Павел Арский - Из поэзии 20-х годов

Есть на Черном жуткий остров Березань,
Оковала его моря бирюза.
Око вала поглядело и назад,
Потемневшее, хотело убежать.

Но туман, опережая, задрожал,
Дрожь и слезы синю валу передал:
«Ты хотела, ты просила, моря даль,
Показать тебе казнимого в глаза?»

Снялся стаей серых чаек злой туман.
День сказал ему: «Гляди теперь туда,
Где за далью прогремела даль дрожа:
Там стоят четыре мачты мятежа…»

Не гремит барабан ему в спину,
Не звенят поясные кандалы,—
На расстрел на рассвете выводили:
Залп за залпом замер за морем вдали…

Залп за залпом простучали и опять
Повторились где-то в море миль за пять.
Иль могилу волнам на море копать
Стала бухта, как могила глубока.

Чтобы век над нею плакать морякам,
Облака теперь в глаза тебе летят!
Облака глаза в слезах обледенят
Над могилою твоею, лейтенант…

Градом грохнет ряд зарядов
   раз-за-раз,
Барабаня: «Где вы взяли тот наряд?»
Зарядили, отступили шаг назад,
Скулы сжали — ничего не говорят…

Вот уж солнце побежало по столбам,
Поспешало на пальбу не опоздать,
Злой туман ему ресницы застилал,
Горю с морем распрощаться не давал.

Свежий ветер гнал на море вал на вал
И сорочку, словно парус, надувал.
Взмаха ждал он, моря запахом дышал, —
Запах моря буйну душу волновал.

Скоро, скоро там лопаты отзвенят,
И сольется с бурей на море душа,
С неба канет в море ранняя звезда —
И не встанет лейтенант уж никогда.

Даже волны повязали алый бант,
Даже волны волновались за тебя,
Даже волны заливали берега,
Даже волны в Черном звали тебя «брат!»

«Где вождь бури? Или умер ты за нас,
Красногрудый черноморский лейтенант?..»
Каждой полночью вздымаются моря,
Над пучиною качая якоря.

«Подо мною, — отвечает Березань, —
Сквозь песок горят расстрелянных глаза,
Ночью в море за звездой летит звезда,
Ясных глаз им не посмели завязать…»

А в потемках шел «Потемкин» на Дунай,
Залпов слава за Дунаем отдана,
И за залпом откатился алый вал,
Лавой бросив синегубых запевал.

И теперь не разыскать, не рассказать:
Был привязан за столбами лейтенант.
Сто солдат столбы срубали и ушли,
И на острове не стало ни души.

Он положен, по-морскому, под брезент,
Чтоб песок морской очей бы не сгрызал,
И «Очаков» выплывает по ночам,
Чтоб в могиле лейтенант о нем молчал.

Он молчит: не воскресают люди вновь.
Смерть легла кольцом полярных красных
   льдов.
И в арктическом затворе тихо спит
Черным морем откомандовавший Шмидт.

«Тревога!» —
Взывает труба.
В морозной ночи завыванием гулким
Несется призыв по глухим переулкам,
По улицам снежным,
По невским гранитам,
По плитам Прибрежным…
«Тревога!
Тревога!
Враг близок!
Вставайте!
Враги у порога!
Враг впустит огонь в ваши темные домы…
Ваш город, он вспыхнет, как связка соломы.
К заставам!
К заставам!»

Но город рабочий
В голодной дремоте
Лежит оглушенный
Усталостью ночи, —
Ведь долго еще до рассвета.
Гудок не обманет:
К работе гудок позовет,
И к работе
Он встанет…
Ведь долго еще до рассвета.
А враг уже близок,
Враги у порога…
«Тревога!»
Как эхо,
Как цепь часовых придорожных,
Гудки
Загудели гуденьем тревожным:
«Не спите!
Вставайте!
Вставайте!
Не спите!
К работе!
К винтовке!
К защите!
Не спите!
Враг близок,
Не спите!
Враги у порога!
Вас много. Вас много. Вас много.
Вас много.
Вставайте! Не спите! Вас много!
Вас ждут!
Вы рано заснули,
Не кончился труд.
Идите! Идите! Идите!» —
Идут…
Наверх из подвалов!
На двор, чердаки!
По лестницам черным
Стучат башмаки.
По лестницам узким
Винтовкой стуча,
Оправить ремень
На ходу у плеча.
«К заставам! К заставам!»

И в хмурые лица зарницами бьет
Над Пулковым грозно пылающий свод.

Не странно ли, что мы забудем все:
Застывшее ведро с водою ледяной,
И скользкую панель, и взгляд
Украдкою на хлеб чужой и черствый.

Так женщина, целуя круглый лобик
Ребенка, плоть свою, не скажет, не
   припомнит,
Как надрывалась в напряженье страшном,
В мучительных усилиях рожденья.

Но грустно мне, что мы утратим цену
Друзьям смиренным, преданным,
   безгласным:
Березовым поленьям, горсти соли,
Кувшину с молоком и небогатым
Плодам земли, убогой и суровой.

И посмеется внучка над старухой,
И головой лукаво покачает,
Заметив, как заботливо и важно
Рука сухая прячет корку хлеба.

Сброшен хлам с могучих плеч,
Бодро смотрит в степи око…
С шумом вешнего потока
Спорит радостная речь.
Сброшен хлам с могучих плеч.

Гроб пророков ныне пуст, —
В прах разбит у входа камень…
Не погас под спудом пламень
Палачом сомкнутых уст, —
Гроб пророков ныне пуст.

Ткань зари — у всех наряд,
Крепче меди грудь и чресла…
Если Русь от сна воскресла, —
Будет пир у ней богат.
Ткань зари у всех наряд.

Приходите все, кто юн,
К нам на праздник, — хватит браги
Мы теперь цари и маги
Хмельных песен, звонких струн, —
Приходите все, кто юн!

Мы победим, —
Ни капли колебаний!
Мы победим, —
Вся сила только в нас!
Уже встает над мировым страданьем
Великий день в предутреннем тумане.
Его прихода —
Близок, близок час!

Мы победим!
Сыны труда и воли,
Ведь только мы способны побеждать,
Чья грудь и руки —
В ранах и мозолях,
Кто перенес цепей и пытки боли,
Кто гордо шел за волю умирать.

Смелей же в бой!
Лучи свободы юной
Пусть опьянят отвагою сердца.
Заря зажглась!
В бою, под град чугунный,
Мы выкуем Всемирную Коммуну,
Где будет мир и счастье без конца!

Мы победим!
Ни капли колебаний,
Мы победим, —
Вся сила только в нас!..
Они бегут, под гул и рев восстаний.
Вперед!
Победы, верьте, близок час!

Мой друг, какое горе?
Покинем ветхий дом:
Навстречу юным зорям
Пойдем!

Ты слышишь
Звон набата?
Он нас с тобой зовет
В семью родного брата —
В народ.

Пойдем.
От мглы ненастья
Так радостно идти
И петь о близком счастье
В пути.

Во мгле передрассветной,
На наш призывный звук,
Раздастся звук ответный,
Мой друг.

Пойдем же,
С бодрым взором
И с верой в наш народ —
Навстречу юным зорям,
Вперед!

На Клязьме под ветлой тенистою Ильич
Удит у мостика, а день весь голубой.
На ближнем берегу, как будто бы на клич,
С окрестности народ сбирается гурьбой.

Ко всяким новостям все молодухи слабы,
Из них и побойчей тогда нашлися бабы.

Покоя не дадут они тут рыбаку,
У каждой что-нибудь на сердце наболело.
Ильич же отдых дал, должно быть,
   поплавку,
Молодка говорит теперь совсем уж смело.

А ветер ласково к воде гнет осокý,
Лицо у Ильича улыбкой заблестело.
Он позабыл улов, он позабыл реку,
С народом говорит он про любое дело.