Юность
В марте тало и пахуче.
И звезда с небес падуча.
И хрустяща наста наледь.
Можно скатерти крахмалить.
Впереди всё, а не в прошлом.
В цвете радужном, раёшном.
И ещё не скоро лето.
И совсем не важно это.
Сумерки, горе, радость и свет.
Чересполосица.
Музыка, немощь, может быть, нет.
Разноголосица.
Хочется влиться в единственный хор,
В единогласицу,
Где за грехи прежней жизни укор
Тихнет и гасится.
Пропуск туда, постоянный билет.
Душеслужение.
Вроде прощенья за давностью лет.
Времясложение.
Благодарю за то, что предпочёл и создал,
Не пренебрёг и мной, друзьями и родными.
Присматривал за всем молоденький апостол.
Хотя не представлял, на что в миру годны мы.
Благодарю за то, что выстроил цепочку,
Непрерванную связь – от Евы и Адама.
Позволил лицезреть божественную дочку
И к этой жизни вкус не потерять с годами.
За смысл благодарю, открывшийся не поздно,
Что долго не плутал болотами, лесами.
Что не придётся вдруг угадывать нервозно,
С чем можно без стыда предстать пред небесами.
Четвёртая тетрадь (Начало)
Шёл вагон второго класса
Долго к станции далёкой…
Смысла нет бояться глаза
Чёрного да с поволокой.
А навстречу мчал курьерский
С дамами да господами…
Взгляд в ответ прямой и дерзкий,
Но понятливый с годами.
Обстучат на стыках рельсы
Неустанные колёса…
Хочешь плачь, а хочешь смейся,
Сколько в жизни удалося!
Мерный стук всё реже, реже.
Звук отчётливей, но тише…
Взгляд, который жёг и нежил,
Забываться погоди же!
Привычка, привыканье —
Для радости помеха.
Короткое дыханье
У всякого успеха.
Оно же и спасает,
Когда излишек горя.
Боль тихо угасает,
Не властвуя, не споря.
Недолгий промежуток
Перетерпеть всего лишь.
Он поначалу жуток.
Потом грехи замолишь.
Человек обыкновенный
и живёт обыкновенно.
Нет ему другой дороги.
Он её и не искал.
Он не знает, что такое
значит «жизнь благословенна».
Ей не радовался сердцем.
Деток милых не ласкал.
Человек среди подобных
навсегда однообразен,
Сколько ни было бы веры
в щедрость мудрого Творца.
Но при этом, как ни странно,
мир божествен и прекрасен
От незримого начала
и до самого конца.
Лучше свидетелем, а не участником.
Легче советовать, чем ошибаться.
Проще, чем быть подмастерьем у частника,
О государственный лоб расшибаться.
Знать, где упасть, а соломка подстелется.
Давнее правило жизнь не меняла.
Кажется, что остальное – безделица,
Душу которая обременяла.
Было ли это? Как будто и не было.
Время его распылило, размыло.
То ли на пользу, во вред, на потребу ли?
Прожили так незатейливо мы ли?
Сами себя узнавать не стараемся
Или на зеркало сразу пеняем.
Каждый по-своему, все повторяемся,
Совесть бездомную тайно пинаем.
Ей даже ночью угла не находится.
Заперты плотные ставни и двери…
Холодно всем. Темнота. Непогодица.
Чуют неладное люди и звери.
…Горести и печали человеческие —
живые, трепетные нити…
В. Шукшин
В цветущих лугах за околицей поле,
Знакомая тень от любого куста…
Ушла незаметно пронзительность боли,
Когда вспоминаешь родные места.
Отмучилось, значит. Отпереживалось.
Тоска неизбывная перевелась.
Заветное прошлое отмежевалось.
Последняя ниточка оборвалась.
Проявляем то и это.
Постигаем, познаём.
Ждём весну – приходит лето.
Ищем комнату внаём.
А была же и квартира.
Посиделки, быт, тепло.
Всё куда-то плыло-сплыло.
Как сквозь пальцы утекло.
Эта жизнь чудная мимо
Прошуршала, пронеслась.
Налегке. С улыбкой мима.
Нашутившаяся всласть.
Когда займётся за грудиной,
Поймёшь, что не было родней
России бедной и единой
С грозой и тучами над ней.
Как странно, что прозренья эти
С последней волей совпадут.
Когда пред Господом в ответе…
Когда за близкими пойдут…
Не будешь судиться ни с Богом, ни с чёртом…
Тяжёлые сны проступают на чёрном
Широком ночном безразмерном экране.
Но думать о худшем пока ещё рано.
Светает вдали. Там наметилось утро.
Оно поступает гуманно и мудро.
Надежду даёт. Чёрный цвет осветляет.
От сумрачных мыслей на день отрезвляет.
Зачем ты, Володя, ходил к Левитанскому,
А после уехал в Израиль, в Америку?
Какому такому уму дилетантскому
Благими твои показались намеренья?
Гляди, оборвётся строка стихотворная,
Запутавшись между далёкими странами.
У многих и здесь-то судьба смехотворная.
Но всё-таки, кажется, менее странная.
Помню Ковду молодого.
Обещающий поэт.
Слог с оттенками литого.
А теперь его здесь нет.
Перебрался жить в Ганновер.
Лет – за семьдесят ему.
Вот какой случился номер.
Скоро всё это пойму.
Жил в Москве, в Смоленске умер,
В Минске и похоронили.
Век двадцатый обезумел.
Его многие бранили.
В двадцать первом жить не проще.
Впрочем, так всегда и было.
Времени жестокий росчерк —
Оно Колю и убило.
Нады ли в Анадыре
Шорты и зонты,
Выкладки, параболы,
Выверты, понты?
Там другие модули
Жизни и труда.
Люди не за модою
Ехали туда.
Способ выживания…
Кто-то выбирал
Рваных ран сшивание,
Кто-то вымирал.
О причинах выбора
Знают лишь они.
Многих, многих выбило.
Боже сохрани!
Озноб отреченья проходит не скоро,
Как страх пострадавших от глада и мора.
Потом возвращается снова и снова.
Решаемся – просто, расплата – сурова.
Но горький сей опыт опять бесполезен.
Туда, где бесстыдно, отчаянно лезем.
В манящее чрево потерь и печали.
Почти всё, что было, уже расточали.
Смывает новая волна
Следы предшествующей. Что же,
Она господствовать вольна.
Но лишь до следующей тоже.
А знать ей это не дано.
Иначе вряд ли бы старалась…
Шумело время. И оно
Легко из памяти стиралось.
Под вечный шум так и уснём,
Чтобы уже не просыпаться.
И будет весточкой о нём
Земля сырая осыпаться.
Нету их. И всё разрешено.
Д. Самойлов
Почти что праведными были
И никого не ублажали.
Стыдились тех, кого любили
Или за честность уважали.
Одни – ушли. Другие – скоро.
И в этом нет уже секрета.
Как нет и надобности спора
О том, чем жизнь была согрета.
Оберегаема, хранима
И с ними радостна до боли,
Хрупка, божественна, ранима.
В ней каждый был самим собою.
Теперь свобода абсолютна.
Никто не встретит, не осудит.
Вокруг становится безлюдно.
И это скоро кровь остудит.
Взрывная сила мышц
Выигрывает старт.
А ты себя срамишь,
Поскольку бегать стар…
На финишный рывок
Ещё достанет сил.
Соперник так не мог
И скорость погасил.
Гори, огонь, гори,
Гори, не угасай.
Надежду всем дари,
Слабеющих спасай.
На твой влекущий свет
Откликнутся, поди.
Других просветов нет
У многих впереди.
О чём, о чём ты говоришь, моя родная?
Почти неслышимая речь, переводная
С того, родного языка, что знал когда-то,
Но это было так давно, что стёрты даты.
Так время быстрое течёт и размывает
Основы памяти людской да разливает
По стопкам, выстроенным в ряд, вино забвенья,
Разъединяет навсегда живые звенья.
И поворота нет назад, туда, к истоку.
На запад путь земной ведёт, а не к востоку.
Рождается другая жизнь, шумит, клокочет,
Пока о будущем своём и знать не хочет.
…Моя родная, вешний снег, смотри-ка, тает,
И тут же новая трава произрастает
Как подтверждение весны, тепла и света,
Взамен любого моего тебе ответа.
