Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

Жизнь мира — от рассвета до заката,
И предстают в ночи передо мной
И ад, и рай, еврея путь земной
И Карфаген, разрушенный когда-то.
Дай, Боже, сил и подбодри меня,
Чтоб я сумел достичь вершины дня!

От жажды гибну я у родника,
Дрожа в ознобе, на костре сгораю;
Мне, как чужбина, родина горька,
Я обретаю всё, я всё теряю;
Всем верю, никому не доверяю;
Я, червь нагой, корону надеваю,
Я всемогущ, ничем мне не помочь,
Смеюсь сквозь слезы, в старых снах плутаю,
Все принимают, каждый гонит прочь.

Нет в мире постоянней перемены,
Меня неясность истиной влечет,
Я сомневаюсь в том, что несомненно,
В расчете точном вижу я просчет;
Ничто ни с чем сочту наперечет;
В отчаяньи опору обретаю,
А утром говорю: «Настала ночь!»
Всё помню, ничего не понимаю.
Все принимают, каждый гонит прочь.

Я беззаботен, всё меня тревожит,
Люблю владеть, но не люблю хранить,
Лишь похвала число обид умножит,
И невиновных легче обвинить;
Лишь тот мне друг, кто станет говорить,
Что белый лебедь — это ворон черный,
Похожа правда на вранье точь-в-точь;
Не предавать, а помогать зазорно,
Все принимают, каждый гонит прочь.

О принц, я сообщаю вам с поклоном:
Живу я только по своим законам,
Но получить награду я не прочь.
Я слеп и глух. Так будьте благосклонны!
Все принимают, каждый гонит прочь.

Нет радости, милее той, что Рок придет отнять,
Когда настанет час уму и чувствам отпылать;
Зачахнут розы нежных щек и сердца первоцвет,
И увяданье нас уймет почти во цвете лет.

А те, кто схоронил в волнах обломки светлых дней,
Плывут на отмели греха и в океан страстей,
Им тщетно компаса игла указывает путь
К фата-моргане берегов, которых не вернуть.

Когда кладбищенский покой нам душу омертвит,
И станет глух к чужим скорбям, кто по своим скорбит,
Когда ручьи живые слез прихватят холода,
В сухих глазах блеснут лучи нетающего льда.

Еще живут в устах слова, надежды ток — в груди.
Но прежних безмятежных снов ты заполночь не жди.
Обвил руины буйный плющ, всё утопил в листах.
Снаружи трепет, зелень, жизнь, внутри развал и прах.

Где чувства, равные былым, тот, кем я был тогда,
Где слезы прежние мои, летучих дней чреда?
Когда б вернулась, как весна, вся прелесть бытия,
В пустыне нынешней моей, оттаяв, плакал бы я…

Луной глядишь в мои леса,
В леса тревог и бед,
И слез вечерняя роса
Твой оттеняет свет.

Нарушив мой покой и сон,
«Жестокий… — шепчешь, — лжец…»
Из можжевельника сплетен
Колючий твой венец.

Лжец? Но ведь я тебе не лгал
И не был я жесток.
Стволы черны, снег белый пал
И звезды пали в срок.

В твоем луче двоится тьма,
Грех жизни нашей всей
И полустертый след клейма
На совести моей.

О, как желал бы я ласточкой быть или голубем сизым,
Только бы скрыться от жизни со смертными или в пустыне
Вместе с животными дикими так обитать (ибо звери
Самые верные смертные), чтобы, не ведая горя,
Дни проводить безмятежно, спокойно; один только разум
Вовсе бы не был звериным — в божественных помыслах сведущ,
На небе свет он стяжал бы для жизни моей беспечальной.
Или, забравшись на гору, я людям с вершины высокой
Стану кричать, обращаясь к ним голосом, грому подобным.
Смертные люди, гранатовый род! Бытия не имея
(Вся наша жизнь — для погибели), что мы напрасно кичимся?
Сколько же снами пустыми и лживыми нам забавляться
Здесь, на земле, суетой развлекая друг друга напрасно?
Сердцем своим рассуди, путешествуя всюду со мною,
Видя, что видел и я, ибо Бог даровал мне способность
Чудную: счастье, несчастье ли — разум легко переносит.
Этот отважен и юн — невоздержных товарищей гордость,
В членах враждующих крепок, душою же высокомерен.
Этот — красив, как звезда Эосфор, и к себе привлекает
Взгляды людей, что весенний цветок между юношей славных.
Этот — удачлив во всех состязаньях, подобно Арею;
Всех на ристалище он превосходит в убийстве животных.
Этот, привыкнув к роскошным пирам и веселым попойкам.
Чрево свое напитав лишь для воздуха, моря и Геи,
Сгорбился ныне, отцвел: слабосильная старость явилась.
Вся красота улетучилась, внутренность мертвою стала.
Только отчасти меж смертными, большей же частью в Аиде
Он пребывает. А этот предал себя басням различным.
Этот столь знатен, что думает лишь о могилах великих,
По завещанию скудному новых детей приобретши.
Этот, прославившись в городе силою мудрости, ныне
Вечно у всех на устах. А вот этот богатство без меры
Копит — всё мало ему; у иного же к знаниям тяга.
Этот обрадован тем, что к нему, мол, судьба благосклонна.
Этот — кровавых лохмотьев мешок, и не боле — имеет
Силу земли и поэтому в небо с презрением смотрит:
Будучи смертным, в надеждах возносится ввысь, как бессмертный.
Все одинаковы, все мы — лишь скудная горсточка тлена:
Раб и вельможа, батрак и заносчивый землевладелец.
Все мы во тьму отойдем, и приютом нам будет могила,
Всех нас в далекое странствие плач погребальный проводит,
Только лишь имя свое мы оставим скорбящим потомкам.
Рано ли, поздно ли, всех нас единая участь постигнет:
Жалкая куча костей, обнаженный, оскаленный череп.
Кончились все наши горести, беды, страдания, нужды,
Войны, нечестие, жажда богатства, гордыня мирская —
Всё преходящее умерло, вся суета отшумела.
Время покинуть сей мир — нам в нетление должно воскреснуть.
Видя всё это, внемлите же голосу разума, дети
(Истинно, дети мои, ибо Духом детей приобрел я),
Внемли мне, мир, и всё то, что бушует в стремительном мире:
Всю эту скверну, которой исполнено царство земное, —
Жажду похитить чужое, убийства и лютые распри,
Славу, богатство, престол, благородство, неверное счастье, —
Спешно оставим и в небо бежим без оглядки, где ждет нас
Троицы свет, что сияет так чудно и невыразимо.
Прочих игральным костям уподоблю: в одну и в другую
Сторону падают; грязь им, как свиньям, приносит отраду;
Тьмою кромешною ночь им безумные очи застлала —
Ходят на ощупь, вдоль стен, чтобы им не столкнуться друг с другом.

Как и откуда пришел я? И как я из праха воскресну
После того, как земля тело мое обретет?
Буду ли Богом великим спасен? И куда я отправлюсь —
Верно ли мне суждено в тихую гавань идти?
Многострадальны сей жизни пути, переполнены горем:
Беды, несчастья, труды множатся — нет им конца.
В людях прекрасным, без примеси зла, ничего не бывает.
Если бы доля моя тяжкой такой не была!
Власть и богатство — престол ненадежный, гордыня — пустое;
Рабство — бессмысленный труд, бедность — оковы навек.
Молодость — молнии вспышка, минутная радость несчастных;
Старость — седины, печаль, скорый из жизни уход.
Слово крылатое — воздух, пустая молва. Благородство,
Древняя, славная кровь — дикого нрав кабана.
Сын — неизбежная дерзость, семейство — постылая привязь;
Дети — заботы, труды; но и бездетность — недуг.
Речи в собраниях — злоба, а мир — для бессильных. Искусства —
Жалкая доля: они тешат грядущих во тьму.
Хлеба кусок на чужбине противен и скуден. И землю
Плугом пахать тяжело. По морю ль ходишь — в Аид.
Родина — гиблое место, чужая страна — униженье.
Всё, что мы видим вокруг, — горе. Веселье и смех —
Пена, видение, ветер, роса, испарение, призрак,
Пепел, морская волна, тающий след корабля.
Вечно вращается круг, принося неизменно всё то же,
Так что стабильна, увы, лишь перемена часов,
Дней и ночей, порождений, смертей, наслаждений, болезней,
Быстрого бега, удач, жалких падений и бед.
В этом, о Логос, премудрость Твоя: Ты приводишь в движенье
Всё в этом мире затем, чтобы любил человек
Лишь неизменное. Крылья ума расправляя, оставим
Всё, что мы здесь обрели, — жалкие смертных дела.
Если и есть у людей то, что вечно, прекрасно, то это —
Наше стремление прочь, крест наш поднявши, уйти;
Слезы, смятенье ума, погруженного в поиски Бога, —
Радость надежды и свет Троицы, льющийся к тем,
Кто посвятил очищенью себя, кто оставил безумства.
Образ возможность хранить, Богом дарованный нам.
Жить посторонней для жизни, иной, неиспорченной жизнью.
Мир обменявши на мир, все бремена понести.