Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Зеленая пена
Кипит под винтом,
И мы по заливу
Неспешно плывем

Туда, где огни
Отдаленного форта
Встают за оградой
Военного порта,

Где реял бушлатами
Синий прибой,
Где умер за волю
Матрос молодой.

Там ходит по взморью
Теперь пароход,
Гудит он, как будто бы
Друга зовет.

Тому пароходу
Большому давно
Матроса погибшего
Имя дано.

Ведь я из первых, кто, свирепость
Стихии взорванной познав,
По капле пью заводский эпос,
Заветный выговор застав.

И с песнею, с родной заставой
Сдружились дальние края, —
Матлота выморочной славой
Проходит молодость моя.

Она беглянкой светло-русой
Кадриль ведет, оторопев.
Иду за ней, иду, чтоб слушать
Неумолкаемый напев!

Переулки с Арбата к Пречистенке.
Сонный ястреб ударил крылом.
Там бродяги слонялись и странники
И мусолили карты в три листика,
Пахли веником старым предбанники,
Ползаставы сносили на слом,
И шатала давнишняя мистика
Эти темные сны о былом.

Старый быт, над проулками реющий,
Тупики в невозвратную рань.
По базарам лабазы с крупчаткою,
А в трактирах напев канареечный.
Странник песенку выведет шаткую
Про старинную Тьмутаракань
На просторы зари вечереющей,
Где подрамники греет герань.

Вот густая, хмельная, морозная,
Небывалая та тишина.
Ночь пройдет, как упряжка
                                            порожняя,
Звезды высыплет мельче пшена.

Но в томлении пламени ярого
Белым полымем тучи слепят,
Стынет бунта крестьянского зарево,
На рассветах усадьбы горят.

Песни тешили чистым наречьем,
Горько плакали в снег бубенцы,
У дворов постоялых, при звездах,
Вербы горбили узкие плечи,
А на ярмарках в тихих уездах
Будоражили тишь пришлецы,—
По лабазному Замоскворечью
Бородатые встали купцы.

Лодки правят на горестный берег,
По делянкам раскат топора.
По-особому родину мерит
Миллионщиков новых пора, —

Да опять тупики, пересадки,
Переправы над сонной рекой,
А в кривых переулках отряды,
Комиссары, скатавшие скатки,
Своеволию юности рады,
Славя город пылающий свой,
Поведут броневые площадки
По сарматской равнине ночной.

А в снегах разметалась Таганка.
На мосту краснофлотский дозор.
Коминтерна ночная стоянка —
Отплывающий в море линкор.
Сосны к западу клонятся утло,
Но, для грома и славы восстав,
Отшвартуют в бессмертное утро
Все шестнадцать московских застав.

Был поэт — сквозь широкие годы,
Из конца пробиваясь в конец,
Он водил черный ветер невзгоды,
Оголтелую смуту сердец.

Словно отговор тягостной смуты,
Словно наговор странствий и бед,
Воспевал он, холодный и лютый,
Обжигающий сердце рассвет.

Старой выдумкой — песней цыганской —
Он людские сердца волновал
И стихи роковые с опаской
Нараспев неизменно читал.

Под гитару, как в таборе темном,
Над рекой, где гремят соловьи,
Он сложил о скитальце бездомном
Опрометчиво песни свои.

Он твердил: «Если сердце обманет,
Покоряйся бездумно судьбе,
Пусть негаданно время настанет —
Всё любовь не вернется к тебе.

Мне с младенчества, словно Егорью,
Желтоглазый приснился дракон,
Не люблю эту землю с лазорью —
Тихой жизни бессмысленный сон.

В небесах позабытого года
Буду славить холодную тьму,
Есть души отгоревшей свобода —
В грусти жить на земле одному».

Он улыбкой и ложью той странной
Желторотых подростков губил,
Только я не поддался обману —
И поэтов других полюбил.

И теперь только вспомню — и снова
Ясный свет отплывающих дней
Вдруг доносит ко мне из былого
Голоса тех заветных друзей.

С нами тысячи тех, для которых
Время вызубрит бури азы,
Молодой подымается порох —
Весь раскат первородной грозы.

Пусть же снова зальются баяны,
Все окраины ринутся в пляс,
За моря, за моря-океаны
Ходит запросто слава о нас.

А поэта того позабыли,
Перечтешь — и забудется вновь,
Потому что мы сердцем любили
Только тех, кто прославил любовь.

Над покоем усадеб,
Уходящих в безвестные дали,
Подымается небо
Оттенка суглинка и стали.

У высоких домов,
У деревьев старинного парка
В эту тихую ночь
По-особому душно и жарко.

И стучат до рассвета
Избушки на низеньких ножках
Костяною ногой
На посыпанных желтым дорожках.

Семь цветов, что над радугой
Подняты узкой дугою,
По проселкам страны
Обрываются песней другою.

Даль проходит уже,
И сбиваются в полночь копыта,
Гомозя и гремя
Над укладом старинного быта.

Там семья — как оплот,
И семья там опора всей власти,
Там приказу отца
Повинуются слезы и страсти.

А семейных романов
Отменная тонкая вязь,
Всё, что мы прочитали,
Смеясь, негодуя, дивясь,—

Обличенье того,
Что теперь уж навек позабыто,
Осужденье того
Невозвратно ушедшего быта.

Я запомнил всё то,
Что поют мне об единоверце.
Снова пепел отцов
На рассвете стучит в мое сердце.

Вновь приходит рассвет —
И горят золотые зарницы.
Ваши кости зарыты
На девятой версте от столицы.

Не под темною тенью
Кладбищенской тесной ограды —
По морям, по волнам,
По размытым краям эстакады.

Встань, другая семья.
Вот отцовский резной подоконник.
Захолустная ночь.
Здесь начало романов и хроник.

Здесь преемственность крови,
Преданья и сны старины
Вспоминаются в утро
Великой гражданской войны.

Тихие, тихие теплятся клены,
Топчут вечерний покой тополя,
Дальних оврагов туманятся склоны,
В дымную даль убегают поля.

В этой губернии ночи глухие,
Сколько плотов на широкой реке
Выпьют медвяные зори России.
Тройки гремят в непонятной тоске.

Каторжник беглый, расстрига, картежник
Вспомнят, полжизни своей промотав,
Злую тропу, где растет подорожник,
Желтый суглинок у старых застав.

Вечером слышится звон колокольный.
Спит за оврагом бревенчатый дом.
Плотник усталый с тоскою невольной
Темную думу таит о былом.

В тихом проулке забор деревянный
Выведет прямо на берег речной.
Ходит форштадтами ветер медвяный,
Самою старой пылит стариной.

Детям тоскливо в старинном покое,
Ждут сыновья издалека вестей,
Ходят с конями чужими в ночное,
Слушают сказки бывалых людей.

Годы пройдут, и отцовского дома
Бросят они расписное крыльцо,
Смертная их поджидает истома,
Северный ветер ударит в лицо.