Ознакомительная версия.
Как скворец летел домой…
Скворец летел к себе домой,
Летел дорогою прямой.
Он изучил за много лет
Ее по множеству примет.
Четыре дня лететь скворцу.
Лишь на последний день, к концу,
Увидеть должен он с небес
Изогнутый подковой лес,
За лесом речки берега.
А там знакомые луга,
А за лугами тот колхоз,
Где он птенцом когда-то рос,
И в том колхозе, в том селе
Его скворечня на ветле…
И день и ночь скворец летел.
Устал бедняга, похудел.
Четвертый день идет к концу —
Пора и дома быть скворцу.
Но что за чудо из чудес?
Он под собою видит лес,
Но лес, что так ему знаком,
Стоит на берегу морском,
И в берег плещется прибой
Воды прозрачно-голубой…
Скворец над морем сделал круг:
Здесь должен быть колхозный луг!
Скворец туда, скворец сюда —
Вода!..
Вода!..
Вода!..
Беда!..
Кругом – вода! Куда лететь?
Куда лететь? Где жить? Где петь?..
«В родные я летел края —
Не мог с дороги сбиться я!»
И вдруг скворец услышал: – Кряк!
Ты зря волнуешься, земляк!
Чем тратить столько лишних сил,
Ты нас бы лучше расспросил.
Нет, не ошибся ты в пути,
Ты только дальше пролети.
Там, за водой, среди берез
Найдешь ты свой родной колхоз,
И новый дом, и новый сад.
Скворцы теперь туда летят.
А здесь – простор! И путь готов
Для нас и для морских судов…
Скворец дослушал двух чирков
И взвился выше облаков…
Вот через море, наконец,
Перелетел весны гонец
И увидал среди берез,
На новом месте свой колхоз.
И ждал скворца в колхозе том
В любом дворе готовый дом.
И не скворечню, а… дворец
Облюбовал себе скворец!
1955
Жужжит пчела – она летит
На свой медовый луг.
Передвигается, кряхтит,
Ползет куда-то жук.
Висят на нитке паучки,
Хлопочут муравьи,
Готовят на ночь светлячки
Фонарики свои.
Остановись! Присядь! Нагнись!
И под ноги взгляни!
Живой живому удивись:
Они ж тебе сродни!
Не так ли щепочку свою
Ты тащишь в общий дом
И шепчешь брату-муравью:
– Крепись, браток! Дойдем!
Иной, что сеть свою плетет,
Не схож ли с пауком?
Вот этот – ползает, а тот —
Порхает мотыльком.
А ты меж ними, мимо них,
А иногда по ним
Шагаешь на своих двоих,
Унылый гражданин.
Крутыми тропинками в горы,
Вдоль быстрых и медленных рек,
Минуя большие озера,
Веселый шагал человек.
Четырнадцать лет ему было,
И нес он дорожный мешок,
А в нем полотенце и мыло
Да белый зубной порошок.
Он встретить в пути не боялся
Ни змей, ни быков, ни собак,
А если встречал, то смеялся
И сам приговаривал так:
– Я вышел из комнаты тесной,
И весело дышится мне.
Все видеть, все знать интересно,
И вот я хожу по стране.
Он шел без ружья и без палки
Высокой зеленой травой.
Летали кукушки да галки
Над самой его головой.
И даже быки-забияки
Мычали по-дружески: «М-му!»
И даже цепные собаки
Виляли хвостами ему.
Он шел по тропам и дорогам,
Волков и медведей встречал,
Но зверь человека не трогал,
А издали только рычал.
Он слышал и зверя и птицу,
В колючие лазил кусты.
Он трогал руками пшеницу,
Чудесные нюхал цветы.
И туча над ним вместо крыши,
А вместо будильника – гром.
И все, что он видел и слышал,
В тетрадку записывал он.
А чтобы еще интересней
И легче казалось идти,
Он пел, и веселая песня
Ему помогала в пути.
И окна в домах открывали,
Услышав – он мимо идет,
И люди ему подпевали
В квартирах, садах, у ворот.
И весело хлопали дверью
И вдруг покидали свой дом.
И самые хищные звери
Им были в пути нипочем.
Шли люди, и было их много,
И не было людям числа.
За ними по разным дорогам
Короткая песенка шла:
«Нам путь незнакомый не страшен,
Мы смело пройдем ледники.
С веселою песенкой нашей
Любые подъемы легки».
И я эту песню услышал,
Приятеля голос узнал,
Без шапки на улицу вышел
И песенку эту догнал.
1935
Я приехал на Кавказ,
Вылез в горы первый раз.
Мне сказали: – Выйди в горы —
Будешь к вечеру назад.
Полюбуйся на озера,
Погляди на водопад.
Там совсем другое небо,
Рядом снежные хребты,
Ты же там ни разу не был,
Ты не видел красоты! —
Я ответа не нашел,
Убедили – я пошел.
«Ты пустился в путь опасный, —
Сердце мечется в груди. —
Сядь на камешек, несчастный,
Образумься, не ходи!»
Умный в гору не пойдет,
Умный гору обойдет».
«Чем бы ты ни угрожало,
Как бы я ни уставал,
Я не видел перевала,
Я увижу перевал!»
Час шагаю, два шагаю,
На шестом в глазах круги,
Я с трудом передвигаю
Две натертые ноги.
Утомленный, одинокий,
Я к потоку подхожу,
Но в бушующем потоке
Красоты не нахожу.
Сердце бьется: «Я устало,
Ты безумец. Я право:
Не увидишь перевала —
Не случится ничего».
«Как бы ты ни уставало,
Как бы я ни уставал,
Я не видел перевала,
Я увижу перевал!»
Вот уже на четвереньках
Я ползу по леднику,
Шаг – ступенька, два – ступенька,
Пот струится по виску.
Я карабкаюсь на скалы,
Лезу, падаю, встаю,
Мне в пути грозят обвалы,
Камни метят в жизнь мою.
Наконец-то я у цели!
Все подъемы за спиной,
Все долины, все ущелья
Распростерты подо мной!
Самый видный выбрав камень,
Из кармана вынув мел,
Я дрожащими руками
Нацарапал, как сумел:
«Умный в гору не пойдет,
Умный гору обойдет».
Как приеду в Теберду,
Так опять сюда приду!
Жил на большом аэродроме
Пернатый, маленький плебей —
В моторном рокоте и гром
Познавший счастье Воробей.
По расписанию полетов
Все самолеты он встречал
И друг от друга всех пилотов
По приземленью различал.
Уже с утра на летном поле
Среди воздушных кораблей —
Он не мечтал о лучшей доле,
Аэродромный Воробей.
Он жил в родном, привычном мире,
И вдруг на ум взбрело ему
На корабле Ту-104
В полет пуститься самому.
Был рейс как рейс. Но с рейсом этим
Среди других летел в Каир
Вне списка, восемьдесят третий,
На борт попавший пассажир.
Он без билета и без визы
В края далекие летел,
Бросая этим дерзкий вызов
Всем министерствам разных дел.
Страсть к путешествиям – отрава!
Москва – Париж, Москва – Бомбей,
Москва – Кабул, Москва – Варшава
Теперь летает Воробей.
Его не кормят стюардессы,
За ним не числится багаж,
В пути его живого веса
Не ощущает экипаж.
О том, что наши самолеты,
Как зайца, возят Воробья,
Не знает штат Аэрофлота,
Но, как ни странно, знаю я!
Я познакомить с ним могу —
Он целый день на берегу.
Мы к морю спустимся с тобой
Знакомой мне тропой,
И мы сойдем на край земли,
Шершавый и рябой.
Ты смело на берег ступи
И за скалу зайди.
Четыре шлюпки на цепи
Увидишь впереди.
Четыре шлюпки на цепи —
Смотри ногой не зацепи!
Ты обещаешь ничего
Не спрашивать его,
Не лезть к сетям и парусам,
Ко всем другим снастям.
Он все тебе покажет сам,
Он все тебе расскажет сам,
Как всем своим гостям.
А что он может показать?
Он может показать,
Как два конца каната взять,
Морским узлом связать,
Как ловят крабов между скал,
Которых ты искал,
И как в воде держать весло,
Чтобы в Стамбул не унесло.
Он спустит шлюпку на волну,
Из четырех одну,
И только крикнет: «Эй, смотри
Воды не набери!
Ровней сиди, правей бери,
Под солнцем не сгори!»
А если шлюпку унесет
И ты хлебнешь воды,
И если он тебя спасет —
Двухсотым будешь ты!
Сто девяносто девять раз
Он говорил: «Ну вот,
Какое дело! Спас так спас!
И человек живет!»
Постой! Мне кажется, сейчас
Он сам сюда идет.
К нему я первый подойду,
А ты уже за мной…
Ты слышишь, как у нас в саду
Запахло вдруг волной?
Простой бумаги свежий лист!
Ты бел как мел. Не смят и чист.
Твоей поверхности пока
Ничья не тронула рука.
Чем станешь ты? Когда, какой
Исписан будешь ты рукой?
Кому и что ты принесешь:
Любовь? Разлуку? Правду? Ложь?
Прощеньем ляжешь ли на стол?
Иль обратишься в протокол?
Или сомнет тебя поэт,
Бесплодно встретивший рассвет?
Нет, ждет тебя удел иной!
Однажды карандаш цветной
Пройдется по всему листу,
Его заполнив пустоту.
И синим будет небосвод,
И красным будет пароход,
И черным будет в небе дым,
И солнце будет золотым!
* * *
Я хожу по городу, длинный и худой,
Неуравновешенный, очень молодой.
Ростом удивленные, среди бела дня
Мальчики и девочки смотрят на меня…
На трамвайных поручнях граждане висят,
«Мясо, рыба, овощи» – вывески гласят.
Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,
Мне дает пирожное белый человек.
Я беру пирожное и гляжу на крем,
На глазах у публики с аппетитом ем.
Ем и грустно думаю: «Через тридцать лет
Покупать пирожное буду или нет?»
Повезут по городу очень длинный гроб,
Люди роста среднего скажут: «Он усоп!
Он в среде покойников вынужден лежать,
Он лишен возможности воздухом дышать,
Пользоваться транспортом, надевать пальто,
Книжки перечитывать автора Барто.
Собственные опусы где-то издавать,
В урны и плевательницы вежливо плевать,
Посещать Чуковского, автора поэм,
С дочкой Кончаловского, нравящейся всем».
Запись в «Чукоккале»1937 год
Ознакомительная версия.
