Ознакомительная версия.
Кронейон
Здесь холм во тьме. А там, из-за барьера,
С Аркадских гор подъемлется луна
И плещет в дол, ярка и зелена.
Переклонясь, как полная патэра.
И все внизу, – как будто все из сна,
Которому в явленьях нет примера, —
Все – как смарагд, все странно, как Химера,
И призрачно, как глубь морского дна.
Сквозь зыбкий свет зеленого потопа,
Как с острова, гляжу с холма туда,
И в том, что там, не видно мне труда,
Ряженного за драхму землекопа:
О, счастлив тот, кто в тихий час луны
Глядит во тьме на мраморные сны.
Герайон
Гермес и Вакх Праксителя
Он был лозой на грядках винодела,
Он был ключом из кубков круговых,
Он ткал узор видений бредовых,
Им речь волхва в экстазе пламенела,
Им вольный крик слагался в песнь и стих.
Он был, как Дух. Но смутен Дух без Тела,
И родила Диониса Семела.
О, Эрмий, он теперь в руках твоих.
Преемник сил стихии вечно страстной,
Божественный, невинный и прекрасный,
Взирает он на мир с твоих колен.
Но нет, еще не миру эти взгляды:
Им чужд еще насмешливый Силен
И резвый хмель, и шумные Менады.
Храм Зевса
Метопы
Цветы в венке дорических колонн,
Обходят храм несчетные метопы
Под скатом плит из мраморов Родопы,
Где тяжкий фриз на звенья разделен.
Текучих строф размеренные стопы,
Немая песнь эпических времен,
Их строй звучит, как будто мирны звон
Окаменел на струнах Каллиопы.
Меж тем как Феб свершает свой полет
И факел дня по статуям плывет,
Полна борьбы их рдеющая лента.
И каждый день без отдыха по ней
Стезей побед, бессмертья и огней
Идет Геракл в кольце антаблемента.
Катился путь, мелькали дни и страны,
Кончался год в смыкавшемся кругу.
Средь Истрских чащ, на льдистом берегу
Терялся путь любимицы Дианы,
Он так устал один блуждать в снегу
Под хладом солнц, закованных в туманы,
Внимать в тиши, как плачут ураганы,
И бить куниц и рысей на бегу.
Но в тихий час, сменяющий закаты,
Невольник тайн магической Гекаты,
Невольно в тьму склонял он робкий слух.
В мерцаньи искр тонула дебрь глухая
И ткала сны, прозрачно-лунный пух
С немых ветвей бесшумно отряхая.
Но встречу их теснина разделяла.
– Кто ты в цепях? – Титан. А ты? – Герой.
Печальных скал неясный реял строй.
Текла заря, мертва и дымно ала.
И клубы тьмы, дрожащей и сырой,
Из черных ртов бездонного провала
Неслись к заре, свивая покрывала
Над спящей в льдах двуглавою горой.
Закатной мглой прощально пламенея,
Внимал Кавказ, как ропот Прометея,
Стихая, гас в безгласности могил.
И, опьянев, в последний раз к ночлегу
Над головой Геракла коршун плыл,
Роняя с лап и клюва кровь по снегу.
Терраса Сокровищ
Сокровищница Гелойцев
Под грудами нарядных терракот,
Что здесь она, убогая амфора...
Ценителей завистливого взора
Она к себе ничем не привлечет.
И скошен борт, и ручки без разбора
Приставлены, и узкий переплет
По горлышку каракулькой идет, —
Меандр («меандр»!) чуть видного узора.
Но явственны на глине возле дна
От пальчиков небрежных два пятна.
То Зевсу в дар любви красноречивый
Почин трудов сынишки своего
Издалека принес гончар счастливый.
И мудрый Зевс благословил его.
Зарывшись в ил гребнями ступеней,
Спит стадион. Жеманная улитка
Из черепков аканфового свитка
Ползет ко мне. Я здесь один. Я с ней.
Я с ней один. От тихого напитка
Луны, руин, безгласья и камней
Я брежу с ней. А сердцу все больней,
И грудь теснит неведомая пытка.
Я здесь один. Быть может, грустно мне,
Что я чужой безгласью и луне,
Что я не мхи, не ветхие ступени,
Что я не бог... Иль если б я был бог,
Я б не постиг восторга откровений
И слезы лить – блаженные – не мог?
Галерея семикратного эха
Тиранонектоны
Срывался снег. Как стертая камея,
Текла луна. Дул ветер. Киферон
Тонул во мгле. Ненастный Орион
Сверкал из туч, зловеще пламенея.
К домам стекалась тьма со всех сторон.
Гребнем бойниц чуть брезжила Кадмея:
Там, на горе, от стужи цепенея,
Развел костры спартанский гарнизон.
Вот пробудив пустынным гулом плиты,
Прошли вдали дозорные гоплиты,
Бряцая в такт застежками кнемид.
Молчала ночь. Чуть брезжили бойницы,
И, скрыв клинок в одеждах танцовщицы,
На пир тирана крался Пелопид.
Допил вино из светлого бокала,
И душу обагрил мучительный зарок:
Я от людей ушел и, снова одинок,
Брожу в тиши заснувшего канала.
В моей душе – холодный свет опала.
Когда -то был с людьми и дух мой изнемог.
Теперь хочу вплести в суровость четких строк
Я блеск стальной зеркального кристалла.
Ах, в одиночестве – томительность отрад.
Хочу бродить один. Петра затихший град
Пленит каналов дымчатой тревогой.
О город тайн! Душой с тобою обручен,
Иду твоей извилистой дорогой,
Рукой невидимой на гибель обречен.
Из цикла «Весенний хмель»
Ну, прощай. Ухожу. Суждено.
Хмеля вешнего верный вассал,
Я кидаю допитый бокал —
Неразгаданной цепи звено.
Загорается новая даль —
Я не вижу гнетущих преград,
Промелькнувшей любви мне не жаль,
Я грядущему трепетно рад.
Ну, прощай. Нам не вместе идти,
Верный рыцарь царицы-весны,
По изгибам хмельного пути
Я иду, не пытая куда.
Повторяя завет старины:
«Сломят пусть – не согнут никогда».
Не трудно красиво начать,
Но как же закончить красиво?
В душе бороздятся извивы,
Тревожит былого печать.
О, если б конец угадать!
Зов осени – в зреющей ниве,
Решиться отбросить огниво,
Хоть можно огонь высекать.
Не надо сближения длить.
Как только надорвана нить,
Уйдите свободным и ярким,
И будет ваш образ певуч —
Томящим, манящим подарком
От сердца останется ключ.
Вечерний час. Мигая, фонари
Возносят лики длинной чередою:
Над городом, над ясною звездою,
Фонарный свет, как отблески зари.
Что ж, город мой, до времени цари:
Ничтожен ты в туманах, над водою,
И твой предсмертному подобен вою
Предсонный гул... О, Муза, посмотри!
Ты – мудрая. Когда умолкнут шумы,
Поведаешь о том, что было днем,
Мы в полночь вместе к солнцу воззовем,
Теперь же отдадим иному думы
И песен дар: зане совлек Господь
Покров дневной, – раскрыта наша плоть.
Гляди. Решай, на что направим взоры:
Там, на скале, стал призрачен титан,
Покинули блудницы смрадный стан,
И за добычею выходят воры.
Дома стоят, как каменные горы,
Над маревом болотистых полян,
Осклизлые, но то не кровь из ран,
А гной, смертельный гной точат их поры.
Здесь тайна нам дана. Светильный газ,
Подобно этим трупам синегубым,
Зловонный, мерзостный течет по трубам,
Чтоб вспыхнуть радостно в последний час.
Покойникам воскресные одежды
Готовит смерть. Раскрой же шире вежды.
1912
На мощные подняли рамена
Навесов темных тягостное бремя.
В пыли густой и каменное темя
И бороды упавшая волна.
Недвижные! К чему им числить время?
Под ними площадь мертвых снов полна.
Не раз дымилась кровию она,
Но здесь не прорастет свободы семя.
А я люблю немых бородачей.
Провал глазниц и напряженность жил
Мне говорят: «пойми, сними с нас узы».
Что мастер тот, резец волшебный чей
Вас создал, в вас, надвременных, вложил?
Вы – повесть тайная его и Музы.
1912
Я вижу гор шотландских властелина,
Я слышу лай веселых песьих свор.
Под месяцем, теней полна долина,
Летит Стюарт и грозный Мак-Айвор.
В тумане вереск. Мрачен разговор
Столетних елей. Плачет мандолина,
И шепчет ветр над урною: Алина!
О, темных парк жестокий приговор!
Но се алтарь. Клубится ладан густо.
Какая радость в слове Златоуста!
Выходит иерей из царских врат,
И розами увит его трикирий.
Я узнаю тебя, мой брат по лире,
Христос воскрес! мы победили, брат.
Ознакомительная версия.
