излеченье дивном весть.
— Ключей-то в омуте немало,
Да, значит, ключ особый есть. —
К Кузьме примчался земский лекарь,
Просил, не то чтобы стращал.
Демьяныч — волостной аптекарь —
Вином Кривого угощал.
— Открой секрет, — Кузьму просили, —
Больных-то мало ли в миру… —
Да не сумели пересилить:
— Сам догадался — с тем помру!
Но вышло все, как в старой сказке,
Где зло наказано всегда.
От всех людей не без опаски
Опять Кузьма пришел сюда.
Когда ж схватило стужей ноги
И руки замертво свело,
Не докричался до подмоги —
Не близко от реки село.
Но, впрочем, так ли было это —
Темно за давностию лет.
— Какие уж у нас секреты,
Секретов в нашем крае нет.
— Ну хорошо, а отчего же
Под кручей рыба не живет?
Пастух напился — еле ожил,
Недели две болел живот…
— Хворал, наверно, от простуды.
Хватил излишку сгоряча.
— Или струя пришла?
— Откуда?
Со дна, должно быть,
Из ключа… —
В любой легенде — правды зерна,
Хоть зерен я не вижу тут.
Но омут
То и просто Черным,
А то и Проклятым зовут.
4
У вод, забурливших в апреле и мае,
Четыре особых дороги я знаю.
Одни
Не успеют разлиться ручьями,
Как солнышко пьет их
Косыми лучами.
Им в небе носиться по белому свету
И светлой росою качаться на ветках,
И ливнями литься, и сыпаться градом,
И вспыхивать пышными дугами радуг.
И если они проливаются к сроку,
В них радости вдоволь, и силы, и проку.
Лужайки и тракты, леса и поля,
Нигде ни пылинки — сверкает земля!
А часть воды земля сама
Берет в глухие закрома.
И под травою, где темно,
Те воды бродят, как вино.
Они — глухая кровь земли,
Они шумят в цветеньи лип.
Их путь земной и прост и тих,
И мед от них, и хлеб от них,
И сосен строгие наряды.
И солнце в гроздьях винограда.
А третьи — не мед, и не лес, и не зерна:
Бурливые реки, лесные озера.
Они океанских прибоев удары,
Болотные кочки и шум Ниагары.
Пути их не робки, они величавы,
Днепровская ГЭС и цимлянская слава.
Из медного края тугая струя
И в сказочной дымке морские края.
По ним Магеллановы шли корабли.
Они — голубые дороги земли.
Итак:
Над землею проносятся тучи,
И дождь омывает вишневые сучья,
И шлет океан за лавиной лавину,
И хлеб колосится, и пенятся вина.
Живут караси по тенистым прудам.
Высокие токи несут провода.
И к звездам струятся полярные льды…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но есть и четвертая жизнь у воды.
Бывает, что воды уходят туда,
Где нету ни света, ни солнца, ни льда.
Где глина плотнее, а камни упорней.
Куда не доходят древесные корни.
И пусть над землею крутая зима —
Там только прохлада и вечная тьма.
Им мало простору и много работы:
Дворцы сталактитов, подземные гроты…
И путь их неведомый скупо прорезан
И в солях вольфрама и в рудах железа.
И вот иногда эти темные воды,
Тоскуя по солнцу, идут на свободу!
Веселая струйка, расколотый камень —
И пьют эту воду горстями, руками.
В барханных равнинах, почти что рыдая,
Губами, как к чуду, к воде припадают.
Она в пузырьки одевает траву,
Ее ключевой, родниковой зовут.
То жилою льдистою в грунте застынет,
То вспыхнет оазисом в древней пустыне.
Вода ключевая, зеленое лето,
Вселенская лирика!
Песня планеты!
И вот ты пробилась
Биеньем упорным
Сквозь камни и глину,
Сквозь донную тину.
И омут с тех пор называется Черным,
Теперь отвечай, проясни нам картину,
Откуда пришла ты и где ты бродила,
Какие породы в пути проходила?
Не ты ль прижигаешь прибрежные травы?
В тебе благодать
Или только отрава?
Над омутом тихо. В окрестностях тихо.
Дрожанием росным горит Соловьиха.
5
А Васька здесь играл в войну,
Рассчитывал удар.
Враги бегут, враги в плену…
Но пленных он не брал.
То тихо спрячется в кусте.
То ляжет в лопухах,
А то ползет на животе
С рогаткою в зубах.
Пиратский флот идет сюда,
Но Васька, он не робок,
И в щепки рушились суда
Из спичечных коробок.
Опять враги со всех сторон:
Войны обычай древен…
Но больше всех, пожалуй, он
Любил спасать царевен.
И было так.
Пока в седле
Сквозь лес царевну мчал он,
Она с мальчишками в селе
Играла в «выручалы».
Мальчишки резались в лапту,
В реке коней купали,
А он скорей на кручу ту,
Пока не увидали.
Один запруды он прудил,
Один ловил лещей,
И незаметно он
Один
Остался вообще.
А началось-то с пустяков.
Его обидел Петька:
Дал по зубам без лишних слов.
Попробуй тут стерпеть-ка!
Шагов на двадцать отбежал,
Рогатку — из кармана,
Речной голыш покрепче сжал,
В глазах от слёз туманно.
Голыш тяжел, как сахар бел,
Теперь не жди хорошего.
И крикнуть Петька не успел.
Во рту у Петьки — крошево.
Мальчишки кинулись гурьбой,
А Васька — на чердак.
И стал он вроде бы чужой.
И все пошло не так.
Отец рукой махнул: «Пущай,
Чай, дальше будет видно…»
А он мальчишкам отомщал
За горькие обиды.
Как отомщал?
Играл в войну.
Рассчитывал удар.
Враги бегут, враги в плену…
Но пленных он не брал.
Рубил сплеча, в атаку шел
И сыпал градом каменным…
И было Ваське хорошо,
Как после ласки маминой.
Но жизнь строга.
Пока в седле
Сквозь лес царевну мчал он,
Она с мальчишками в селе
Играла в «выручалы».
6
Конечно, все еще придет
Во время жизни долгой.
Войне — черед,
Любви — черед,
И мужеству, и долгу,
Не понарошку упадет
Еще, быть может, он.
А может, девушку найдет,
Восторжен и влюблен.
В душе,
Холодный лед круша,
Любовь цветы разбудит.
И, может быть, его душа
Еще красивой будет.
Но в эту душу,
В темноту,
Негаданно, непрошено,
В далеком детстве,
В пору ту,
Дурное семя брошено.
И бледный маленький росток
Пускай заглох,
Он коренаст.
Еще при случае он даст
Больной, уродливый цветок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . .
