знаю, кто клал кабель,
Едва ли я когда-нибудь услышу тебя, тебя, тебя…

2–12–85–06
2–12–85–06
2–12–85–06 – это твой номер, номер, номер…

– что это, Бэрримор?
– это даб, сэр.

А меня били-колотили во дороге во кустах,
Проломили мою голову в семнадцати местах.

Увы, недолго это тело будет жить на земле,
Недолго это тело будет жить на земле,
Спроси об этом всадника в белом седле,
Недолго это тело будет жить на земле…

Вот женщина, завязанная в транспортном узле,
Вот женщина, верхом на шершавом козле,
Вот женщина, глядящая на белом стекле,
Недолго это тело будет жить на земле…
В мире есть семь, и в мире есть три,

Есть люди, у которых капитан внутри,
Есть люди, у которых хризолитовые ноги,
Есть люди, у которых между ног Брюс Ли,
Есть люди, к которым обращаются на «Вы»,
Есть люди, у которых сто четыре головы,
Есть загадочные девушки с магнитными глазами,
Есть большие пассажиры мандариновой травы,

Есть люди, разгрызающие кобальтовый сплав,
Есть люди, у которых есть двадцать кур-мяф,
Есть люди типа «жив» и люди типа «помер»,
Но нет никого, кто знал бы твой номер…

– типа
2–12–85–0а
2–12–85–0б
2–12–85–0в
2–12–85–0г
2–12–85–0д
2–12–85–0е
2–12–85–0е
2–12–85–0ж
2–12–85–06 – это твой номер, номер, номер…

Здравствуй, я так давно не был рядом с тобой,
Но то, что держит вместе детей декабря,
Заставляет меня прощаться с тем, что я знаю,
И мне никогда не уйти, до тех пор, пока…
Но если ты хочешь слушать, то я хочу петь для тебя,
И если ты хочешь пить, я стану водой для тебя.

Если б каменный уголь умел говорить,
Он не стал бы вести беседы с тобой.
И каррарский мрамор не стал бы смотреть тебе вслед.
Но ты занят войной, ты стреляешь
На тысячу верст и тысячу лет.
И я ничего не отвечу, когда меня спросят,
Как продолжается бой.

В эротических снах молодого дворника
Ты будешь пойман в трубе,
И надменные девы привяжут тебя к станку.
Они коронуют тебя цветами,
И с песнями бросятся прочь,
На бегу забывая самое имя твое,
И никто никогда не вспомнит здесь о тебе.

И когда наступит День Серебра,
И кристалл хрусталя будет чист,
И тот, кто бежал, найдет наконец покой,
Ты встанешь из недр земли, исцеленный,
Не зная, кто ты такой.
Я хотел бы быть рядом, когда
Всадник протянет тебе
Еще нетронутый лист.

Хозяин, прости, что тревожу тебя,
Это несколько странный визит.
Я видел свет в окнах твоего этажа,
Дверь открыта, вахтер уже спит.
У новых жильцов вечеринка,
Они, выпив, кричат, что ты миф;
Но я помню день, когда я въехал сюда,
И я действительно рад, что ты жив.

Хозяин, я просто шел от друзей,
Я думал о чем-то своем.
Они живут в этих новых домах,
И по-детски довольны жильем.
Но я вспоминаю свой прокуренный угол,
Фонарь в окне, купол с крестом,
И мне светло, как в снежную ночь,
И я смеюсь над их колдовством.

Хозяин, я веду странную жизнь,
И меня не любит завхоз;
Твои слуги, возможно, милые люди,
Но тоже не дарят мне роз.
И я иду мимо них, как почетный гость,
Хотя мне просто сдан угол внаем;
Но, Хозяин, прости за дерзость,
Я не лишний в доме твоем.

Хозяин, я плачу не как все,
Но я плачу тем, что есть.
Хозяин, моя вера слаба,
Но я слышал добрую весть.
Хозяин, я никудышный фундамент,
И, наверно, плохое весло –
Но, Хозяин, когда ты захочешь пить,
Ты вспомнишь мое ремесло.

Близилась ночь;
Рельсы несли свой груз.
Трамвай не был полон,
Фактически он был пуст.
Кроме двух-трех плотников,
Которых не знал никто,

Судьи, который ушел с работы,
И джентльмена в пальто.
Судья сказал: «Уже поздно,
Нам всем пора по домам.
Но Будда в сердце, а бес в ребро:
Молчать сейчас – это срам.
Скамья подсудимых всегда полна,
Мы по крайней мере в этом равны.
Но если каждый из нас возьмет вину на себя,
То на всех не хватит вины».

Плотник поставил стаканы на пол
И ответил: «Да, дело – труба.
Многие здесь считают жизнь шуткой,
Но это не наша судьба.
Лично я готов ответить за все,
А мне есть за что отвечать.
Но я пою, когда я строю свой город,
И я не могу молчать».

Судья достал из кармана деньги
И выбросил их в окно.
Он сказал: «Я знаю, что это не нужно,
Но все-таки – где здесь вино?
Едва ли мы встретимся здесь еще раз
Под этим синим плащом,
И я прошу прощенья за все, что я сделал,
И я хочу быть прощен!»

Когда вошел контролер,
Скорость перевалила за сто.
Он даже не стал проверять билеты,
Он лишь попросил снять пальто.
В вагоне было светло,
И ночь подходила к концу,
И трамвай уже шел там, где не было рельсов,
Выходя напрямую к кольцу.