И боговоплощеньем это было:
Над алтарем порой витала мгла,
Порой светило страсти восходило
И матовая мраморность царила
Богов в пылу, спалившем их дотла.
Он был Венерой, вышедшей из пены,
И Аполлоном юно-золотым.
Юпитером на троне восседал он
Влюбленный раб склонялся перед ним.
И Вакхом победительно ступал он
В предел мистериально-сокровенный.
Он был плебеем, подлым и больным,
В уничиженье высшего величья.
Все, что угодно, лишь не безразличье!
Но безразличье овладело им.
И Адриан блуждает, как в тумане,
По лабиринту боли и любви.
Одолевают не воспоминанья,
А привиденья, образ потеряв.
То рядом Антиной - лишь позови,
То изнываешь, пустоту обняв.
Дождь зарядил с болезнетворной силой,
И сырость загустела, как тоска.
И Адриан на свой альков унылый
Взглянул, как сквозь века, издалека.
Увидел тело тихое на ложе,
Себя в слезах над ним увидел тоже
И в мыслях, не отличных от скорбей,
Промолвил приговор души своей:
"Я статую воздвигну на века
Свидетельством незыблемым тому,
Каков он был, каким сошел во тьму.
Такой красе и вечность коротка.
Божественности подлинную суть
Она вдохнуть умела мне во грудь,
И если смерть и жизнь и страсть затмила,
Ваятель одолеет естество
И возвратит потомкам божество
Из глубины веков и Нила.
И статую я эту вознесу
На высоту невиданной колонны,
Чтоб времени завистливые стоны
Не посягнули на ее красу
Чредой сражений и землетрясений.
Рок не таков! Богами правит рок,
Рукою рока часто служит бог,
И роковых страшится сам гонений,
Ни бог, ни рок не смеет в здешний срок
Сразить уже сраженный ими гений.
Из прошлого в грядущие века
Мост нашей страсти белый перекинем.
Как Рим над миром, в вечности застынем.
Чтобы потомок понял: высока
Любовь и бесконечна в небе синем.
Но подлинной тоски не передашь...
Ты - обонянья розовая дрожь.
С зеленым лавром ты безмерно схож
И с пламенем любви из винных чаш.
Воистину алтарь повержен наш,
И ты меня из бездны упрекнешь,
Мол, пыл бессилен и напрасен раж
И ничего из мрака не вернешь,
А может, головы не повернешь,
А может, возвратишься, как мираж,
И боль мою, кровавую, как нож,
Глухим ножнам отчаянья предашь".
Как тщетно ожидающий свиданья,
По анфиладам собственной души
Он мечется - то полон упованья,
То ужаса - и муки хороши,
Чтоб время скоротать в такой тиши.
Там, где сошлись любовь и смерть, - туман.
Там, где в любовь проникла смерть, - неясность
Опасность превратилась в безопасность,
А безопасность - в морок и обман,
И пустоты прекрасный истукан
Вдохнул огонь в минутную безгласность.
"Мне твой удел внушил иную страсть
По вечности великую печаль:
Достойна ль императорская власть
Державного стремленья ввысь и вдаль
Туда, где боги, жизни не поправ,
Но подлинную жизнь даруя ей,
Тебя скрывают в вечности своей
Еще прекрасней, но не столь желанным,
Как некогда любим был Адрианом,
И ждет забвенье всех земных забав?
Любимый мой, любимый мой, ты - бог!
Ты бог уже - так я велю и жажду!
Не жажду, не велю, а вижу - в срок,
Отмеренный богами, нашу жажду
Любви переливающими в чаши,
Где пламенем горят желанья наши,
Где жизнь - не только в жизнь заточена,
И чувство не повязано на чувство,
Где и желанье - только лишь искусство
Желать того, чем боль обделена,
Иначе бы звалась она блаженством.
Ты на Олимпе - и завершена
Земная жизнь небесным совершенством.
Душа моя, как птица, запоет.
Надежда к ней направится с небес
С известием: зла не содеял тот,
Кто вовсе не попал в водоворот,
А лишь в бессмертье собственном исчез.
Любимый мой! Мой бог! О, дай прильнуть
К твоим остылым мертвенно устам.
Они как пламя в вечности. Ведь там
Земную смерть дано перечеркнуть.
Не будь Олимпа, я б его сложил
По камушку - и там тебе служил
Единственному богу и один
Превыше всех заоблачных вершин.
Божествен был тогда бы космос наш
Любви и поклоненья. Мир вдвоем
И вечность бесконечная кругом,
И прошлое - лишь призрачный мираж...
Но вся твоя божественная сила
Есть плоть твоя, изваянная мной,
И если плоть победно покорила
И если победила мир земной,
То страсть моя была тому виной
Та страсть, что вознесла тебя превыше
Затменья, и забвенья, и затишья,
Из праха вырвав горькою ценой.
Полки молитв моих полны тобой:
Не ты, а мощь их - вот что небу мило.
Создатель твой, а не любовник твой,
Созданье я любил, а не находку
Любил твой облик и твою походку,
Тебя любил, но более - себя,
И, возроптав, склоняюсь все же кротко
Пред тою, что и губит не губя.
Любимый мой, любимый мой! На Небо
Моей великой властью вознесен
Там кравчий Ганимед, там он и Геба
Поникнут пред тобой! Но будь влюблен
В божественной телесности отныне
И в тех, кого найдешь в небесной сини,
В старейших небожителей... Не там,
А здесь тебе воздвигнут будет храм!
Но истинно бессмертным изваяньем
Не мрамор станет или же гранит,
А боль моя, которая кричит,
Проникнувшись неслыханным страданьем,
Кричит, чтоб стать всеобщим достояньем.
Пусть боль моя и память о былом
Предстанут обнаженным божеством
Над Времени великим океаном.
Одни сочтут такое горе странным,
Другие - непростительным грехом,
И, красоту земную ненавидя,
Рванутся в оскорбленье и в обиде
С холодным оскопительным ножом
К тому, в ком подражателя найдем,
Но весь Восток Любви своим восходом
Сиять во мраке будет год за годом,
И боги снидут в мир, как мы вдвоем.
Не ты один поник, а мы с тобой.
Любовь образовала двуединство
И в узел плоть стянула - столь тугой,
Что жизнь стряхнула пошлое бесчинство,
Божественной омывшись чистотой,
Не признавая никакой другой.
Но не душой - глазами смотрят люди,
Лишь мрамор им внушает мысль о чуде,
Тогда как плоть - лишь трепет вожделенья,
Поэтому во мрамор облеку
Мою невыразимую тоску,
Печаль утраты, тяжесть сожаленья.
Столь много было на моем веку
Достойного любви и поклоненья,
Что зов фанфар услышат поколенья,
Зов от материка к материку;
Любовь и боль - цепи единой звенья,
Свет вечности - не ровня светлячку.
Двойным напоминаньем мы застынем;
Обнявшись, мы друг друга не покинем,
Хоть не в прикосновенье суть любви.
Нас видеть будут люди, будут боги,
Века на нескончаемой дороге
Узнают очертания твои.
Ты Золотого века будешь эхо,
Его возврата будешь знак и веха.
Дни кончатся, Юпитер вновь родится
И кравчим станет снова Ганимед
Но наш союз, взаимный наш обет
В мирах превыше сроков укрепится
Дано любви продлиться,
И даже если сгинет белый свет
И станут прахом мрамор и гранит,
Над прахом будет веять вышний свет,
И небо наши тени сохранит,
И все, что было с нами, повторится".
Дождь не кончался. Наступала тьма,
Любому чувству веки опуская
И самый ум души сводя с ума.
Ночь наставала, длилась, наставая.
Забылся Адриан, уже не зная,
Не понимая, где он и зачем,
И голос скорби стал не глух, а нем,
Все отошло, ушло, свернулось в свиток,
Дрожа вдали, как круглая луна,
Когда ущербом кажется избыток...
Бесчувственна была и холодна
Рука, надбровья пальцами терзая.
Глаза закрыты были. И, теряя
Связь с явью, силуэты полусна
Струились. Он хрипел и, значит, жил.
И ветер оглашал потемки воем,
И душу он вытягивал из жил.
Спал император.
Боги, он забыл!
Берите же порывом мощных крыл
Блаженный груз, проникнутый покоем.
=== [ АЛБЕРТО КАЭЙРО ] ====================================
ПАСТУХ
В жизни ни разу не пас я стада.
А все мне кажется - пас когда-то.
Моя душа, как пастух прилежный,
Близко знакома с солнцем и ветром
И, подчиняясь времени года,
Бродит, вдаль напряженно глядя.
Мир безлюдной этой природы
Со мной в согласии пребывает.
Лишь позже я становлюсь печальным,
Когда солнце, как кажется нам, уходит,
И тянет холодом из долины,
И ночь наступающая влетает,
Словно бабочка, к нам в окошко.
Впрочем, печаль моя, она спокойна,
Ибо естественна в своей сути
Лишь ею и должно наполнить душу,
Когда ухе знаешь о ней, и руки
Обрывают цветы, хотя ей об этом
Ни за что на свете не догадаться.
От звона бубенчиков, зазвеневших
Где-то за поворотом дороги,
Вмиг благодать на меня нисходит.
Одно только жаль - что я о ней знаю,
