Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

Как и откуда пришел я? И как я из праха воскресну
После того, как земля тело мое обретет?
Буду ли Богом великим спасен? И куда я отправлюсь —
Верно ли мне суждено в тихую гавань идти?
Многострадальны сей жизни пути, переполнены горем:
Беды, несчастья, труды множатся — нет им конца.
В людях прекрасным, без примеси зла, ничего не бывает.
Если бы доля моя тяжкой такой не была!
Власть и богатство — престол ненадежный, гордыня — пустое;
Рабство — бессмысленный труд, бедность — оковы навек.
Молодость — молнии вспышка, минутная радость несчастных;
Старость — седины, печаль, скорый из жизни уход.
Слово крылатое — воздух, пустая молва. Благородство,
Древняя, славная кровь — дикого нрав кабана.
Сын — неизбежная дерзость, семейство — постылая привязь;
Дети — заботы, труды; но и бездетность — недуг.
Речи в собраниях — злоба, а мир — для бессильных. Искусства —
Жалкая доля: они тешат грядущих во тьму.
Хлеба кусок на чужбине противен и скуден. И землю
Плугом пахать тяжело. По морю ль ходишь — в Аид.
Родина — гиблое место, чужая страна — униженье.
Всё, что мы видим вокруг, — горе. Веселье и смех —
Пена, видение, ветер, роса, испарение, призрак,
Пепел, морская волна, тающий след корабля.
Вечно вращается круг, принося неизменно всё то же,
Так что стабильна, увы, лишь перемена часов,
Дней и ночей, порождений, смертей, наслаждений, болезней,
Быстрого бега, удач, жалких падений и бед.
В этом, о Логос, премудрость Твоя: Ты приводишь в движенье
Всё в этом мире затем, чтобы любил человек
Лишь неизменное. Крылья ума расправляя, оставим
Всё, что мы здесь обрели, — жалкие смертных дела.
Если и есть у людей то, что вечно, прекрасно, то это —
Наше стремление прочь, крест наш поднявши, уйти;
Слезы, смятенье ума, погруженного в поиски Бога, —
Радость надежды и свет Троицы, льющийся к тем,
Кто посвятил очищенью себя, кто оставил безумства.
Образ возможность хранить, Богом дарованный нам.
Жить посторонней для жизни, иной, неиспорченной жизнью.
Мир обменявши на мир, все бремена понести.

И прежде Вечный в час испытания
Внимал молитве сердца смятенного;
И вот я вновь к Нему взываю:
Разве теперь Он не даст ответа?

От чар коварной речи предателей
Господь, избави душу, храни меня
От языка, где поселилась
Ложь ядовитая, гибель верных.

Кто зря на дело злое надеется,
Пусть скажет, сколько выручил прибыли
С неправды, — что ему за благо
Лживый, коварный язык приносит?

Сразить стремится быстрыми стрелами,
Железом жалит; жар можжевеловый
В углях огнем легко взовьется, —
Вряд ли его ты погасишь скоро.

Доколе, Боже, быть мне изгнанником?
Я слишком долго жил среди варваров:
Поставил свой шатер в Кидаре,
В стане у Мосоха я ютился.

Увы, зачем я долго упрашивал
Врагов свирепых, — время упущено:
Что толку звать бесчинных к миру,
Ныне злодеи к войне готовы.

К той, что правды полна, света и мудрости,
Но не хочет принять честь поклонения,
Лавр кровавый сложив, учит неистовых, —
Пусть летит к тебе песнь моя.

Чтоб тебе посвятить образ оплаканный —
Сквозь полночный кошмар молний змеящихся,
Там, где кровь залила поле цветущее
В это время погибели.

Вся убранством весны пышно одетая,
Лоб и стан свой тогда дивно украсила
Ты, о Муза, когда ярко на образе
Заблистала слеза твоя.

Войны, пышность убийств ты взненавидела,
Голод прочь прогнала. Молишься ль Господу —
Меч из рук Аваддон выронит с трепетом
По молитве заступницы.

Нет, не верю, что он может украсть тебя.
Смех, подобный сему, слышать — и зверствовать?
Разве можно убить образ Всевышнего —
Катарину — бестрепетно?

Мать вселенной, живи! Благо народное
В темной, тихой ночи молит неистово:
Ты, чья милость равна Божией милости,
Как ты можешь быть смертною?

Вижу в Духе твой склеп, в черное убранный,
Крест безмолвный над ним траурно высится,
Эхом в воздухе плач носится горестный
Между морем и берегом.

Старец в ужасе рвет волосы редкие,
И седины его падают клочьями.
Трижды с трепетом гроб чтит целованием,
Троекратно взывает он:

«Та, что жизнь мне дала, зря мне дала ее.
Тот, кому я дал жизнь, зря был на свет рожден.
Жить не стоит нам, сын, если умершею
Катарину нам зреть дано».

Где та земля, что молоком и медом
Нас утолит, как Бог обетовал?
Повсюду вместе с избранным народом
Пронесся здесь огня и крови шквал;
Подобны кедрам и дубам
Тела погибших всюду там.
О, горделивый град Иерихон!
Трубой Навина ты приговорен.
Не место здесь для милых пасторалей
И для прогулок томных под луной.
Беспечных снов на фоне чудных далей.
Игры теней веселых в летний зной…
Мы на развалинах живем,
И всё страшнее с каждым днем
Осознавать, что мы разбили стан
На той земле, где правил Ханаан.

Но где покой и мир душе мятежной,
Где неба синева и солнца свет,
Когда всё Божество в любви безбрежной
Приемлет нас в спасительный завет?
И милости тройной венец
Готов для молящих сердец —
Он Троицей воздвигнут на века,
Его дарует нам пронзенная рука.

«Итак, христианин, тебе по праву
Земля принадлежит, владей же ей», —
Как часто мы готовы на расправу,
И оттого наш путь еще мрачней:
Ведь с каждым днем всё круче вниз
Нас гонит жизни резкий бриз;
Безрадостен и горек этот век:
Хоронит Мальчика усталый Человек.

Раскрой нам очи, Солнце нашей жизни,
Чтоб нам увидеть Твой прекрасный мир!
Даруй нам обрести покой в отчизне,
Где Ты нам приготовил брачный пир.
Развей улыбкою весны
Все наши беды, словно сны,
И не позволь нам у руин рыдать, —
Пусть к башням вечности ведет нас благодать.

Я шла сквозь лес. Плоды
сердец на ветках зрели:
и те, что, болью налиты, алели,
и те, что недозрелы и тверды.

Чуть выше головы,
свисая, трепетали;
я ощутила тяжесть их и дале
оставила звенеть среди листвы.

Одно я сорвала —
пурпурно-зрелый слиток,
венок из маргариток
вокруг него сплела.

И ритм его живой
внезапно осознала:
сочилось сердце ало
горячею смолой.

Сквозь кожуру рвалось,
с надтреснутой губою, —
сердечко голубое,
что в муках родилось.

Одна луна взойдет, другая станет тенью.
Неразличимы дни, и жизнь моя проста.
О драгоценный лик, тебя венчает пенье:
синицы синей трель и черного дрозда.

Дрозд черно-бархатист, напев его разумен,
а флейты голос чист во тьме и невредим.
Лесная дева, знай, среди замшелых гумен
сбегается зверье к источникам твоим.

Коричневы их лбы с растущими рогами…
А у ночей твоих
павлинья красота цветет в редчайшей гамме,
и шепот или крик колеблет их.

Рептилий изумруд. И россыпь насекомых
вкруг лезвия ножа уклейки золотой.
Упадок летних сил в зеркальных водоемах,
и тишина приходит на постой.

Владения мои! В путь отправляюсь дальний;
я волхвовать могу, могу колдуньей быть.
Да будет сад цвести и зреть орех миндальный
и алое вино, коль захочу я пить.

Прозрачная земля, от жажды умираю!
Ты зреешь… Силы дай, чтоб я смогла понять,
как ручку повернуть у врат тяжелых рая
и снова в том саду под деревом стоять…