Сергей Михалков - Стихи о войне

Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиною лет.

Быстрый Берег – лесная деревня звалась,
Та деревня, где жизнь у нее началась,
Где ее молодая крестьянская мать
Научила ходить и слова понимать.
Где ее Валентиной с рожденья назвали,
Где росла она, славная девочка Валя.

Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиною лет.

Шоколадом маня, подзывая к себе,
Немец бил ее плетью, ночуя в избе,
Поднимал над землею за прядку волос,
Вырвал куклу из рук и с собою унес.

Это немцы ее «партизанкой» назвали,
Это немцы отца у нее расстреляли.

Разве сердце не скажет тебе: «Отомсти?»
Разве совесть не скажет тебе: «Не прости!»
Слышишь, матери просят: «Она не одна!
Отомсти за таких же других, как она!»

Посмотри и запомни, товарищ, портрет
Этой девочки двух с половиною лет.

Ты все ждал его. Ждал и дождался.
Сам ты имя ему выбирал.
Долго на руки взять не решался.
Волновался и все-таки брал.
Твой ребенок. Твой сын. Твой мальчишка.
Сколько радости, сколько тревог…
Ты принес ему первую книжку,
Сделать первых три шага помог.
Он болел. Он метался в постели,
Мучил мальчика сон бредовой,
И бессонные ночи летели
Над отцовской твоей головой…
Нам на память и жены, и дети
Фотографии дарят свои.
Мы храним фотографии эти,
А когда затихают бои,
В дни затишья, в часы передышки,
Когда чай откипит в котелках,
Наши дети – девчонки, мальчишки —
Оживают в солдатских руках.
И боец, наклонившись к соседу,
Показав на любимый портрет,
Говорит: – Отвоюем, приеду.
Он узнает меня или нет?
– Почему не узнает? Узнает! —
Улыбается другу сосед
И, планшет отстегнув, вынимает
Фотографию дочки в ответ.
– Как, похожа? – Конечно, похожа.
Прямо копия. Что за вопрос!
И лицо ее смуглое – то же,
И отцовский веснушчатый нос.

Мы храним за слюдою планшетов
Сотни писем от наших детей,
Сотни ласковых детских приветов
И домашних простых новостей.
И когда мы идем в наступленье
Под разрывами мин и гранат,
Мы не знаем к врагу сожаленья —
Мы деремся за наших ребят!

«Пока спокойно небо голубое,
Пока накрыто ветками крыло,
Сыграй мне, Ваня, что-нибудь такое,
Чтоб за сердце, чтоб за душу взяло!»

Упрашивать не надо музыканта.
Смычок нашел певучую струну,
И скрипка верная, любимица сержанта,
Запела про любовь и про весну.

То как поток бурлящий водопада,
То как ручей невидимый журча,
Звучит мелодия. И с нежной скрипкой рядом
В содружестве – винтовка скрипача.

И слушатель готов в одно мгновенье
Прервать концерт, чтоб ринуться в полет…
Вот в этом – нашей жизни утвержденье,
И дух страны, и русский наш народ!

Немножечко меньше их, чем Ивановых,
Но все-таки много на свете Смирновых:
Смирновы – врачи и Смирновы – шоферы,
Радисты, артисты, танкисты, шахтеры,
Швецы, кузнецы, продавцы, звероловы,
Смирновы – певцы, и поэты Смирновы.
Есть дети Смирновы и взрослые тоже,
И все друг на друга ничуть не похожи:
Веселые, мрачные, добрые, злые,
Смирновы – такие, Смирновы – сякие.

Один из Смирновых попал в эту книжку.
Приехал я раз в небольшой городишко,
На карте отмечен он маленькой точкой —
Географ ему не поставил кружочка.

В том городе были: аптека и баня,
Больница, и школа, и парк для гулянья,
Некрасова улица, площадь Толстого,
Базар и вокзал пароходства речного.

Но самое главное – в городе этом
Был выросший за год и пущенный летом,
Кругом огорожен стеной здоровенной,
Завод номерной. Очень важный. Военный.
Из не пробиваемой пулями стали
В три смены он делал для танков детали.

И я вам хочу рассказать про Смирнова,
Который вставал в половине шестого,
Который, с трудом подавляя зевоту,
Садился в трамвай и спешил на работу,
Где восемь и десять часов, если надо,
Работал как мастер шестого разряда.

Я шел по заводу, вдруг слышу: «Здорово!»
Вот так в первый раз я услышал Смирнова.
«Здорово!» – хотел я кому-то ответить,
Кого не успел еще даже заметить.
«Что ходишь? Что смотришь?» —
послышалось снова.
И тут в первый раз я увидел Смирнова.

Я знал, что бывают какие-то гномы,
Которые людям по сказкам знакомы.
Я помню, что слышал однажды от сына,
Что жил человечек смешной – Буратино,
Которого ловкий топор дровосека
Из чурки простой превратил в человека.
Но в жизни своей не встречал я такого,
Как этот Смирнов, человечка живого!

В большой, не по росту, казенной тужурке,
В огромной ушанке из кроличьей шкурки,
В таких сапожищах, что я испугался,
Стоял человечек и мне улыбался.

– Как звать? – я спросил.
– По работе кто знает —
Ответил малыш, – Кузьмичом называет.
Смирновым Кузьмой был покойный папаша,
Данила Кузьмич – будет прозвище наше.

– А сколько вам лет? —
я спросил у Смирнова.
– Четырнадцать минуло
двадцать восьмого, —
Сердито ответил он басом солидным
(Должно быть, вопрос показался обидным).
– Да ты не сердись!
– А чего мне сердиться! —
Кузьмич отмахнулся большой рукавицей. —
Таких-то немало у нас на заводе.
И ростом другие поменее вроде!

Мы шли с Кузьмичом корпусами завода,
И нас проверяли у каждого входа,
У каждого выхода нас проверяли —
Мы оба свои пропуска предъявляли.
– Куда мы идем? – я спросил у Смирнова,
Но я из ответа не понял ни слова.

Гудели динамо – жуки заводные,
Шуршали, как змеи, ремни приводные.
И масло машинное ниточкой тонкой
Тянулось без устали над шестеренкой.
И падали на пол, цепляясь друг к дружке,
Витые стальные, блестящие стружки.
И нужные танку стальные детали
Со звоном одна за другой вылетали.

И вот, наконец, мы дошли до плаката:
«Берите пример со Смирнова, ребята!
В тылу не расходится дело со словом,
На фронте танкисты гордятся Смирновым!»

А сам мужичок с ноготок знаменитый
По шумному цеху шагал деловито.
И кто мог подумать, что в эту минуту
Его вспоминали в сражении лютом!

Смирнов по-хозяйски зашел за решетку,
Умело взял в руки железную щетку,
Протер этой щеткой поверхность металла,
Как зеркало, сразу она засияла.

– Включайте рубильник. Готово? —
Готово! —
И я за работой увидел Смирнова.
И понял я, что никакой Буратино
Не смог бы стоять возле этой машины
И что никакие волшебники-гномы,
Которые людям по сказкам знакомы,
Которые силой чудесной владеют,
Творить чудеса, как Смирнов, не сумеют.
И я, человек выше среднего роста,
Себя вдруг почувствовал карликом просто.

Прославим же юного мастерового:
Ткача, маляра, кузнеца и портного,
Сапожника, токаря и столяра.
Даниле Смирнову и прочим – ура!

Друзья, товарищи мои!
Осталось пять минут —
На Красной площади часы
двенадцать раз пробьют,
И тридцать первое число слетит с календаря,
И толстый новый календарь начнется с января.

От нас уходит старый год —
суровый год войны,
По всем обычаям его мы проводить должны.
Он прожит нами. Нам, друзья,
он стоил многих лет,
И среди всех, что за спиной, ему подобных нет.

Не всем сегодня суждено собраться за столом,
В кругу семьи, в кругу друзей
поднять бокал с вином,
Друг другу счастья пожелать,
встречая Новый год,
И выпить за старуху-мать,
что письма с фронта ждет.

Из тех друзей, кто с нами был
в году сорок втором,
Не все смогли бы в эту ночь
собраться за столом.
Иных уж нет, и слава им, погибшим за народ!
Последним годом был для них
минувший этот год.

Другим сейчас не суждено
держать бокал в руках —
Они встречают Новый год
от смерти в двух шагах.
Они врываются в блиндаж с гранатою в руке
И обращаются к врагам на русском языке.

Мы не забудем в эту ночь того, кто в этот час
Снаряды точит на станках, броню кует для нас,
Стоит у доменной печи, идет в ночной полет,
Кто, лежа в поле на снегу,
встречает Новый год.

Мы пожелаем им, друзья, удачей год начать,
Из дома письма от семьи почаще получать.
А если ранят на войне – чтоб рана та была
И неопасна, и легка, и скоро зажила.

Подруги наши в эту ночь от нас так далеко…
Мы знаем все, как грустно им и как им нелегко.
И мы поднимем свой бокал за тех,
что нам верны
И будут терпеливо ждать нас до конца войны.

…Осталось несколько секунд —
уже куранты бьют.
На Спасской башне никогда часы не отстают.
Они идут за часом час и не бегут вперед.
Они сейчас нам говорят: —
Победы час придет!