03.06.1995
Я хочу быть воздухом —
таким же незаметным и необходимым.
1995
Я хочу перемещаться ветром,
сквозняки оставляя врагам.
Вы помните заросли королевской бегонии,
как долго смеялись и,
не меняя шаг, поспешали вперед?
Лучиною теплится бесконечно долгое Вас ожидание.
Мне всегда приятно множить
многоточия в наших воспоминаниях,
смущаться ими…
И вот —
мы у зеленой тропы признания:
ромашки, васильки…
А бегонии слишком царственно скованны.
Я иду мимо них,
как по музею погибших тычинок.
22.06.1996
* * *
Как-то летом мы с Д. А. шли по Кавалергардской, мимо Центрального научно-исследовательского института морского флота. И увидели клумбы с роскошными красными цветами. Она спросила, что это, и я ответила — королевские бегонии. Название ее развеселило — она смеялась громко и долго… Теперь каждый раз, когда на глаза попадаются бегонии, — я улыбаюсь.
К тонкости души твоей
я прикасаюсь мыслями и звуком
из трепета струны рожденным.
Как многое смешалось в этот год!
Как много звезд упало! Стужа…
А мы с тобой в кольце непройденных дорог
спешим из плена вырваться наружу,
не отрывая ног от неба.
Лужи
веселятся под дождем,
их радует влитая дробь
в их жиденьких телах.
Когда-нибудь наш общий мир
окажется нам тесен…
Расстанемся… и вот тогда
клади на музыку слова и
плачь от этих песен.
22.06.1996
Любовь заканчивается там,
где заканчиваются иллюзии.
Любовь заканчивается везде,
где тебе отказывают память и фантазия.
1996
Два мимолетных замечания, сохранившихся во мне сейчас лишь отчасти.
К нам повернулся подсолнух, и
каждая семечка его циферблата говорила:
«Съешь меня!»
И мы наслаждались,
выплевывая шелуху времени.
27.11.1996
Что-то случилось со мной этой ночью —
мне приснилась моя дочь.
Во сне я удивлялась,
почему так была неласкова с ней.
С рассветом я поняла, моей дочерью
была я сама.
Может, это знак?
Может, это закон?
Наверное, наступает момент,
когда женщина начинает тосковать
по нерожденному дитя.
Наступает пора возвращаться…
1996
Я не отпускаю тебя.
Если с тобой что-нибудь случится —
это значит, что Бог заберет к себе
сразу двоих.
1996
Успокойся,
пусть будет все как есть.
Нажми на кнопку «стоп»
и выслушай меня живьем.
Предсессионный делирий
укрепляет дружбу блокнота с карандашом.
Отпечатком когда-то и где-то услышанных фраз
ляжет на струны все та же суть:
мы не виделись вечность.
Расскажи,
как жилось тебе
в обклеенных обоями стенах,
под небом белил,
под солнцем люстры,
чьи окна ласкали твой взгляд?
И все-таки
кто из нас тогда оказался прав:
тот, кто оберегал другого от светских речей,
не утомляя ни словом, ни телом,
не зажигая под вечер свечей,
или марающий мелом
асфальт под окном
и солнечным ветром,
звенящий о том,
что скоро погасят на улицах свет,—
время гулять, почему бы и нет?
Скажи,
как жилось тебе,
хватая воздух ртом,
не касаясь перил,
дырявя вены с верою в то,
что завтра где-то
за гранью полей
ты сможешь успеть
и вернуться к ней…
Но тщетны попытки
сделать полет из паденья,
когда на завтрак тебя
поджидает варенье.
1996
* * *
Милое студенчество — когда все чистое, «без кожи», и ты без устали чего-то ждешь, а оно так и не случается…
Я выпила джин-тоник «Черчилль».
Бутылочку поставила на выходе у эскалатора
в газетную кювету.
Рядом на полу отдыхала жестяная родственница —
тоже тара.
«Прощайте», — мысленно сказала я им,
как говорят всем умершим — опустошенным,
и вышла на Невский.
1996
Я превращаюсь в черепаху,
обрастаю корой в девять метров.
Мой мотылек выбился из сил,
мой лев превратился в толстую ленивую кошку,
мой ребенок стал седым.
Когда-нибудь все это закончится,
а из кокона на свет проклюнется
чудесная суть.
1996
Апрельское серебро размокло под ногами.
Не обещал день быть теплым.
Сижу на подоконнике и смотрю,
как пушистые зерна снега пытаются скрыть
оттаявшие трупы.
12.04.1997
* * *
Весна одновременно фатальна и восхитительна. Особенно апрель. В нем — сразу все времена года: и сама весна, и холодная зима, и жаркое лето, и классически-мраморная осень. Это всеобъемлющий месяц — этим он мне и нравится. И зеленым пушком начинающейся листвы — в этом такая надежда, хрупкость, тонкость…
Недосягаемость твоих извилин
серым трактором по бороздам моим —
можно ли найти прочней защиту от живых?
Дракон летит над городом, смахивая хвостом
гуляющих по крышам.
12.04.1997
Трясогузка трепещет треугольной досочкой хвоста.
Голос не нужен. Все сказано.
12.04.1997
А люди уходят,
как лучшие рифмы,
рожденные в одиночестве
под стаккато дождя.
12.04.1997
Присутствие тебя
экранирует мои мысли
о чем-либо,
о ком-либо другом…
13.04.1997
Не успела заточить на себе тридцать третью грань,
как начали сметать с черной крышки рояля
алмазную пыль.
13.04.1997
Стриптизеры, наверное, тоже
чего-нибудь стесняются?
13.04.1997
Улыбчивая девочка, говорит со мной по-латыни,
листает тетрадь и смотрится в зеркальце
позавчерашней игрушки.
13.04.1997
* * *
Есть зарисовки, которые ничего в себе не несут — только молниеносную вспышку воспоминания…
Тебя вдруг «опрокидывает» в какую-то малообъяснимую историю, и вот, слова уже на бумаге, а потом и сама не понимаешь: откуда все это взялось?
Сова разговаривает ночью
с собственными мыслями.
Откуда ей знать,
как холодно засыпать в одиночку…
13.04.1997
Всем стоять! Держать оборону!
Революция продолжается!!!
13.04.1997
Окончив школу и вуз,
он превратился в стенобитное оружие.
А когда простенобитил не один десяток лет,
очутился у себя на кухне
с портвейном, Бобом Диланом и пачкой дешевых сигарет.
13.04.1997
Не знаешь, какое слово, когда и на кого возымеет действие.
Поэтому бери швабру и выметай мусор из избы.
14.04.1997
* * *
На мой взгляд, в творчестве не стоит сдерживаться — то, что идет от сердца, не должно подвергаться редактуре. Редактура — это пробуксовка. И пусть то, что ты сказал, спел, сотворил, не имеет большого значения для тебя самого — кому-то другому оно может спасти жизнь.
