Борис Панкин - Новый Раскольников

это уже не ты,
даже не тень. —
отзвук былой беды,
закрытая тема.

женщина в тридцать пять —
лицо, кожа,
голос — не опознать,
не похожа.

это уже не ты,
слава богу.
круговерть суеты
понемногу

нас превратила в тех,
кем мы стали. —
жесты, походка, смех
и так далее.

каждый идёт своим
(в пропасть, к звёздам).
как это — с яблонь дым,
баба с возу.

Жизнь привидится иная
На излёте этой, но:

«Я тебя не вспоминаю,
Всё прошло давным-давно»

И казалось бы, откуда
Этот морок, этот бред?

«Умирай уже, покуда
Кроме этой — жизни нет».

ты будешь жить, ты будешь долго жить:
растить детей, варить супы и кашки,
стирать платки, трусы, носки, рубашки.
по выходным под пиво грызть фисташки,
уютом и покоем дорожить.

ты будешь жить, ты будешь жить всегда:
дарить подарки близким и знакомым
на праздники; не выходя из комы,
блюсти порядок в анфиладе комнат,
всё время чем-то важным занята.

я тоже буду жить, пока вода
из кухонного вытекает крана,
и зарастает ржавчиною ванна,
и покрывает плесень дно стакана,
и догорает давняя звезда.

сделавши харакири не плачут по
испорченному костюму кишкам наружу
недочитанному роману эдгара по
(рюноско акутагавы эдогавы рэмпо)
недослушанной композиции в стиле фьюжн

сделавши харакири глядишь вперёд
заново просветлённый как вечный ленин
видишь это вселенная вспорола себе живот
и из этой распахнутой ножевой
ласково приближаются чьи-то тени

всё наяву ты тоже наяву
как странно что я всё ещё живу
а значит постепенно умираю
под скрежет ежедневного трамвая
под щебетанье суетное птиц
под шелест недочитанных страниц
под сводки истеричных новостей
под голоса (не вовремя) гостей

всё наяву мы падали в траву
без разницы мгновенья или годы
вся жизнь как продолжение полёта
с высокого моста в глухую воду
в свинцовую осеннюю неву
как странно но я всё ещё живу

однажды лирика уходит
и остаётся ерунда
поэт пером впустую водит
туда сюда

стучит в открытые ворота
на грани бездны водку пьёт
дрянная в сущности работа
сизифов пот

впадает в неуместный пафос
в бессмысленное шутовство
казалось бы корпел старался
ан — ничего

выходит ночью на дорогу
невыносимо одинок
не нужен ни себе ни богу
ни так ни впрок

без цели тащится устало
в глухую сумрачную хмарь
где ледяная рябь канала
тоска фонарь

осень с шипением входит в дверь
поезда на Калище.
кому тождественна ты теперь?
какого резона ищешь
на Старо-Калужском своём шоссе
в сером бетонном доме,
чьё отраженье в твоём лице,
что тебе снится, кроме
птицы, что бьётся в твоё окно?
впрочем, мне всё равно.

осень. с шипением двери за-
крылись, сейчас поедем.
скрежет пронзительный, голоса,
волосы ярче меди
у девочки рядом сидящей, но
в жесте, неуловимо, —
ты. впрочем, мне всё равно.
в воздухе горечь дыма.
помнится, астры — твои цветы.
только это не ты.

осень. солнечный день. в окне
мимо — дома, деревья.
с чем мы останемся по весне,
в чём нас рассудит время —
мера и лекарь, палач и… чем
там его называют?
если совсем ничего — вообще,
даже твой облик тает.
если уже навсегда темно.
жаль — тебе всё равно.

…формально это всё не о тебе,
не про тебя.
про «а» и «б» сидели на трубе,
про тех ребят,

что проходили мимо через сквер
и дальше — прочь,
про солнце, что садится, например,
в глухую ночь.

формально эти строки ни о чём —
слова, слова.
в них неглубокий смысл заключён:
всё — дважды два.

история про белого бычка —
мура, баян
про жизнь, что так глупа и коротка,
как наш роман.

сначала тебя поднимут потом снесут
откинут заслонку закинут поленом в печь и
чади источая бурый густой мазут
палёной речи

в мерном рокоте прибоя
нет ни выдры ни бобра
только небо голубое
ровно то же что вчера

да медузы всех расцветок
переливами полны
от рассвета до рассвета
в мерном рокоте волны

я гляжу на море косо
изнываю от жары
задаюсь одним вопросом
где же выдры где бобры

…там бабушка мучила рыбу
для кошек варила обед
и вонь намекала на гибель
того что прошло чего нет

каникулы дачное лето
пятнадцать минут до реки
четыре часа до обеда
и вечность до школы беги

по небу где мячик футбольный
с востока на запад летит
где если споткнёшься — не больно
где ты — малолетний бандит

для нервных соседей и кошек
где так беззаботно душе
где счастье на счастье похоже
и мне ещё девять уже

…мне и с другими темно и с тобой —
будто совсем ослеп
не получается хвост трубой
в это тусклое небо

видимо выработан ресурс
аллес — пора на слом
знаешь порой ускользает пульс
и холодеет лоб

что ли не достаёт чего-то
выстужен что ли жар
…давеча видел тут труп у входа
в метро славянский бульвар

был внутри, теперь снаружи. —
та же самая фигня.
тот же дождик морщит лужи.
так же дела до меня

никому, и в этом мире,
нет, и это хорошо.
дважды два — опять четыре.
опа, кажется, стишок.

или нет. продолжим дальше.
я курил, считал ворон,
вопрошал: а был ли мальчик —
сам себя — что вышел вон,

и уже не возвратится
ни во сне, ни наяву.
жизнь моя мне только снится.
если я вообще живу.

Начинается салют.
Все восторженно кричат.
Пьяные «ура» орут,
Очень пьяные мычат.

Я гляжу из-под руки
В сумрак неба, за окно.
Пусть я трезв, но я таки
Вместе с ними заодно.

…тянется низкая нота, словно струна
вибрирует в заунывных руках акына.
это такая местность, ландшафт, страна,
мутная пелена, не погода — климат.

вязкий суглинок, низкое небо, дождь.
с октября по апрель солнца как ни бывало.
как ты там в этой слякоти, брат, живёшь?
что тебя согревает — спирт, одеяло?

женщина с утомлённым за жизнь лицом?
пальцы её холодны, как вода в заливе.
это судьба-злодейка, в конце концов,
сказать по-другому — условия краевые.

отсюда и мутная одурь в глазах, и сны
неотличимы от монотонной яви.
так щуке, к примеру, не отличить от блесны
жертву свою, и это — в перечне правил.

с тем и проходит в сумерках до темна
большая часть будней, как песня, длинных.
тянется низкая нота, звенит струна,
вибрирует в заунывных руках акына.

мне с тобой хорошо
так, что хочется умереть.
я за тем и пришёл,
и это надо отметить.

ставь алкоголь на стол
и закусь, да поспеши.
давай дерябнем по сто
за помин души.

давай вздрогнем за нас,
за твою печаль.
я скоро, уже сейчас,
отчалю.

никто не нужен больше, даже ты.
с такой необоримой высоты

бессмысленно, ничтожно, бесполезно
буквально всё, когда летишь над бездной

в объятья немоты и пустоты. —
никто не нужен больше, даже ты.

гляди насупив бигуди
кивай в прихожей отраженью
тебе осталось впереди
пожизненное пораженье

лежать ночами в темноте
стараясь ни о чём не думать
в тоске перебирая тех
кто мог бы быть с тобою юной

была и ты но никогда
разумной не была однако
чадит полночная звезда
спит утомлённая Итака