Кирилл Померанцев - Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

Всё, как прежде, — Россия, Америка…
Будет или не будет война?
Тишина. Вдоль Лазурного берега
Шелестит, рассыпаясь, волна.

Всё, как прежде. Ничто не меняется:
Тот же звёздный спускается мрак.
Человек умирать собирается,
А посмотришь — и выжил чудак.

«Всё это было, было, было»,
И это всё прошло, прошло.
И даже память позабыла
Тех дней бессмысленное зло.

Так жизнь пройдёт — и не заметишь,
Но за последнею чертой
Не то ужасно, что там встретишь,
А то, что принесёшь с собой.

Взошла луна. В сиянии ночном
Безмолвна необъятность океана,
Как будто благодатная нирвана
Сошла на мир с его ненужным злом,

Как будто мир блаженно почивает,
Не ведая, что сам в себе таит.
Так человек: он — то, что он скрывает,
О чём он никогда не говорит.

Войди, как, бывало, входила,
Взгляни, как умела смотреть.
Неважно, что жизнь не простила
И не научила стареть.

Неважно, что те же страницы
Лежат между мной и тобой, —
Уедем, бежим за границу,
Уйдём в океанский прибой.

И там превратимся в круженье,
В поэзию, в солнечный блик:
Ведь ты — моё воображенье,
А я — твой послушный двойник.

Вспоминаю о том, чего не было:
Как когда-то я ездил в Москву,
Там встречал Мандельштама и Белого,
Вместе с ними смотрелся в Неву.

Осип что-то бубнил про Боэция,
Чем-то был недоволен Андрей,
А в Неве отражалась Венеция
Вензелями своих фонарей.

Проплывали виденья гондолами:
Петербург, Петроград, Ленинград…
Чувства маялись, разум безмолвствовал,
Принимая имперский парад.

А потом мы с тобою уехали,
Как мне кажется, в Катманду.
Небо полнилось звёздными вехами,
Гималаями в снежном чаду.

«Несказанное, синее, нежное…» —
То, чего я не знал никогда.
За бедой торопилась беда
В пустоте бытия неизбежного.

Выхожу из дома: гул автомобилей,
Стёкла магазинов, вывески, огни…
Мы когда-то тоже рысаками были,
Пили и любили. Прожигали дни.

Мы когда-то тоже…
Но не всё равно ли,
Где и что мы пили, как любили мы?
Были да уплыли — от своей же доли,
От родных метелей северной зимы.

Горный вечер робко пробивался…
Нам уже пора спускаться вниз:
От реки густой туман поднялся
И в прозрачном воздухе повис.

Тихо всё. Среди снегов застывших,
Слышишь, точно листья шелестят:
Это души никогда не живших
С душами умерших говорят.

Горячий ветер листья сушит,
Проносит пыль по мостовой.
В мясных торжественные туши
Сверкают жирной белизной.

А мы с тобой бредём неспешно,
Толкуем о добре и зле —
На этой маленькой и грешной,
Очаровательной Земле.

Да, иногда стихи мне удавались,
Но, к сожаленью, только иногда:
Из-под пера ватагой вырывались
Слова и звёзды, рифмы и года.

И проносились головокруженьем
По всем мечтам и всем воображеньям,
По Риму, по Парижу, по Москве,
Чтобы застыть в слепящей синеве.

А день-то, день! — сплошное вдохновенье:
Перемешались звёзды и слова.
И надо всем, как Скорбный Ангел Мщенья,
Монблан в снегах, как в ризах Божества!

Да, конечно, Шекспир и Бетховен,
Пирамиды, Миланский собор.
Да, конечно, наш мир баснословен,
Нежен сумрак сиреневых гор…

Тихо плещется мутная Сена,
Шелестит под мостами вода
Под осенние скрипки Верлена,
Под бегущие в темень года.

Двум не бывать, одной не миновать:
Все будем там, откуда нет возврата.
И страшно мне друзей переживать.
Того любил, с тем ссорился когда-то,
И все стоят, как будто наяву.
И стыдно мне, что я ещё живу.

Догнивают опавшие листья,
Обнажённые ветви дрожат.
Вечер пишет оранжевой кистью
Над Парижем огромный закат.

Словно всё навсегда изменилось,
Позабылось, исчезло вдали…
И вечернее небо светилось
Занимавшимся светом Земли.

Дождик, дождик. Серебряный дождик.
С каждой каплей полней океан.
С каждой каплей серебряный дождик
Переходит в прозрачный туман.

И туманное утро нежнее,
Словно иней, белеет роса:
С каждой жизнью земля зеленее,
С каждой смертью синей небеса.

Дождь хлюпает упорно и отважно,
Бежит по улицам всклокоченный народ…
Но разве в этом суть, но разве это важно,
Что руку протянул смеющийся урод?

И для чего искать какое-то значенье
В очередной газетной болтовне,
Когда в момент тупого отвращенья
Санкт-Петербург увидел я во сне?

Если бездна в тебя заглянула,
Значит, долго ты в бездну смотрел.
Значит, от нестерпимого гула
Оторваться не захотел.

Или, может быть, сил не хватило,
Или воля, слабея, сдала —
И кромешная мгла осветила
То, что память безжалостно жгла.

Есть в море остров педерастов —
Такой же остров, как Лесбос,
С такой же мукою контрастов
И с той же музыкой мимоз.

Такой же остров, как другие, —
В тяжёлой влажности ночей
Он светится, как панагия, —
Блаженный, горестный, ничей.

Там нет ни бедных, ни богатых,
Ни радостных, ни грустных нет.
И нет в чём-либо виноватых,
Нет поражений, нет побед.

Живи и ничего не требуй,
Молитвами не оскорбляй
Тебе сияющего неба
И каждый день благословляй.

Всё решено и всё прекрасно:
Будь чист, как голубь, мудр, как змей.
Гляди, как солнце светит ясно
Над скорбной родиной твоей.

Живу во сне, живу в абстракции,
В каком-то бешеном кино,
В сплошном бреду, в цепной реакции,
Но знаю — всё предрешено:

От гениальности до пошлости,
От самой плёвой ерунды
До унизительной похожести
Чужой и собственной беды.

За половину жизнь перевалила
И выдохшейся странницей бредёт.
Но, что прошло, не стало сердцу мило,
И не милее то, что настаёт.

А та мечта, что не сумела сбыться
И навсегда осталась только сном,
Сияет, как огни из окон «Ритца»
В глухую ночь на площади Вандом.