Родные свитки! Снова с вами я,
Питомец ваш, от мира отреченный.
Увы!Из всех роскошных благ земли
Лишь вас одних моя познала юность;
Вы садом были мне в разгаре лета,
В ночь зимнюю — горячим изголовьем;
И я привык хранить средь ваших строк
Мое богатство — грезы о святыне.
Вы помните? Бывало, бет-ха-мидраш
Оденет тьма; все разошлись давно,
И в тишине придела — я один;
Дрожа, слетает с уст молитва дедов,
А там, в углу, близ вашего ковчега,
Мерцает тихо вечная лампада.
О, сколько раз — я мальчик был, и пух
Еще не покрывал мои ланиты —
Меня ночные ветры заставали
Склоненным низко над старинной книгой,
Исполненным то грез, то тайной жути.
На столике передо мной лампада
Беспомощно и тускло полыхала,
В шкафу, средь книг, скреблась упорно мышь,
В печи трещал последний уголек;
Я замирал, томимый смертным страхом,
От ужаса стуча зубами… Помню,
Однажды — это было темной ночью —
За окнами слепыми, на дворе,
Угрюмо плача, завывала буря;
Трещали ставни; духи преисподней
Стучали в дом железными крюками…
Моя твердыня рушилась во прах:
Украдкою, из-под святой завесы,
Покинув храм, Шехина удалилась,
И мой старик — моя вторая тень
И грез моих свидетель молчаливый —
И он ушел и скрылся от меня.
Лишь пламя лампы тихо умирало.
Последний раз вздыхая перед смертью…
И вдруг окно разбилось…Все погасло,
И я — птенец бескрылый — из гнезда
Упал во власть безглазой, черной ночи.
И вот теперь, чрез много-много лет,
Чело и душу мне избороздивших,
Меня опять поставил ветер жизни
Пред вами, свитки, — чада Амстердама,
Славуты, Львова, Франкфурта. Опять
Рука моя страницы ваши гладит,
И тусклый взор блуждает между строк,
В узоре букв пытаясь отыскать
Следы моей души, — из колыбели,
Взлелеявшей ее, услышать эхо
Младенческих ее тревог и дум.
Увы, мои наставники! Спокойна
Душа моя, и взор не увлажнен…
Как ни гляжу, — узнать вас не могу я;
Из ваших букв, о старцы, не глядят
На дно моей души живые очи,
Измученные очи стариков;
Ко мне оттуда не доходит шепот
Иссохших уст, бормочущих в могилах,
Мне каждая строка — жемчужин черных
Рассыпанная нить, страницы — вдовы,
А что ни буква — бедная сиротка.
Померк мой взор, и ослабел мой слух,
Иль вы истлели, вы, сыны бессмертья.
И на земле вам больше доли нет,
И тщетно я, как тать вооруженный,
Без фонаря, киркою землю рыл,
В кромешной тьме, не ведая покоя,
И день, и ночь в могилах ваших роясь,
Я все искал златых сокровищ жизни,
Их корни снизу и с боков минуя.
А между тем сокровища сверкали
Над городом, людьми, и над холмами,
И на глазах у всех плоды качали,
И шумные водили хороводы,
Морские дали пеньем оглашая,
А до меня не донеслось и эхо.
Как знать? Быть-может —
Когда я вновь, гробокопатель, выйду,
С кладбища духа в царство черной ночи,
Тебя одну с собою принеся,
Кирка, прилипшая к моим ладоням,
И с ветхой пылью на усталых пальцах, —
Быть-может, я — беспомощней, бедней,
Чем раньше был — воздену руку к ночи,
Моля ее принять меня на лоно
И ласково плащом закутать черным,
И ей скажу, смертельно утомленный:
Приди, о ночь, и темными крылами
Покрой меня:я из могил бежал,
И сердце жаждет вечного покоя!
А вы, светила ночи, братья в духе,
Наперсники моей души!
О, почему храните вы молчанье?
Ужель вам брату нечего сказать
Златых ресниц нежнейшим трепетаньем?
Быть-может, есть, — но ваш язык забыл я,
Таинственных речей не слышу ваших?
Ответьте, звезды, ибо я тоскую.
1910
Перевод О. Румера
«Так будет, — найдете вы летопись сердца…»
* * *
Так будет, — найдете вы летопись сердца
На площади пыльной,
И скажете: Жил человек прямодушный,
Усталый, бессильный.
И жил, и работал, смиренно готовый
В углу затаиться.
Встречал он без радости и без проклятья
Все, что ни случится.
Пойдет простодушно, — пути его были
Всегда не лукавы.
От малого дела не шел за великим,
Не жаждал он славы.
Незваное, поздно придет ли величье
С ликующим звоном.
Он станет, он глянет, дивяся, но тотчас
Уходит с поклоном.
Стучится ли в дверь к нему поздняя слава,
Ее не впускал он.
И наглость собачью, и заячью кротость
Равно презирал он.
Приют для души — невеликая келья
В одно лишь оконце.
В ней дух не являлся ни адского мрака,
Ни горнего солнца.
Молитву он знал, — тяжело ль становилось,
Он в келью стремился,
Склонялся к окну, трепетал и пылал он,
И тихо молился.
И длилась молитва, как дни его жизни,
Но Вышняя сила
Дала, что не надо, — в единой надежде
Отказано было.
До смерти душа не отчаялась в Боге,
Ждала утешенья,
И сердце молилось, и умерло сердце
Во время моленья.
1910
Перевод Ф. Сологуба
Ветка склонилась к ограде и дремлет —
Как я — нелюдимо…
Плод пал на землю — и что мне до корня,
До ветви родимой?
Плод пал на землю, как цвет, и лишь живы
Листья с их шумом!
Гневная буря их скоро развеет
Тленом угрюмым.
Будут лишь ночи, лишь ужас, где мира
Не ведать, ни сна мне —
Где одиноко мне биться средь мрака
Главою о камни.
Буду угрюмо висеть я на ветви
Весною зеленой —
Прут омертвелый, нагой и бесплодный,
Средь цвета и звона …
1911
Пер. Ю. Балтрушайтиса
«Да будет удел ваш безмолвный…»
* * *
Да будет удел ваш безмолвный
Моим вожделенным уделом,
Вы, ткущие жизнь свою втайне,
Стыдливые словом и делом!
Молчальники, в сердце смиренном,
Как жемчуг в жемчужнице тесной,
Святую мечту вы таите,
Богатство души бессловесной.
Добру в вас, как ягодам леса,
Привольны завесы густые;
Ваш дух — словно храм заповедный,
Уста — что врата запертые.
Во сне вам не снилось, убогим,
Что всех вы вельмож благородней,
Художники умного дела,
Священники тайны Господней.
Не видел чужой соглядатай
Ни ваших торжеств, ни печали;
Задумчиво взор ваш уходит
Все в те же прозрачные дали.
И мудрая та же улыбка —
Познанья, прощенья, участья —
Всех мимоидущих встречает,
Напутствует всех без пристрастья:
Великих равно — и ничтожных,
И добрых и грешных скитальцев.
Вы тихо проходите миром,
Как-будто на кончиках пальцев.
Но бодрствует око, слух чуток,
Высокое — сердце приметит,
Всем трепетам жизни прекрасной
Биеньем согласным ответит.
Где ваша стопа ни ступала,
Там сеяли вы ненароком
Сев помыслов чистых, и вера
Поила те глыбы потоком.
Как небо лазурью исходит,
Как свежесть дубравы наводят,
Так вера из сердца струится,
Но слов ей уста не находят.
Устам заповедано слово,
Перстам — красоты сотворенье;
В безмолвие вы погрузили
Глубоких восторгов горенье.
И доли вам нет меж провидцев,
Ни места за трапезой пышной;
На стогнах следов не оставит
Нетягостный шаг и неслышный.
Из жизни псалом вы сложили:
В ней сладость и стройность в ней та же,
Вы Образа Божия в людях,
Подобья Господнего стражи.
Дыханием каждым и взором
Служа в тишине Человеку,
Вы лепоту духа струите
В мирскую вселенскую реку.
И сердце потока поите
Из недр, ключевые криницы.
Аминь! Мановеньене сгинет
Чуть дрогнувшей вашей ресницы.
Но, — как песнопенье созвездий, —
Мерцая в недвижном величье,
Воскресшее станет над миром
Небесное ваше обличье.
Замрут стародавние струны
И древнего мудрость глагола,
Забудутся Иеман, Иедуфун,
Вещанья Дардо и Халкола[23] :
Но ваши, и в роде грядущем,
