Снова застит завеса дыма
Крымских высей седую даль,
Стоит биться за горы Крыма,
Погибать ради них не жаль.
Как в декабрьской эпопее,
Здесь до смерти – подать рукой,
Враг беснуется, свирепеет,
Кровь сраженных течет рекой.
Враг безжалостен, нагл, бездушен,
Жизнь мраком своим накрыв,
Отовсюду – с воздуха, с суши —
Надвигается он на Крым.
Пламя мчится, преград не зная,
Мины в каждом таятся рву,
Ширь небесная и земная —
Раскаленный ад наяву.
Черноморцы грозны, как вихрь,
И неистовы в жаркой схватке,
Чужеземцы при виде их
Разбегаются без оглядки.
Не страшит нас орудий вой,
Смерть не ставит нас на колени,
Рядом с павшим встает живой,
Чтобы ринуться в наступленье.
Обессиленная вконец,
Смерть уж пятится шаг за шагом;
Наше мужество и отвага
Возлагают на нас венец.
Снова застит завеса дыма
Крымских высей седую даль,
Стоит биться за горы Крыма,
Погибать ради них не жаль.
1942 г.
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов – свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: приди! добей!..
Просил: избавь от жестокого рабства!
Молил медлительную: скорей!..
Не я ли писал спутнику жизни:
«Не беспокойся, – писал, – жена,
Последняя капля крови капнет —
На клятве моей не будет пятна».
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
«Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну».
О том, что твоя любовь, товарищ,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя любил я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла – прошла стороной.
Последний миг – и выстрела нет!
Мне изменил
мой пистолет…
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, родина, был таким я, —
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова, друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след…
… Вновь заря над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
