— Это не так интересно, — вяло махнул ладонью, разгоняя перед собой табачный дым, чтобы лучше видеть собеседника, закуривший сигарету Марчевский.
Тараканов его озадачил. С одной стороны, похоже, не лжет, но с другой… Сейчас время недоверия, кто поручится, что человек, сидящий перед ним, именно тот, за кого себя выдает? Немецкие спецслужбы работают грамотно, не брезгуя никакими средствами, хорошо готовят своих людей, а бывший полковник не имел права рисковать, доверяясь незнакомцу. Слишком многое поставлено на карту в этой игре. Слишком многое…
— Курите, — предложил пан Викентий, протягивая эмигранту сигареты. Тот взял, поблагодарив небрежным кивком головы. Жадно затянулся, выпустил дым из узких ноздрей.
Неясное чувство настороженности не покидало Марчевского, Он и сам вряд ли мог ответить себе на вопрос, что именно так беспокоит его? Серо-зеленые, какие-то кошачьи глаза Тараканова, неотрывно следящие за каждым жестом собеседника; его нос, с небольшой горбинкой, словно принюхивающийся к обстановке в гостиной; неожиданно быстрые жесты, манера сидеть так, словно в любую минуту готов сорваться с места, побежать неведомо куда, или эти странные руки, с небольшими кистями и сильными пальцами, крепко зажавшими сигарету? И в то же время непонятная уверенность в себе, ненапускное спокойствие, словно пришел к доброму старому знакомому поболтать за чашкой кофе, покурить, рассказать забавную историю и отправиться восвояси. Странный человек.
— Как же вам удалось найти меня? Откуда знаете Зосю?
— Видел, когда вы приезжали в имение маршала Пилсудского, в Друскининкай, года три назад. Помните? А здесь встретил случайно, простите за подробность, выследил, полагая, что и вы где-то рядом. Пришлось подарить вашей даме флакончик пробных французских духов, который я безуспешно пытался продать. Кому сейчас нужны духи? Зато они открыли мне двери вашего дома.
— Французские духи? Заглянули в парфюмерный магазин, оставшийся без хозяина?
— Я никогда не воровал, — криво усмехнулся Тараканов. — Просто довелось побывать в Париже.
— Даже так… — протянул пан Викентий. — Что же вы там делали?
— Хотел завербоваться в иностранный легион. Сидел, знаете ли, на мели. Говорят, финансовая пропасть самая глубокая, а я не оставлял попыток выбраться из нее. Во Франции много русских эмигрантов, надеялся на их помощь, потом передумал.
— Испугались свиста пуль?
— Нет, было бы за что воевать. В двадцатом году я с винтовкой в руках отступал из России, хотя мне было всего шестнадцать лет. В Крыму наш кадетский корпус практически бросили на произвол судьбы. К счастью, удалось попасть на пароход. Много повидал, не всегда был сыт и одет, только никогда не воровал, пан полковник. Однако мы заболтались, время вечернее, скоро полицейский час, не приведи господь попасть в руки патруля. Говорят, они стреляют без предупреждения.
— Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, так, кажется, сказано в русской пословице? — улыбнулся Марчевский. — Берите сто марок и уходите. Я провожу вас: покажу, как незаметно добраться до вокзала. Вы, наверное, собираетесь уехать или имеете жилье здесь?
Ответить Тараканов не успел. В комнату быстро вошла Зося. Ее лицо было бледным.
— Викентий! Внизу немцы!
Марчевский быстро подошел к окну, отодвинул штору. У подъезда стояла большая легковая машина. Рядом прохаживались, разминая затекшие ноги, слезшие с мотоциклов солдаты. Громкий стук металлического предмета заставил полковника обернуться. Тараканов ловко закинул его пистолет, лежавший на столике, под диван.
— Пся крев! — поляк схватился за задний карман брюк, пытаясь достать браунинг.
— Не глупите, пан полковник! — встал Тараканов. — Сейчас надо держаться друг за друга.
В дверь квартиры уже стучали. Громко и требовательно…
…Раньше ему казалось, что лучше всего думается в седле. Поскрипывание подпруги, легкий звон трензелей, хорошо подогнанные стремена, привычный запах конского пота и живое движение идущего под тобой жеребца, играющего мышцами под тонкой, покрытой мягкой шерстью кожей. Легко тронешь шпорами бока лошади, и она пойдет вскачь, замелькают, проносясь мимо, деревья или широко раскинется степь, опьяняя дурманящими запахами, начнут торопиться мысли, обгоняя друг друга и бег жеребца. Хорошо!
Потом тонкий взвизг остро отточенного клинка, выдернутого на скаку из ножен, красивый замах — «восьмеркой», когда шашка описывает замысловатый круг над головой, со свистом разрезая воздух, грозя смертью врагу, — и удар, слегка привстав на стременах, резко опускаясь вслед за клинком…
Однако давно прошли те времена, когда командир конного разведвзвода Алешка Ермаков махал шашкой и скакал на горячих жеребцах, пластая клинком петлюровцев и гайдамаков, деникинцев и махновцев. Теперь поскрипывает под ним кожей не седло, а мягкое сиденье автомобиля, фыркает не лошадь, а мотор, и пахнет не конским потом, а бензином. Время уплотнилось, кажется, стало даже осязаемым — хоть режь его на мелкие кусочки, пытаясь распределить между бесконечными делами, но как не мельчи — все равно не хватает! Иногда приходится напряженно работать сутки напролет, анализируя и сопоставляя сведения, собранные разными людьми, в разных странах, из разных источников, принимать решения, которые долиты быть скрупулезно выверенными и единственно верными, чтобы успеть нанести врагу упреждающий удар, неотвратимый и быстрый, как высверк разящего клинка. Или парировать удар врага. Но это всегда такая ответственность — принять решение. Кто бы знал, каким тяжким грузом ложится эта ответственность на его плечи, как давят бремя сомнений — прав ли, все ли учел, верно ли разгадал замыслы противника, не принял ли желаемое за действительное? А вдруг враг гонит «дезу» — как привычно называли разведчики вражескую дезинформацию? Выманивает на себя наши силы, чтобы затеять с ними игру, усыпить бдительность, а потом подло ударить в самое уязвимое место?
Генерал Ермаков провел ладонями по гладкой поверхности стола, словно сметая со столешницы мелкий сор; привычно успокоительно темнел фигурный письменный прибор каслинского литья с чернильницей в виде подковы, слева — лампа под зеленым стеклянным абажуром, похожая на керосиновую, которая была в их доме, в Смоленске, где он провел детство. Именно поэтому Алексей Емельянович не разрешил хозяйственнику заменить ее на новую. Лампа казалась кусочком далекого, безвозвратного детства, привносила домашний уют в строгий кабинет.
В январе 1939 года министр иностранных дел Полыни полковник Юзеф Бек во время встречи в Мюнхене с министром иностранных дел Германии фон Риббентропом заявил: Польша желает жить в дружественных и добрососедских отношениях с Германией и готова сотрудничать с немцами в борьбе против Коминтерна.
Еще бы не готова! Господа, определявшие политическую линию буржуазной Польши, совсем недавно внимательно слушали выступления приезжавшего к ним главного нацистского полицейского Гиммлера, рассказывавшего о концлагерях для левых и коммунистов. После его визита построили страшный лагерь в Березе Картузской, куда дефензива отправляла инакомыслящих.
И это за несколько месяцев до войны! А ведь менее двух лет назад, в октябре 1938 года, посол буржуазной Польши в гитлеровской Германии Юзеф Липский доносил Беку, что на его вопрос германскому послу в Польше фон Мольтке: может ли Польша рассчитывать на доброжелательную позицию рейха в случае вооруженного конфликта с Советским Союзом? — последовал весьма недвусмысленный ответ Геринга: в случае советско-польского конфликта польское правительство, несомненно, может рассчитывать на помощь Германии.
Алексей Емельянович подвинул ближе к себе пухлую папку с документами, раскрыл, полистал, быстро пробегая глазами по ровным машинописным строкам. Давно господа Бек и Липский связаны с немцами, ох как давно!
Еще до первой мировой войны тогда малоизвестный Юзеф Пилсудский, ставший после переворота 1926 года фактическим диктатором Польши, активно сотрудничал с австрийской военной разведкой «Хаупт-Кундшафтштелле», создав пресловутую «Первую бригаду», готовившую кадры разведчиков для работы против России. В их числе был и студент Львовского политехнического института, впоследствии министр иностранных дел буржуазной Польши Юзеф Бек, который на приеме у фюрера, состоявшемся накануне войны, подобострастно пожимал лицемерно поданную ему в знак «вечной дружбы» руку Гитлера.
Карьеру шпиона Бек начал в 1917 году, пробравшись на территорию молодой Советской республики, где возглавил киевскую группу военной немецкой разведки КНЗ. После революции в Германии и краха династии Гогенцоллернов, когда кайзер Вильгельм бежал за границу, Юзеф Бек, разоблаченный чекистами, сумел скрыться и тайком направился в Варшаву, куда в то время стремились под крыло Пилсудского, облеченного доверием крупной польской буржуазии, все его прихвостни из бывшей «Первой бригады» — Медзинский, Шатцель, Матушевский, Лис-Куля и другие агенты австрийской военной разведки и члены полуконспиративной «Польской организации военной» — ПОВ.
