Сергей Кравченко - Сборник стихотворений и рассказов

Подари мне себя, — уступи, хоть на раз, хоть на миг.
Так и быть — не сейчас, но потом, за полшага до ночи
Ты меня догони по страницам зачитанных книг,
По слезам запятых и коротким следам многоточий...

Подари мне портрет, подари мне себя на бумаге,
И течение лет навсегда обратится назад...
Шесть на девять, не в цвет, — неужели не хватит отваги
Для меня улыбнуться тайком в неживой аппарат?..

Оброни только взгляд,
И его не подхватит никто, —
Так роняют кольцо
В тишину безответного зова...
И за то,
что тебе подарил это Слово,
Подари мне хоть пуговицу от пальто!

Лунный стих, замороченный ночью,
Ты пойди разберись — кто твой бог?
Тот, кто нужен тебе, но не хочет?
Или тот, кто хотел, но не смог?

Возвращеньем былой круговерти
Очарован, отвергнут, казнен...
У Любви, у Надежды, у Смерти
Не бывает прошедших времен.

Осень. Угасшие лица.
Улицы тусклая медь...
И я замечаю у птицы
То, что мешает взлететь,
Дернуться, выкрикнуть хрипло
И двинуть в чужие края:
Зернышко риса прилипло
К нижней губе воробья...

Она не полюбила:
Взяла, да не дала...
Зато и не курила —
— не пила!
Пройти хотела мимо —
Почти уже прошла,
Да дверью прищемила
край крыла.
И тело отпустила,
Но душу увлекла
Безвольным шевелением
весла...
Бесстрастна и бескрыла,
Но все-таки мила —
Она совсем забыла,
кем была...

Мне сон приснился снова,
Как будто в полвосьмого,
Небритый и проснувшийся едва,
Иду я шагом тяжким
В эсэсовской фуражке
По коридорам школы тридцать два.

И наша директриса
Метнулась, словно крыса:
Почуяла, что стало горячо!
И смотрит с кислой рожей
На плащ из черной кожи,
Витой погон и «шмайсер» за плечом.

Ребята в старших классах
Застыли в круглых касках,
Икают от испуга кореша:
Фальшиво улыбаются,
Но трогать опасаются
Попрятанные в парты ППШ.

Зашел я с автоматом
К седьмым, восьмым, девятым,
Железными подковками звеня...
Вооружен неплохо я,
Но почему-то охаю,
Что нету огнемета у меня.

И чувствую лопаткой,
Что все не слишком гладко,
И обреченно озираюсь я:
Крадется за спиною
Овчаркою седою
Учи-ительница пе-ервая моя-я!

Когда в ночном кошмаре
Физрук в хмельном угаре
По рации с КремлTм заговорил,
Проснулся я, моргая:
Ох, мама дорогая,
Зачем я милой школы не спалил!?

Надоедливой мухой — весна,
Не поспать допоздна.
Толку с этой весны —
Только то, что оборваны сны,
Потому что на самом-то деле была лишь одна
Та весна, где Она, та весна, где Она, та весна...

Лишнее всё —
и лицо,
и одежда,
и мысли,
Мебель
и стены,
Ковры
и постельные рвы...
Здесь неизменно нужна только плоскость травы,
Чтобы вкусить неизбежное семя измены.
Нужен лишь свет через линзы чердачных прорех,
Призрак Луны
Или вспышка дневного Светила,
Чтобы и ты, наконец, поняла и простила
Старое Время за первый родительский грех.
Чтобы потом, восходя на заоблачный суд,
Там, где напрасны мечты и нелепы желанья,
Ты, наконец-то, МЕНЯ привела в оправданье
И, наконец-то, поверила:
НЕБУ НЕ ЛГУТ!

Я пишу тебе письма, надеясь на милость огня.
Я пишу и пишу, не надеясь на милость ответа,
И они улетают, как бабочки, к лампе рассвета,
И сгорают, едва долетев до грядущего дня...

Я пишу в поездах на дистанции «осень — зима»,
Где колеса условны, а сердце стучит бестолково,
Я пишу даже там, где не пишут обычного Слова,
Где велят каждый день «начинать с делового письма»...

Но без марки конверт! — он не будет отправлен тебе,
Не вернется назад, окровавлен, обуглен, подмочен.
Эти строки не терпят преград и цензурных пощечин,
Их прочтет, задыхаясь, лишь ветер в каминной трубе...

Напиши мне и ты, как бы ни был сейчас я далек,
Напиши и прочти, или сразу сожги, не читая,
Чтобы там, где над пеплом кружит белокрылая стая,
Промелькнул к предрассветному пламени твой мотылек...

Напиши только то, что считаешь возможным сама.
Напиши мне ответ, без него я и в землю не лягу.
Напиши, ведь с тех пор, как китаец придумал бумагу,
Не писали на ней ничего, драгоценней письма...

Позвони в никуда — я услышу, о чем ты молчишь,
Поезжай на метро по кольцу без пятнадцати полночь,
И, пока не закрыт перегон, ты, конечно же, вспомнишь
Эти станции в мокрых плащах театральных афиш...

Я пишу тебе письма, надеясь на милость огня,
Я дышу в телефон, не надеясь на милость ответа,
Я лечу в ледяных поездах, и спасибо за это,
За письмо, за звонок и за то, что ты есть у меня...

Снова осень протянет холодную руку —
такая сухая ладонь! —
прикоснись, погадай! Проведи остриём по хрустящим прожилкам листка:

Эта тонкая линия — просто река,
но сгорели ее берега,
и уходит за Край
Порожденье воды и песка...

Ни ее глубина, ни изгибы волны,
ни движение медленных вод
не берутся в расчет И уже никому не видны.

Только странная, глупая птица
Любовь сумасшедшие песни свои здесь над нами поет
По пути из безводной страны.

Спроси у Зеркала, не ставшего льстецом,
Зачем оно нетронутым осталось?
И для чего ему твоя усталость?
И что там у него с твоим лицом?

Но розовый исколотый язык
Показывать не следует, однако:
«Ах, помнится, вчера мы ели раков!
И, помнится, еще там был балык!»...

Спроси у Зеркала, зачем ему глаза?
Спроси у глаз, куда они смотрели
Все эти октябри и все апрели?..
Но по стеклу — вода, а не слеза...

Спроси у Зеркала, зачем ему рука?
Возьми его протянутую руку,
И ты поймешь по лопнувшему звуку,
Что нет тебе прощения пока...

Ну, так спроси его, знакомо ли со мной?
Промедли в ожидании ответа,
И снова в наказание за это
Меня ты не увидишь за спиной...

И хрупкое безмолвие губя
Жестоким и решительным расколом,
Взмахни и запусти в стекло тяжTлым...
И все спроси, но только у себя!