6. «Куда бы наших дум пытливая рапира…»
Куда бы наших дум пытливая рапира
Ни проникала в глубь, наткнемся всюду мы
На связь всего со всем, на необъятность тьмы
И тайну Господа. И в этом прелесть мира.
7. «Различно все тела природа мира строит…»
Различно все тела природа мира строит:
Одно изменится в блистающий кристалл,
Но неоформленным останется коллоид.
В потоке душ людских я то же замечал.
8. «Пришел ко мне мой друг и рек мне: “Между нами”…»
Пришел ко мне мой друг и рек мне: «Между нами
Чудес ничьи нигде не видели глаза».
Я показал ему с улыбкою на пламя:
«Его изменчивость, мой друг, не чудеса?»
9. «Когда мне говорят, что, уничтожив беды…»
Когда мне говорят, что, уничтожив беды
Хозяйства нашего, найдем ответ, как жить,
Я думаю, смеясь, что гордый лавр победы
Они, конечно, в суп хотели б положить.
10. «Лишь то есть в голове, что раньше было чувством…»
«Лишь то есть в голове, что раньше было чувством».
Философ Локк так высказал сужденье.
По клавишам души мир с нежным бьет искусством
И создает симфонию мышленья.
11. «Конечно, лишь дикарь, считавший твердью небо…»
Конечно, лишь дикарь, считавший твердью небо,
А этот мир – имеющим конец,
До мысли мог дойти пред гордой ширью Феба,
Что атом есть и неделим. Глупец!
От атома я вижу бесконечность
Как внутрь его, так и вовне его;
Деление и умноженье в вечность
Должны идти всегда и от всего.
В людском уме, общественностью сжатом,
Нет зоркости. Но мир есть быстрый ветр
Несчетного. Я полагаю: атом –
Условный знак, такой же, как и метр.
12. «Мы круглого нигде в природе не встречали…»
Мы круглого нигде в природе не встречали
И аксиомы нам не в опыте даны.
Из остроумия мы круглым круг назвали:
Его диаметры повсюду неравны.
Не откажу себе я в маленькой улыбке:
Мне говорят, что круг казался кругом нам…
Так значит, засмеюсь, благодаря ошибке
Познали истину и меру мы вещам?
Мы, с Целым некогда слиянные в экстазе,
Храним, не чувствуя, законы естества,
Мысль математика – воспоминанье связи,
И слово «круглое» есть отблеск Божества.
13. «Стою среди дерев и думаю о небе…»
Стою среди дерев и думаю о небе,
О том, что я – я есмь, о жизни в этом теле.
Пусть тело тягостно и родственно амебе,
Здесь всё подчинено неведомой мне цели.
Я нахожу теперь мечту о Всем прекрасной
И знаю, что могу сказать себе: исчезни!
Здесь тайна так сложна, что мнилась мне ужасной,
Когда впервые я себя увидел в бездне.
Мы – в лазоревой капле простора
Вековечных таинственных сил;
Им не надо молитв, ни укора,
Ни названий им нет, ни мерил.
И, сознав это, в странном испуге,
Мы лишь жить, только жить мы хотим;
Мы несемся в неведомом круге,
Мы спешим, мы спешим, мы спешим…
Мы спешим и жестоки, и немы:
Жизнь как миг, а за жизнью лишь тьма;
Смертный приговор слышали все мы,
И земля эта – наша тюрьма.
Недоступно нам гордое небо,
Ждем мы казни в норах, как кроты,
А до казни нам кинули хлеба,
Два аршина тюрьмы и мечты.
И, друг друга грызя, хочет каждый
Взять побольше, жить в ярком огне,
Распаленный и страхом, и жаждой,
Женщин требует!.. Девушку! Мне!
Тот живет среди женщин в дурмане,
Тот считает минуты свои,
Тот застыл в равнодушной нирване…
Всех страшней, кто в уюте семьи.
Всех страшней, кто старательно моет.
Чистит, любит свой угол тюрьмы…
Это – жизни. И смерть их покроет.
Ложь, и трусость, и злость. Это – мы.
И, не зная любви и возмездий,
Ритм бьют Космоса-Бога часы,
Создавая из жизни созвездий
Чары нам недоступной красы.
Трос мрачных предстали
Пред злым, седым колдуном.
Правды жизни искали
Пытливые долго втроем.
Путь один неизменный
Просили выяснить им.
«Я живу во вселенной», –
Ответил колдун троим.
Молвил старший: «Дорогу
Отныне я не ищу:
Сын вселенной , я Богу
Мгновения лет посвящу».
Молвил средний: «О, бренный!
Ты хочешь лишь созерцать?
Я живу во вселенной
И людям пойду помогать».
Молвил младший: «Довольно
Терзать слова бытия.
В шайке весело вольной!
Вы оба забыли про я»…
Над котлом,
В лесу глухом,
Над жаровней с ядом,
Звуки струн
Седой колдун,
С сумасшедшим взглядом,
Извлекал,
Бормотал,
Песню пел, хихикая:
«Мать-земля великая,
Небо бесконечное,
Время быстротечное!
Слушайте, убогие,
Люди, люди многие,
Вам дано по зову,
Каждому по сну,
Взяли вы по слову
Только одному.
Только сумасшедшему,
В глубь всего ушедшему –
Мука, страсть и честь
Все слова прочесть».
Жестокая Дьявола кара,
Адам у закрытых дверей,
Разбиты крылья Икара,
В цепях на скале Прометей…
О, саги! О, эхо народов!
Мы знаем паденье борцов:
Мы – скопища странных уродов
С терзанием полубогов…
I. «Когда заснут величавые груды соборов…»
Когда заснут величавые груды соборов
И улицы станут пустынны и гулки,
Заговорят осторожные лязги затворов
И будут, как щели, черны переулки,
И чуешь ты, молчаливо несется могильник,
Куда и зачем — ты не знаешь ответы, –
Взойдет луна, возгорится бледный светильник,
Лицо равнодушное мертвой планеты,
И странною улыбкою
Сигнал даст: начинать! –
Восстанет тучей зыбкою
Ночных видений рать.
Безумцев сновидения,
Бред тягостных забот,
Ночные вожделения
Сплетутся в хоровод.
Растрепанные бороды.
Оскаленные рты…
Ночные мысли города,
Нечистые мечты.
II. «Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий…»
Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий
Они покидают углы и палаты.
Смеясь, ползут из альковов, больничных кроватей,
Из тюрем, подвалов, из келей разврата.
Одни бледны и прозрачны – то сны одиноких,
Другие трепещут в огне лихорадки;
Ты видишь всё, что скрывается в норах глубоких
Умов, не солгавших лишь в снах и припадке.
Сны пляшут вереницами
Под мертвою луной
И братцами, сестрицами
Зовутся меж собой.
«Сестра! Кого, бессонного,
Ты хохот?» – «Я кучу!
Я от приговоренного
К повешенью лечу.
Сегодня в сумасшедшие
Он грезы погружен.
А ты?» – «Я – дни прошедшие!
Самоубийцы сон!»
III. «Но всходит день, равнодушный, немой и безликий…»
