«Как лебедя пустынный крик…»
Как лебедя пустынный крик,
Твой голос в ночь мою проник,
И, в тихий мой упав затон,
Услышан был и понят он…
И зазвенели камыши
В ночной тиши моей души,
И в черном зеркале воды
Отзывно дрогнул лик звезды,
Светила дальних тех миров,
Откуда лебедь шлет мне зов.
5 декабря 1926, ночь. Москва
«Порог священный Магомета…»
Порог священный Магомета,
Года служения Христа,
Весна духовного расцвета
И дольней жизни полнота
В кристалле радостном сегодня
Стоцветной радугой горят,
И солнцем творческой свободы
Твой глетчерный лучится взгляд.
Что он провидит в отдаленьи
Тебе отсчитанных годов?
Земной ли славы сновиденья
Или путей надзвездных зов?
Почтим напутственным приветом
Того, чей путь пролег меж нас,
Ребенка, мага и поэта:
«Попутных ветров! Многи лета!
Созвездий светлых! В добрый час!»
8 декабря 1927, Москва
Светило бледно-золотое
Мерцает мертвенно во мгле
Над леса угольной чертою,
И снится мне земля Ойле.
Твоя земля, изгнанник мира,
Печальных Навьих чар поэт,
Чья заколдованная лира
Меня будила с ранних лет,
Сквозь увядание и тленье,
И злых страстей бесовский пир,
Чаруя сладостным виденьем
Земли Ойле, звезды Маир.
29 декабря 1927, Хотьково — Софрино
Грустно мячик одинокий
Дремлет на полу.
Мальчик, мальчик мой далекий,
Где ты, мой шалун?
Вот вагоны из катушек,
Поезд, паровоз,
Сколько сломанных игрушек!
Ах, не надо слез.
Тут безногая лошадка,
Там бесхвостый кот.
Клочья порванной тетрадки,
Сказок переплет.
Сиротливо книжный шкафчик
Жмется в уголок,
Как и я, родной мой мальчик,
Пуст и одинок.
7 августа 1928, Сергиев Посад
«В черном платке, с ногой забинтованной…»
В черном платке, с ногой забинтованной,
В теплых калошах по саду бреду.
Свет голубой, мне давно обетованный,
Горняя свежесть и ясность в саду.
Недуги рушат приют мой ветшающий,
Рухнет, быть может, назавтра мой дом.
Кружится голубь в лазури сияющей,
На землю падает лист за листом.
28 сентября 1928, Сергиев Посад
«Желтый лист на тонкой ветке…»
Желтый лист на тонкой ветке —
Золотая колыбель,
В ней ребенок огнецветный,
Чье прозвание — Капель.
Покачается малютка
В колыбели золотой
От рождения минутку
И смешается с землей.
8 ноября 1928, Сергиев Посад
«Строгий и печальный взгляд…»
Строгий и печальный взгляд
По-советски стриженой мадонны
Затаил привычной скорби яд.
Меч не вынут из груди пронзенной.
Точно страшно вынуть этот меч.
Точно скучно, если боль уйдет.
И решило сердце — боль сберечь
Оттого, что радости не ждет.
А вдали, в нагорной вышине,
Уж в цвету оливы и платаны.
Вести шлют в долины о весне,
Полные надежны несказанной.
10 ноября 1928
«Когда схватит горло клещами…»
Когда схватит горло клещами
И стиснет клещи палач,
Не рвись у него под руками,
Не моли о пощаде, не плачь.
Затворись в голубую келью,
Куда ему входа нет,
И боль раскаленная тела
Претворится в прохладу и свет.
13 ноября 1928
Ужасное слово «массы».
Алмазный звук — «человек».
Племена, народы и классы
Алмазный звук рассек,
Когда завершилась тайна
И в косном мире возник
Сорвавший покровы Майи,
Носящий имя Лик.
13 ноября 1928
«Бессонной долгой ночью…»
Бессонной долгой ночью,
Когда слушаешь так напряженно
Докучные совести мысли
И стоны в глухих подземельях
Своих, заточенных в темницу
Великих возможностей жизни.
Бессонной долгой ночью,
Вздыхая в тоске и томленьи,
Хотело бы сердце покинуть
Навеки привычные стены,
И тех, кем оно любимо,
И всё, что здесь полюбило.
Сума и посох дорожный.
Пустыня. Молчание. Звезды.
Возврат к чистоте первозданной
Очам, в темноте открытым,
Предносится в смутном мечтаньи.
И рядом нежданно другое
Теснится в пределе сознанья
Прибоем властным и грозным:
Застенки. Замученных жизней
Глухие призывные вопли,
Во тьме затаенное горе
И слезы тоски безысходной.
Утраты, отчаянье, гибель —
По струнам натянуты туго.
От жизней, сокрытых во мраке,
От ближних, и близких, и дальних,
От всех, кто живет на земле.
.
О нет, не звездам, не пустыне,
Не снам красоты первозданной —
Придется мне душу отныне
Отдать мировому страданью.
17 ноября 1928
«По привычке протянула руку…»
По привычке протянула руку.
Вот она — знакомая тетрадь…
Но в душе такая лень и скука,
Что не знаю, как, с чего начать.
Скука, лень, еще куда ни шло бы,
Но под ними смутно вижу я
Душные подпольные трущобы,
Где живет тоска небытия.
«Нет» всему, что имя жизни носит.
«Да» — безликой, безымянной тьме.
И скелет безглазый и курносый —
Бес унынья — кроется во мне.
23 ноября 1928
«Кружечка. Сода. Рука терпеливая…»
Кружечка. Сода. Рука терпеливая
Долго искала ее поутру.
Сердце сжималось любовью тоскливою:
«Что как без дочери к ночи умру?»
«Голос недобрый. Больная. Сердитая.
Знаю, что в тягость ей это житье.
Женская доля ее непокрытая.
Господи, призри на немощь ее».
Синий кувшинчик. Купелью последнею
Был он для слепеньких ветхих очей.
Тут же подсвечника башенка медная,
Бабушкин дар для карсельских свечей.
Тикает маятник-страж над могилою,
Счетчик ночей одиноких и дней.
.
Жить и при жизни тебя приучила я
Молча, как в царстве теней.
[январь 1929]
«Ой, матушка, солнце садится…»
Ой, матушка, солнце садится.
Родимая, ночка идет.
До утра душа истомится,
Как птаха в морской перелет.
Завидят касатки в тумане
Поутру Кощеев дворец
На острове там, на Буяне,
Где встал над тобой голубец.
Ой, дайте, касатки, мне крылья
В Кощеево царство слетать.
Там в клети подземной забили
Гвоздями родимую мать.
28 января 1929, Сергиев Посад
«Разломать бы Кощееву горницу…»
Разломать бы Кощееву горницу,
Раскатать бы ее по доскам.
Там родимую нашу затворницу
Он связал по ногам и рукам.
Вереи оборвать бы железные,
Разметать бы покров земляной.
Встань, родимая, встань, болезная,
Сядь на солнышке рядом со мной.
Ты ломай — не ломай ее горницу,
Стой над нею хоть тысячу лет —
Не промолвит она, не ворохнется,
Не проглянет на белый свет.
29 января 1929, Сергиев Посад
«Под навесом хмурой хвои…»
