* * *
Время. Можно ль потрогать рукой
сей предмет? Кажется, приходилось.
На дороге в Помпеях влачились
две, как тень, колеи под ногой.
Раскроила когда-то арба
тяжким грузом сырую дорогу.
Как прохожий я жмусь понемногу,
в мёртвые упираясь дома.
Вильнюс. Долго стою на мостках
над глубокой разверстою ямой.
Мостовая булыжная в раме,
стен остатки, угли в очагах.
Короля Казимира звезда
засияла тогда над Литвою.
Вопреки неживому покою,
всё кипело, как в улье, тогда.
* * *
— Сколько времени? — трепетный взгляд
на часы. Охнешь: не опоздать бы!
Это молодость. Дни, словно братья,
рядом вольно, с улыбкой летят.
Позже меряем время не так.
Годы, век — остальное пустяк.
*В заголовке строчка В.В.Маяковского.
Я стою средь развалин имперского Рима
и уйти не могу.
Прирастают каменья опавшие
зримо
в воспалённом мозгу.
Возрождается Ростра, храм Весты — весь Форум
в блеске нового дня.
Помогают
той книги слова и узоры,
что в руках у меня.
На прозрачных и тонких заветных листочках
проступают едва
Рима давнего контуры и оболочки —
памятные места.
Накрывают туманом разрушенный город,
он на фото живой.
И две тысячи лет — как неведомый ворот
проскрипел надо мной.
Есть и Было. Есть — Будет.
Тревожит загадка,
тянет вечный магнит.
Полистаю — взгляд ищет воскресшую арку
и над храмом
парит.
* * *
О моём городке книжку можно такую
нам создать? Вот мечта!
Мы другой, победней, помним землю родную,
но была Красота.
Не церковь малая — велик собор
построен на земле волоколамской
во вкусе пышном греко-итальянском.
Колонны перед входом. Вскиньте взор –
ротонды купол и окон дозор.
Приделы слева, справа. Монумент!
Чей щедрый дар и гордости момент?
Перелетим на двести лет назад.
Знакомого мы не узнаем места.
Воображение рисует дерзко
усадьбу графскую, и парк, и сад.
А в центре храм, величествен и свят,
с блистающим крестом средь облаков
и песней колокольных голосов.
Невидимо проходят дни, года.
Враждебных вихрей закружилась стая.
«Эх, без креста!» — и старый мир растаял
почти бесследно.
Так что, господа,
он не собор теперь, а склад. Беда:
внутри, снаружи всё пошло вразнос.
И с кровли в небо — рощица берёз.
Я рядом с храмом-старцем много лет
хожу по незавидному посёлку.
С хрущёвками смешались избы. Толку
в той смеси мало или вовсе нет.
Мне чудится, исходит тихий свет
от старца древнего, свет и печаль.
Возьми его к себе,
былого даль.*
*Троицкий храм построен в селе Болычево в 1812 году графом Львом Кирилловичем Разумовским. Фото подлинное.
Так происходит с домами: мы покидаем их, и они умирают.
/Юрий Трифонов «Исчезновение»/
За Уральскими горами, за ого! годами
жёлтый огонёк мигал в маленьком окошке.
Кем-то слепленный домок, как в тайге сторожка.
Но тепло, в печи гуляет над углями пламя.
Далеко война и горе. Дети, что мы знаем…
Почему отец и мать на завод уходят?
Бабушка слезу смахнёт — не шалили вроде?
Суп вечерний на столе называет раем.
Шесть годков здесь прожили. Дом, прощай, спасибо.
Знаю, нет тебя, ты был странный, некрасивый.
* * *
Снова в стороне родной, в милом Подмосковье!
Пол-избы нам от родни, щедрый огород.
Так же печка в полстены (что ж, один народ).
Ей не уголь, а поленца мы несли с любовью.
Дни послевоенные, скудные, но помнится
детство деревенское — яркое, как солнце.
И дорожка долгая в школу. Ну и что ж!
Разудалою гурьбой шли, коль день хорош.
* * *
Всё ж раздобрился завод: в городе жильё!
Три семьи устроили тесный быт неброский.
Керосинки. За окном мёрзлые авоськи.
Слава Богу, мирное было здесь житьё.
* * *
Дома нашего в деревне нет уже давно.
На краю стоял — дороги новой поперёк.
Двухэтажной коммуналке тоже близок срок.
Проезжая, взгляд кидаю в мокрое окно.
Он ещё стоит, сиротка. Рядом лес,
перед ним горой дом новый до небес.
Первое зёрнышко склёвано птицей.
Первой минутой отметился день.
В мягких подушках упрятаны лица.
В теле разбросанном нега и лень.
Миг, что родился, уж тянет соседний.
Дня молодого летит колесо.
Не замечаю его, как осенний
дождик, заботы пошли полосой.
Только вечерней усталой порою,
видя, как зреет в полнеба закат,
я загрущу, веки тихо закрою –
кончился дня суетливый парад.
Всё пронеслось: нежность раннего утра,
праздник природы в полуденный час
и утихание вечера мудрое –
всё, что играло так близко от нас.
Звонкое детство моё за горами,
в знойный июнь за горами и снег
ночи февральской. Но рядом, за нами
стихнувший день.
Он ушёл. И навек.
Ты на прощанье мне сказал «До завтра».
Я помахала вслед тебе рукой.
/Песня середины XX века/
Пропала песня вместе с юностью моей,
но вдруг проснулось слово… два… две строчки.
Вслед — музыки чуть слышные звоночки
сплелись в простой мотив — всё внятней, всё живей.
Захолонуло
